– Становлюсь неплохим спецом по таким штукам, – негромко сказал Прайс. – Даже очень и очень недурственным. Началось это у меня примерно с год назад. Я уже нашел четырех других «вьетнамцев», которые умеют делать то же самое. То, что у тебя в голове, просто-напросто становится всамделишным… и все. Конечно, изображение держится всего несколько секунд – то есть, если я не сплю. Я выяснил вот что: те четверо парней вымокли до нитки в одном химикате, который там распыляли, – мы его прозвали «дергунок», потому что от него весь костенеешь и дергаешься, будто на веревочках. Я угодил под это дерьмо возле Хе Шан, и оно меня чуть не удушило. Мне казалось, будто я весь в гудроне, а землю там выжгло так, что получилась асфальтированная автостоянка. – Он уперся взглядом в Денниса. – Я вам тут не нужен, мистер Патрульный. Особенно при том числе убитых, какое я до сих пор держу в уме.
– Это вы были… в том мотеле… у Дэйтона-Бич?
Прайс закрыл глаза. На правом виске забилась жилка – густо-синяя на бледной коже.
– Господи Иисусе, – прошептал он. – Я заснул и не мог заставить себя проснуться. Мне снился кошмар. Все тот же. Я был заперт в нем и кричал – пытался разбудить себя криком. – Его передернуло, по щекам медленно скатились две слезы. – Ох, – сказал он и вздрогнул, точно припомнив что-то невыносимо страшное. – Когда… когда я проснулся, они ломились в дверь. Сорвали ее с петель. Я очнулся… в тот самый миг, когда один из них наставил на меня винтовку. И я увидел его лицо. Облепленное жидкой грязью изуродованное лицо. – Прайс вдруг резко открыл глаза. – Я не знал, что они придут так быстро.
– Кто? – спросил я. – Кто придет так быстро?
– «Ночные пластуны», – ответил Прайс. Его ничего не выражающее лицо походило на маску. – Боже милостивый… быть может, проспи я секундой дольше… Но я снова сбежал и бросил тех людей в отеле на верную смерть.
– Ты едешь со мной. – Деннис потащил из кобуры револьвер. Прайс резким движением повернул к нему голову. – Не знаю, в какую это дурацкую игру ты…
Он умолк, вылупив глаза на револьвер, который держал в руке.
Это больше не был револьвер. Это был тягучий, роняющий капли сгусток горячей резины. Деннис вскрикнул и отшвырнул его от себя. Расплавленный комок с сочным «плюх» шлепнулся на пол.
– Я ухожу, – голос Прайса звучал спокойно. – Спасибо за кофе. – Он прошел мимо Денниса к двери.
Деннис схватил со стойки бутылку кетчупа. Черил вскрикнула «Не надо!», но было слишком поздно. Деннис уже замахнулся. Бутылка угодила Прайсу в затылок и разбилась, залив кетчупом все вокруг. Прайс качнулся вперед, колени у него подломились. Он упал и стукнулся головой о пол. Звук был такой, будто уронили арбуз. Тело Прайса начало непроизвольно подергиваться.
– Есть, готов! – торжествующе гаркнул Деннис. – Попался, ублюдок трехнутый!
Линди, обхватив девчушку, прижимала ее к себе. Мальчик тянул шею, чтобы видеть, что происходит. Рэй нервно сказал:
– Вы ведь не убили его, нет?
– Он жив, – откликнулся я и поглядел на пистолет: тот опять стал твердым. Деннис подобрал его и наставил на Прайса, который продолжал дергаться всем телом. «В точности, как от „дергунка“, – подумал я. Потом Прайс замер без движения.
– Он умер! – В голосе Черил звучало нечто весьма близкое к отчаянию.
– О Боже, Деннис, ты его убил!
Деннис ткнул тело носком ботинка, потом нагнулся.
– Нет. У него глаза под веками двигаются туда-сюда. – Деннис дотронулся до запястья Прайса, желая проверить пульс, и резко отнял руку.
– Господи Иисусе! Да он холодный, как морозильник! – Он сосчитал пульс Прайса и присвистнул. – Ни дать ни взять, скаковая лошадь на Дерби!
Я потрогал то место на стойке, где перед этим лежал бифштекс-мираж, и отнял пальцы. Они были чуть жирными и от них пахло жареным мясом. В этот миг Прайс дернулся. Деннис мелкими, быстрыми шажками отбежал в сторону. Прайс издал задушенный звук, будто давился чем-то.
– Что он сказал? – спросила Черил. – Он что-то сказал!
– Ничего он не говорил, – Деннис ткнул Прайса пистолетом в ребра. – Ну, давай. Поднимайся.
– Убери его отсюда, – сказал я. – Не хочу, чтобы он…
Черил шикнула на меня.
– Послушай. Слышишь?
Я слышал только рев и грохот бури.
– Ты что, не слышишь? – спросила она. Ее глаза медленно стекленели, в них проступал испуг.
– Да! – сказал Рэй. – Да! Слушайте!
Тогда сквозь причитания ветра я действительно что-то расслышал. Далекое чак-чак-чак, неуклонно приближавшееся, становившееся все более громким. На минуту этот звук потонул в шуме ветра, потом послышался снова, почти над самыми нашими головами: ЧАК-ЧАК-ЧАК.
– Это вертолет! – Рэй выглянул в окно. – Кто-то пригнал сюда вертолет!
– Нет таких, кто может летать на вертолете в грозу! – сказал ему Деннис. Шум винтов то нарастал, то притихал, то нарастал, то притихал… и смолк.
На полу Прайс, мелко дрожа, начал съеживаться, принимая позу зародыша. Рот у него открылся, лицо исказилось – похоже, это была гримаса страдания.
Грянул гром. Из леса за дорогой поднялась красная шаровая молния. Прежде чем спуститься к закусочной, она несколько секунд лениво висела в небе, потом начала падать и, падая, беззвучно взорвалась, превратившись в белое, пылающее око, свет которого едва не ослепил меня.
Прайс что-то сказал полным паники голосом, узнать который было трудно. Крепко зажмурив глаза, он сжался в комок, весь скорчился, обхватив руками колени.
Деннис поднялся на ноги и сощурился: сгусток ослепительного света упал на стоянку и, замигав, потух в луже. Из леса выплыла и расцвела сиянием, от которого делалось больно глазам, еще одна шаровая молния.
Деннис повернулся ко мне.
– Я слышал, что он сказал. – Его голос звучал надтреснуто. – Он сказал… «косоглазого высветило».
Когда, упав на землю, стоянку осветила вторая ракета, мне почудилось, что я вижу, как через дорогу движутся какие-то силуэты. Они шли на негнущихся ногах, зловещим и странным маршем. Осветительная ракета погасла.
– Разбуди его, – услышал я собственный шепот. – Деннис… Боже милостивый… разбуди его.
4
Деннис тупо уставился на меня, а я уже взялся за стойку, чтобы перепрыгнуть через нее и самому добраться до Прайса.
На стоянку влетел сгусток пламени. По бетону запрыгали искры. Я крикнул: «Ложись!» и круто развернулся, чтобы толкнуть Черил за стойку, в укрытие.
– Что за черт… – сказал Деннис.
Он не закончил. Послышался глухой металлический звон – по машинам и насосам бензоколонки застучали пули. Я знал: если бензин взорвется, всем нам крышка. Мой грузовичок содрогнулся под ударами патронов крупного калибра, и, ныряя за стойку, я увидел, как он взлетел на воздух. Раздался такой грохот, что хоть святых выноси, – окна вылетели внутрь, и закусочная наполнилась летящим стеклом, вихревым ветром и густой пеленой дождя. Я услышал пронзительный крик Линди. Ребятишки плакали, да и сам я что-то орал.
Лампы погасли. Мрак рассеивало лишь отраженное от бетона красное неоновое свечение да сияние флюоресцентных ламп над бензоколонкой. Пули прошили стену, и глиняные кружки-миски превратились в черепки, точно по ним грохнули кувалдой. Повсюду летали салфетки и пакетики с сахаром.
Черил держалась за меня так крепко, будто вместо пальцев у нее были гвозди, вошедшие в мою руку до кости. Она смотрела широко раскрытыми, полубезумными глазами и все пыталась что-то сказать. Ее губы шевелились, но с них не сходило ни звука.
Грянул еще один взрыв – разнесло очередную машину. Закусочная содрогнулась до основания, и меня чуть не стошнило от страха.
На стену снова обрушился град пуль. Это были трассирующие пули; они подпрыгивали и рикошетом отлетали от стены, словно раскаленные добела окурки. Одна такая пуля пропела в воздухе, чиркнула по краю полки и упала на пол примерно в трех футах от меня. Светящийся патрон начал меркнуть, бледнеть, таять, так же, как пивная банка и бифштекс-мираж. Я протянул руку, чтобы коснуться его, но нащупал только осколки стекла и черепки. «Фантомная пуля, – подумал я. – Достаточно реальная, чтобы вызвать разрушение, смерть… и исчезнуть».
«Я вам тут ни к чему, мистер Патрульный, – предостерегал Прайс. – Особенно, при том числе убитых, какое я до сих пор держу в уме».
Обстрел прекратился. Я высвободился от Черил и сказал: «Отсюда ни шагу». Потом выглянул из-за стойки и увидел: мой грузовичок и «стэйшн-вэгон» горели, резкий ветер подхватывал и трепал языки пламени. Я увидел Прайса: съежившись, он по-прежнему лежал на полу среди осколков стекла. Скрюченные пальцы рук жадно хватали воздух, мигающий красный неон освещал искаженное гримасой лицо с закрытыми глазами. Вокруг головы растеклась лужа кетчупа, и вид у Прайса был такой, точно ему раскроили череп. Этот человек смотрел в преисподнюю, и, чтобы самому не лишиться рассудка, я поспешил отвести глаза.
Рэй, Линди и детишки жались друг к дружке под столом в своей кабинке. Женщина судорожно всхлипывала. Я поглядел на Денниса, лежавшего в нескольких футах от Прайса: он распростерся ничком, а в спине у него были пробиты четыре дыры, и вокруг тела Денниса ручейками расползался отнюдь не кетчуп. Правая рука с зажатым в ней револьвером была откинута в сторону, пальцы подрагивали.
Словно салют на Четвертое июля, над лесом плавно взлетела еще одна сигнальная ракета. Стало светло, и я увидел их: самое малое пять силуэтов, а то и больше. Пригибаясь, они шли через стоянку – но медленно, как в кошмаре. Болтающееся обмундирование развевалось на ветру, в касках отражался свет сигнальной ракеты. Они были вооружены – по-моему, автоматическими винтовками. Лиц было не разглядеть, да оно и к лучшему.
Прайс на полу застонал. Я услышал, как он бормочет «свет… высветило».
Прямо над закусочной зависла осветительная ракета. И тогда я понял, что происходит. Высветило нас. Нас всех застиг кошмар Прайса, и «Ночные пластуны», которых Прайс бросил умирать в грязной жиже, снова вели бой – так же, как случилось в мотеле «Приют под соснами». «Ночные пластуны» вновь ожили, питаемые чувством вины Прайса и тем, что с ним сделало то говно, «дергунок».