Хойкен удивлялся тому, с каким воодушевлением говорил его собеседник. Итак, он не только зависел от отца, но каждое его слово воспринимал как глубокую мудрость. Вероятно, в течение двух последних лет отец все больше покорял его, так что из Файля получился биограф, который не только кропотливо собирал материал, но и всей душой любил своего шефа. Биограф, который верит всему, что сообщает ему его объект. Биограф, которому через некоторое время уже не удастся сохранить и малейшей дистанции между собой и своим предметом. Только сейчас Георг постиг, кто перед ним сидит.
— Лизель Бургер, — сказал Хойкен, — ничего не рассказывала об этом. Но она говорила, что отец вечерами часто уезжал, причем было видно, что эти поездки доставляют ему удовольствие.
— Да, конечно. Иногда он, к примеру, посещал филармонию или театр или шел в хороший ресторан.
Отец один на концерте или в ресторане — этого Георг не мог себе представить. Думая, нужно ли подробно расспрашивать об этом, Хойкен положил в рот последний кусок буженины и какое-то время смаковал соленые, вызывающие жажду волокна, застрявшие между зубами.
— Несомненно, сейчас вы спросите меня о том, что называют «женскими историями», — сказал Петер Файль.
— Н-да, — отвечал Хойкен, — вы настоящий профи, Петер, вы знаете свое дело. Как раз сейчас я и обдумывал, как мне вас об этом спросить.
— Давайте сведем все к одной простой и короткой формуле: я ничего не знаю об этом.
— Что? Вы ничего не знаете? Этого не может быть. Чтобы вы совсем ничего не знали, это просто невозможно.
— Однако это так, господин Хойкен. Я действительно не знаю совсем ничего. У вашего отца тоже были свои секреты.
— Ага, у него были секреты, хотя бы это вы знаете. Пожалуйста, скажите мне, что вам еще известно. Можете быть уверены, что это останется между нами.
Петер Файль съел свою копченую итальянскую колбасу. Теперь он был носителем тайны, и ему хотелось пококетничать.
— Иногда, когда я приносил деликатесы в номер, ваш отец прятал в ванной комнате еще одного человека, я это знаю. Дважды я видел вашего отца, правда, на большом расстоянии, в сопровождении женщины. Она держала его под руку.
— В обоих случаях это была одна и та же женщина?
— Да, я уверен, это была одна и та же женщина.
— Но вы не знаете, кто это?
— Нет, господин Хойкен, не имею ни малейшего понятия. Я видел ее только издали. Кроме того, думаю, что ваш отец не хотел меня с ней знакомить, и с этим я должен был считаться.
Мало-помалу «Рассвет» снова пустел. Первые посетители толпами пробирались к выходу, а гул голосов в зале стал даже громче.
— Спасибо, Петер. Вы мне очень помогли, — сказал Хойкен. — Вы же понимаете, что я не могу сейчас говорить с отцом о таких вещах. Я не имел никакого представления о том, как он проводил время в этом отеле и что стоит за этой таинственностью. Но сейчас мне уже кое-что понятно. Я хотел бы выяснить еще только один маленький вопрос.
— Что именно?
— Кип 730150 — вам это о чем-нибудь говорит?
— Кип? Вы имеете в виду Кип-номер? Это же заметки, которые ставят перед выходными данными книг. Все эти указания для начала сокращенного названия книги в библиографии, я прав?
— Да, это мне уже ясно. Наверное, так оно и есть. Но мой отец записал этот номер на отдельном листке, который лежал на письменном столе в его номере, так что я думаю, это что-то другое, более важное.
— Что-то важное? Возможно, это какое-нибудь суперзаглавие или необычная идея новой книги, что-нибудь в этом роде. Должен ли я позаботиться об этом, попытаться выяснить, о чем идет речь?
— Если бы вы это сделали, вы бы мне очень помогли. Тогда я сделал бы еще один маленький шаг вперед и знал бы больше.
— Какой был номер?
— Кип 730150.
— Хорошо, я все сохранил. Я позабочусь об этом. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?
— Нет, Петер. В настоящее время — нет. Я просто свяжусь с вами или вы свяжетесь со мной. Как-нибудь мы снова встретимся.
— А что с биографией? Не хотите ли хотя бы просмотреть ее?
Сейчас, после того как он наелся и выложил все, что знал, Петер Файль снова коснулся руками ноутбука. «Как будто провел пальцами вдоль ларца для хранения святого причастия, в котором самое святое ожидало, когда его выставят на всеобщее обозрение», — подумал Хойкен. От разговора и выпитого пива он чувствовал себя уставшим. Сейчас у него не было ни малейшего желания углубляться в биографию отца, но было уже поздно. Проворные пальцы Петера Файля на сей раз были очень быстрыми. Маленькая противная штука открыла пасть и прожужжала свою назойливую приветственную мелодию. На экран быстро выскочила смешная желтая папка с названиями глав: «Детство и юность», «Годы учебы», «Послевоенное время» — целая жизнь, маниакально упорядоченная и упакованная. Курсор поискал, что бы еще упаковать, а потом из темноты вынырнуло заглавие титульного листа, напечатанное черными прописными буквами — «Рейнхард фон Хойкен: биография издателя». Хойкен смотрел на все это, как на сцену, на которой разыгрывается волшебная пьеса, а он ничего не может с этим поделать. Петер Файль перепрыгнул через предисловие и очаровал его началом. Хойкен увидел две страницы отсканированных фотографий. Он сразу узнал их, очевидно, это были фотографии Августа Сандерса[16] из тех 30-х годов, которые хранили старый, еще не разрушенный Кёльн. Безлюдные улицы и площади Кёльна в ослепительном солнечном свете. Широкие просторы Рейна в утреннем тумане. Хойкен сглотнул. Полнота и совершенство материала притягивали его. Ему очень хотелось прямо сейчас взять корректор и поработать над этими строчками — перечеркивать, сокращать, переставлять, улучшать. Он не хотел просто читать то, что там находилось и вело себя так, будто оно непогрешимо.
— Видите, — сказал Петер Файль, — книга уже почти готова, девятнадцать глав, еще одной не хватает.
— Покажите-ка, — ответил Хойкен. — Найдите последнюю главу. Где вы остановились?
Петер Файль повиновался, но курсор вел себя самостоятельно и остался стоять как примороженный. Внезапно из ниоткуда вынырнули те фотографии разрушенного бомбежками Кёльна, которые Хойкен уже видел: из воды торчали остатки разбитого моста, от домов остались одни фасады, между которыми тут и там высились холмы мусора и кирпича. Каждый раз Георг вздрагивал, видя это. Над письменным столом в рабочем кабинете отца раньше висела фотография черного, почти разрушенного собора, в котором еле теплилась жизнь. В этом было что-то ужасное, и Хойкен всегда отводил глаза. От вида разрушения и смерти ему становилось тяжело дышать.
— Но это же не последняя глава, — произнес Хойкен раздраженно.
И тут появились страницы заключительной главы. Она называлась «Перспектива». Здесь были фотографии взрослых детей великого издателя. Хойкен стоял с Урсулой и Кристофом на берегу Рейна. Вся троица казалась бодрой и почти жизнерадостной, как будто им, таким дружным и сплоченным, нечего было волноваться о своем будущем. Странное дело, на Урсуле белые гольфы, хотя она уже была взрослой женщиной и тогда, когда была сделана эта фотография, как раз закончила свою учебу. Кристоф держал в правой руке очень тонкую сигарету. Хойкен среди этих двух, выглядевших значительно моложе, был помечен как первый, старший брат.
— Выглядит так, словно до завершения не хватает двух-трех деталей, — заметил он спокойно.
Петер Файль быстро посмотрел вверх и нажал кнопки для завершения программы.
— У меня есть распечатанная версия книги. Если хотите, можете прямо сейчас взять ее с собой, — быстро сказал он.
Конечно, у него все было под рукой — и распечатанный вариант, и копия на дискете, и вероятно, даже на CD. Наверняка он уже подумывал о сценарии для фильма, а потом и видеокассеты, и DVD с коротким предисловием главного бургомистра. Сегодня все препарируют собранные по крупицам сведения о себе для всех мыслимых СМИ, порционно или «в полном формате», как это всегда называют особенно продвинутые ребята из отдела программирования. «Рейнхард фон Хойкен — жизнь в фотографиях», «Сага о Хойкенах», часть 1. «Два брата с Рейна».
— Да, Петер, хорошо, я возьму ее с собой. Будет интересно почитать ее дома, в спокойной обстановке, — согласился Хойкен.
Петер Файль ни на что другое и не рассчитывал. Он быстро вынул из-под стола темно-красную пухлую папку и положил ее возле пустых тарелок.
— Желаю вам получить от этого удовольствие, — сказал он очень серьезно, затем встал, забросил маленький помятый мешок на плечо и попрощался.
6
Хойкен остался сидеть за чистым, убранным столиком. Только сейчас он почувствовал, что начинает что-то понимать. Георг открыл папку и полистал страницы, но потом отодвинул ее в сторону и сидел неподвижно, глядя на свет, падающий в зал с улицы. Ему захотелось хорошего, крепкого кофе или чего-нибудь другого, бодрящего. На него навалилась усталость, она давила на глаза, как маленькие гирьки. В «Рассвете» нельзя было рассчитывать на хороший кофе, и тот, что подавали в «Starbucks» напротив, тоже невозможно было пить. Для него, немца, это было что-то вроде бульона с различными шапочками из взбитых сливок в этих отвратительных картонных стаканчиках «coffe to go». Хойкен немного подумал и заказал можжевеловку. Когда он вспомнил о предстоящем вечере, то сразу сник. С каким удовольствием он бы остался сидеть в «Рассвете» весь остаток дня, а вечером поужинал здесь с братом и сестрой!
Он думал о том, что сказал Петер Файль. Значит, отец беспокоился. Иногда Хойкен замечал, что старик о чем-то размышляет, но они никогда не говорили о том, что его волновало. Георг, конечно, понимал, что в последние годы отец был недоволен работой в области издательства книг. У отца никогда не было даже полугодовой программы. Он планировал обширные, масштабные проекты. Втайне старик сравнивал все с послевоенной разрухой конца 40-х, когда он намечал свои первые серии карманных книжек, или с началом 60-х, когда со своими произведениями на рынок вырвалось новое, молодое поколение. Отец все время ждал чего-то похожего, хотя говорил, что сравнить настоящее время с теми годами невозможно. Тогда было совсем нетрудно совершать настоящие открытия, многие зарубежные писатели в Германии были еще не известны, к тому же появлялись неизвестные ранее работы эмигрантов. Всем этим авторам не нужно было искать себе темы для творчества. Их книги дышали тем, что они пережили в ужасные годы войны. Сейчас все по-другому. Для молодых первый бутерброд с