– Моя семья, – сказал он, уловив направленность моего взгляда.
– Фотоснимок недавний?
– Прошлого года. А что?
– Да так, – уклонился я.
– Жена меня моложе ненамного, если вы насчет этого.
– Хороший снимок, – сказал я.
Грасс улыбнулся и чуть заметно покраснел. Он предложил мне кофе. Я отказался, и тогда он поудобней расположился на стуле.
– Так чем могу вам помочь, мистер Паркер?
– Мистер Грасс. Меня нанял человек по имени Фрэнк Мэтисон. У него вызывает беспокойство фотография, найденная им в почтовом ящике дома, собственником которого он является. Это фотография ребенка. Девочки. А дом – старое логово Грэйди.
Я ждал, наблюдая, как улыбка на лице Грасса выцветает и гаснет.
– Я разочарован, – вымолвил он наконец.
– Почему же? – спросил я.
– Я сказал Фрэнку Мэтисону, что сам во всем разберусь, и я это сделаю. Но я не дам ему пугать до полусмерти какую-то там девчушку с ее родителями, а заодно, возможно, посеять массовую панику только потому, что он наткнулся в почтовом ящике на снимок.
– Вы думаете, он хочет именно этого?
– Не знаю, чего он хочет, но таков будет результат. С этим делом надо понежней. Мы разошлем фотографию, поглядим, какой будет выхлоп. Черт возьми, еще неизвестно, в этом ли штате ее вообще сняли. Фотография могла взяться откуда угодно. Но если Фрэнк Мэтисон или еще кто-нибудь начнет теребить газеты, телевидение, рассказывать всем, что снимок девочки вынут из ящика мертвого детоубийцы, вы понимаете, что может произойти?
– Возможно, вы отыщете ту девочку.
– А возможно, нас обвинят в том, что мы на пустом месте подняли ложную тревогу, учинили бучу там, где, возможно, имел место просто гадкий розыгрыш. И вот уже сюда слетятся СМИ, будут показывать во всех ракурсах дом Грэйди. Ну а дальше черед дойдет до всяких придурков-извращенцев, они тоже сюда соберутся. Может статься и так, что кому-нибудь из них эта трескотня подкинет мыслишку, и вот тогда ребенку в самом деле начнет грозить опасность. Нет уж. Как я сказал, фото мы распространим по местным правоохранителям и по штату, затем по школьным и попечительским советам. Ту девочку мы найдем, а ее родителей просто отзовем в сторонку и все им растолкуем. Такие вот действия.
Я понимал, что Грасс в каком-то смысле прав. Со всем этим делом надо аккуратно; нет смысла пугать девочку и ее семью тем, что может оказаться пустым звуком. Но было ясно, что Грасс подходит к вопросу с одного ракурса, а Мэтисон с другого; Грасс считает, что девочке никакая опасность скорей всего не грозит, потому что тому нет четких свидетельств, а вот инстинкты Мэтисона, обостренные (а может, и терзаемые) собственной утратой, внушают ему, что ребенок находится в зоне риска. Я как бы застрял посредине: мне хотелось верить Грассу, но и Мэтисон своей встревоженностью сумел меня отчасти убедить.
– На конверте не было никаких отпечатков?
– Только Мэтисона. Но не подозревать же нам, что он сам сунул конверт себе в ящик, а затем явился с ним к нам.
Я согласился, что это маловероятно, в основном из желания растопить ледок напряженности, возникший между нами. Копы в мелких городках не любят, когда кто-то оспаривает их решения. В больших городах копы тоже это недолюбливают, просто они не так радеют за свои участки.
– Вы последний раз давно бывали в доме Грэйди? – спросил я Грасса.
– Наезжаем периодически. Место заперто вполне надежно. Я там был после того, как Фрэнк Мэтисон нашел фотографию. Ничего такого, что могло бы нас насторожить.
– Когда вы говорите «мы»…
– Мы – это четыре офицера, включая меня самого. Трое мужчин и одна женщина. Все люди хорошие.
– То есть иногда кто-то из них приезжает и отпирает дом?
– Да, иногда. В основном я это делаю сам. Так проще. Не приходится беспокоиться, что вдруг потеряются ключи или кто-то напугается.
– В смысле?
– Ну вы же знаете, что это за дом. Что в нем творилось. Не самое лучшее место для визитов, кроме как по необходимости. Ощущение от него скверное, и есть и будет. Да еще и вонь. Что-то в тех красках и шпатлевках, которые пользовал Грэйди. И чем дальше, тем как будто хуже. После двадцати лет я, впрочем, привык. Уже не так действует. А вот на кого-нибудь нового, непривычного…
Фразу он не докончил. Какое-то время мы сидели в молчании, а затем я встал и поблагодарил его за уделенное время.
– Как я уже сказал, рад был знакомству, – сказал он. – Хотя честно сказать, не знаю, что вы еще можете сделать для мистера Мэтисона.
– Да я и сам толком не знаю, – признался я. – Видимо, похожу, поразведываю. Если что-нибудь выясню, то дам вам знать. Буду признателен, если и вы поступите аналогичным образом.
Я дал ему визитку. Он аккуратно поместил ее в бумажник, а мне тоже выдал карточку, достав ее из визитницы на столе.
– Вы не думаете взглянуть на дом Грэйди, пока вы здесь? – спросил он.
– Думаю, да, коли уж приехал.
– Не желаете, чтобы я вас сопроводил?
– Да пожалуй, справлюсь сам.
Грасс кивнул каким-то своим мыслям и выводам.
– Наверно, это точка в разговоре, где вы показываете, что вас не так легко испугать, – сказал он.
– Пугаться не проблема, – ответил я. – А вот выстоять и не сбежать действительно бывает сложно.
Дом Грэйди был таким же, каким я его помнил по новостям того времени, только еще сильнее зарос плющом, а окна заколочены и на проемы навешаны стальные двери, но это все так, для косметики. Этот дом был безобразен, даже, можно сказать, зловещ еще тогда, когда строился, хотя это впечатление у меня было наверняка от знания его прошлого. Я обошел дом, проверяя окна и двери – не пытался ли кто влезть, – а потом возвратился к почтовому ящику и наскоро проверил его. Он был пуст, если на считать трупиков насекомых и жухлую листовку с рекламой пиццы (при доставке баночка крем-соды бесплатно).
Я подошел к крыльцу и вынул из кармана связку ключей. Ее мне дал Фрэнк Мэтисон, когда я согласился на работу. Открыв внешнюю стальную дверь, я медленно ее отворил. За ней была еще одна, деревянная, с веером из матового стекла в верхней трети; стоило к ней притронуться, как она послушно открылась. Прихожая внутри была устлана ровным ковром пыли, а с потолочной люстры свисала драпировка из паутины. Лампочки в рожках люстры отсутствовали. Справа я уловил свое отражение в зеркале на пошарпанной вешалке – похоже, единственной меблировке прихожей. На слое пыли отпечатались сравнительно недавние следы; вероятно, их оставили Грасс или Мэтисон при обходе дома.
Слева от меня было подобие гостиной – без мебели, но с декоративным мраморным камином у дальней стены (по назначению он, похоже, не использовался). Здесь тоже висело зеркало, хотя с несколько смещенным углом отражения. Подойдя, я увидел, что оно чуть повернуто к окну, закрытому снаружи щитом. Из-за зеркала высовывалась на удивление новая блесткая цепочка, которая крепилась на старый гвоздь, вбитый в штукатурку. Прежнее крепление, видимо, лопнуло, и кто-то озаботился зеркало перевесить. Что несколько странно.
Раздвижные двери вели, судя по всему, в столовую, тоже пустующую, если не считать еще одного камина и еще одного зеркала, теперь уже повернутого к полу, и тоже на новой цепочке. Зеркала на поверку оказались также в коридоре перед кухней (с прицелом на прихожую); в самой кухне; внизу и вверху лестницы на второй этаж, а также в каждой спальне. Они висели и на стенах верхних этажей, и в ванной, и даже на чердаке, куда я взобрался по шаткой стремянке. В основном зеркала были старые, но некоторые смотрелись более свежими добавлениями, не тронутыми разложением нитратов.
Я снова спустился вниз и осмотрел кухню, а также нижний санузел. На кухне раковина была в пятнах и воняла застойной водой и гнилью из труб. Раковина санузла, напротив, была сравнительно чистой. Никто над ней впопыхах не пил, но по сравнению с кухней она была образцом гигиены. Кто-то ее в предыдущие месяцы оттер или хотя бы обеспечил работу кранов. Может, это было сделано специально для отмывания после осмотра дома: у меня, например, руки уже были черными от пыли и грязи.
Единственной во всем доме дверью, которая оказалась на замке, была дверь в подвал – последний оплот Джона Грэйди перед тем, как он пустил себе пулю в лоб. Безрезультатно перепробовав все ключи, я мысленно сделал заметку спросить об этом Фрэнка Мэтисона при следующей встрече. На двери висело зеркало в полный рост. Я оглядел в нем свое отражение. Вот уже и седина пробивается, но пока несильно. Спуск в старость мне предстоял пологий.
При повороте в голове у меня слегка поплыло. В воздухе здесь еще со входа чувствовался какой-то мутный химический запах; сейчас он как будто усилился, причем заметно. Находиться здесь сколь-либо длительное время было, похоже, чревато. При заколоченных окнах и запечатанных дверях все эти миазмы в доме скапливались, а притока свежего воздуха здесь не наблюдалось. Я пробыл в доме всего с четверть часа, а голова уже начинала побаливать.
Я собирался уходить, когда меня насторожил шум в передней части дома. На пороге там стоял человек, держа руку на кобуре. Дневное солнце притемняло его силуэт, и я не сразу разглядел на нем бежевую униформу. Человеку было за сорок, и возраст его не красил. Живот висел через ремень, а под мышками темнели пятна пота.
– Вы кто? – спросил он.
Я инстинктивно поднял руки.
– Чарли Паркер. Меня нанял хозяин этого дома, Фрэнк Мэтисон, чтобы кое-что осмотреть. Утром сегодня я разговаривал с шерифом Грассом. Он это подтвердит.
– Хорошо. Выйдите-ка наружу.
Сам он отступил, руку по-прежнему держа на рукоятке пистолета.
– У вас есть документы, удостоверяющие личность?
Я кивнул, медленно подходя со все еще поднятыми руками.
– Удостоверение в нагрудном кармане куртки, снаружи слева.
Я всегда держал его там. Рискуя, что документ сопрут, я, тем не менее, страховал себя от опасности попасть под горячую руку какого-нибудь копа или охранника, нервно, согласитесь, реагирующих на то, как подозреваемый лезет себе во внутр