— Да, сейчас буду звонить. Я только вчера узнала, что у моего спутника, к сожалению, нет времени.
— Можете не звонить. Я куплю второй билет.
— Это значит, что вы пойдете со мной на концерт?
— Можно сказать и так, если хотите.
Георг не припоминал, чтобы когда-нибудь с таким дерзким безрассудством приступал к какому-нибудь делу. Но остановиться он уже не мог. Внутренний голос постоянно твердил ему, что все должно быть так и никак иначе. Никакой тактики ведения беседы и обдуманной стратегии, никаких прямолинейных методов, при которых известны цели и намерения. «Русалка», Магдалена Кошш — вот волшебные слова, открывающие новые горизонты, о которых ему поведало это создание в блестящем шелковом блейзере, словно вышедшее из славянской сказки. Сейчас он был готов ко всему. Все чувства, которые вызвал в нем этот разговор, могли теперь вырваться наружу.
— Вам было бы неприятно, если бы я вас сопровождал?
— Неприятно? Вовсе нет, почему вы так решили? Я была бы рада этому.
— Хорошо, значит договорились. В субботу идем в филармонию.
Он вынул руки из карманов брюк, где держал их все это время, подошел к столу и повернулся к девушке. Она, казалось, ждала, что он займет свое обычное место, но ничего не говорила, просто стояла в своем сияющем блейзере и черных брюках. Георг чувствовал, что должен что-то сказать о том, как она выглядит, хотя у него это всегда выходило неловко.
— Ваш блейзер, должен вам сказать… Ваш блейзер, Яна, выглядит так, словно кто-то сшил его специально для вас.
— Вы хотите сказать, что это работа на заказ? Верно?
— Работа на заказ. Точно. Именно так.
— Вы правы. Это ручная работа. Сшит именно для меня. К сожалению, не так безукоризненно, как вам кажется. Он вам нравится?
— Нравится ли он мне? Вы отлично в нем выглядите.
— Спасибо. Значит, я могу снова приступить к работе.
Она замолчала. Все было как вчера, когда он уходил из офиса. Они напряженно улыбнулись друг другу, и только. Затем девушка вышла. Сегодня вечером она заедет на Ронкаллиплац, войдет в маленький кабинет и скажет: «Я заказывала билеты», оплатит их и положит в сумочку. Два билета, один для нее, а другой для него. Два билета для мужчины и женщины, которые вместе идут на концерт. Эти простые мысли бесконечно вертелись у него в голове. У него возникло чувство, словно он взлетает высоко-высоко, как раньше, когда курил эту чепуху. Клетки его головного мозга работали веселее и радостнее, чем обычно.
4
Хойкен вошел в угловое помещение на верхнем этаже, где должна была состояться закрытая конференция, одним из первых. Длинный стол, за которым через несколько минут будут сидеть сотрудники, был заставлен чайниками и кофейниками. Георг прошел к председательскому креслу и положил папку на стол. Сначала он скажет несколько приветственных слов, а затем сообщит о событиях вчерашнего дня. В местных газетах была помещена только маленькая заметка о них. О проведении конференции было объявлено еще вчера, и отменить ее не согласились. Сегодня Хойкен встретился с ядром издательства, самыми важными сотрудниками и товарищами. Эта руководящая элита ему нравилась, потому что перед множеством людей он был вынужден вести себя и разговаривать совсем по-другому, и каждый раз у него находились недоброжелатели.
Когда вошел Байерман, Хойкен подошел к нему и попросил сесть справа от него. Георг хотел, чтобы Байерман был рядом. Этот человек своим спокойствием и выдержкой благотворно влиял на Хойкена. Они стояли рядом во главе стола и тихо переговаривались, пока собирались сотрудники. Хойкен правильно делал, что держал остальных на расстоянии и создавал впечатление, что он и Байерман заняты важными и неотложными вопросами. При этом он внимательно наблюдал за тем, в какой последовательности собирается его команда. Петер Осткамп, молодой редактор немецкой литературы со свежим мальчишеским лицом, но старомодной прической, пришел первым. Затем вошли Юлия Хандвитт, редактор романской литературы, и Петра Зейбольд, редактор отдела искусства и фотографии. Следом пришел Герман Патт, редактор англо-американской литературы. Он держал в руке сигарету, в то время как Петра и Юлия прекратили курить перед тем, как войти. Заметив, что обе женщины внимательно смотрят на него, Герман послушно повернулся и направился к выходу, столкнувшись с Ханной Ротгербер, пресс-секретарем издательства, которую сопровождал руководитель отдела рекламы Норберт Волле, самый молодой из всех собравшихся. Постепенно все заняли свои места и сразу взялись за чашки. Началась обычная чайно-кофейная болтовня. Последним пришел Михаэль Дипгес, уполномоченный по сбыту. Хойкен увидел, что команда в сборе, и дал всем еще пять минут, чтобы успокоиться.
Он в двух словах рассказал Байерману о своем разговоре с Ханггартнером. Байерман был изумлен и даже не смог отпустить свою очередную шутку. Хойкен заметил, что в его глазах он сразу вырос. Георг почувствовал, что внушает уважение к себе. Второй раз за сегодняшнее утро он был польщен. Коротко и дружески сжав руку Байермана, он дал понять, что разговор окончен, затем пододвинул свое кресло ближе и занял место председателя. Когда Петер Осткамп почти одновременно с ним встал и закрыл дверь, все начали понемногу успокаиваться.
Хойкен поздоровался и открыл конференцию коротким рассказом о посещении клиники. Он не стал вдаваться в детали, дважды повторив успокаивающий оборот «состояние стабильное». Сотрудники слушали внимательно, однако Хойкен понял, что не нужно слишком долго развивать эту тему. Пока он говорил, в зале было необычно тихо, никто даже не пригубил кофе. Все сидели с отсутствующим видом, как будто ученики в школе, которые должны ловить каждое слово учителя. Георг постарался поскорее выпутаться из этого положения. Откинувшись на спинку кресла, он сделал паузу и слегка стукнул по столу рукой. Это означало, что пора переходить к повестке дня. Только Норберт Волле не умел, как другие, быстро переходить от подавленного состояния к веселому и оживленному.
Хойкен, вопреки всему, был в хорошем расположении духа. Он совершенно точно знал, чем оно вызвано. Тема конференции должна быть четко обозначена и детально рассмотрена. Речь шла о выпуске продукции весной будущего года. Предполагалось заслушать первые соображения по поводу предварительного просмотра программы, мнения о печати и рекламе. Каждый присутствующий здесь знал этот обычный порядок, но в начале собрания должна быть обнародована определенная идея, и эти слова звучали для всех как сигнал. Их маленькие нервные лошадки стояли на старте, а плети были зажаты под мышкой. Когда Хойкен приготовился открыть заседание, он подался вперед и, взглянув на Байермана, попросил его рассказать о проекте Ханггартнера.
Сообщение о новой рукописи Ханггартнера было предложено заслушать в первую очередь, потому что она станет самым прибыльным романом весны и все другие программы будут лучше продаваться благодаря этому изданию, а некоторые выпущены только потому, что появится этот роман. Конференция началась с представления романа Ханггартнера. Начало было сильным. Хойкен был доволен. Только при одном упоминании имени этого писателя все насторожились. Пять-шесть минут все присутствующие сидели молча, словно взяли маленький тайм-аут. Роман Ханггартнера было непросто предугадать и подсчитать прибыль от него, однако не было ничего скучнее, чем разбирать подробности его легко предсказуемого содержания.
Байерман это, конечно, знал. Поэтому он с самого начала заинтриговал слушателей заявлением о том, что фабула будущей книги все еще неизвестна. Сюжет романа Гюнтер описал намеками, представленными в форме вопросов, что позволило даже развеселить слушателей. Никто и подумать не мог, что такая тонкая тема может нести в себе столько остроты. Все с облегчением поняли, что им не придется скучать из-за надоевших причуд Ханггартнера. Хойкен тоже радовался, но никому этого не показывал и вертел в руках карандаш. На конференции без карандашей не обойтись — это излюбленный рабочий инструмент добросовестного и профессионального издателя, чьи комментарии, замечания (очень важные, а чаще всего мимолетные) и наброски с натуры можно в самом худшем случае тут же стереть ластиком.
Хойкен демонстрировал свой карандаш, а сам внимательно наблюдал за реакцией сидящих за столом. Волле записывал больше других, так усердно, будто грузил стройматериалы в слишком маленький грузовик. Парень еще не понял, что так можно опозориться. Своим беспрерывным конспектированием он расписывается в своем прилежании, но, в конце концов, показывает, что не может самостоятельно принять ни одного решения. Мог бы поучиться у Ротбергер. Ей достаточно бросить взгляд на страницу, и она уже видит, как использовать блок с вызывающе маленькими заметками в качестве площадки для игры. Она записывала от и до только заглавие и делала это очень быстро с помощью стенографии, словно при этом сразу и упорядочивала. Осткамп, напротив, ничего не записывал. Он сидел прямо и неподвижно и всем своим видом показывал, что все, что сейчас говорят о романе Ханггартнера, его не касается и Ханггартнер для него не только не предмет обсуждения, но вообще чуть ли не последний человек. Он, конечно, не имеет права здесь даже заикнуться об этом и сразу после утренних сплетен отправится в коридор.
Байерман закончил свое выступление. Он единственный из присутствующих дерзнул заявить, что с нетерпением ждет роман Ханггартнера, хотя точно знал: никто из сотрудников не заинтересуется всерьез этой книгой и позже они, самое большее, бегло просмотрят ее, чтобы посмеяться над особенно неудачными отрывками.
Затем было голосование, и большинством голосов роман Ханггартнера утвердили первым пунктом программы. Этого и следовало ожидать. Роману отводилось со всеми предоставленными для него сентиментально звучащими рекламными лозунгами («Еще одна любовь — еще одно счастье») минимум две, если даже не все четыре страницы предварительного просмотра.