После того как, придя в себя, молодой человек выбрался из лужи, он прослушал краткую лекцию, из которой узнал, что к старшим надо относиться уважительно, а от едущих по лужам машин держаться подальше. При соблюдении этих нехитрых правил в будущем и одежда, и челюсть больше не пострадают. По окончании лекции молодой человек отправился к себе домой, затаив глубокую и, как ему казалось, вполне обоснованную обиду на обладателя роскошного авто.
Спустя две недели горечь этой обиды немного поутихла, но вовсе не стерлась из памяти, а потому когда, возвращаясь домой с двумя бутылками водки, Михаил увидел стоящий во дворе соседнего дома Лэнд Крузер, угасшие было эмоции вспыхнули с новой силой. Убедившись, что на этот раз внедорожник стоит вне поля зрения висящих на ближайших подъездах камер, молодой человек откупорил одну из двух купленных бутылок, сделал для храбрости несколько глотков и вылил водку на машину, стараясь, чтобы хотя бы часть жидкости попала в подкапотное пространство.
Водка оказалось хорошей, да и налита она была удачно. Синеватые язычки пламени заплясали на лобовом стекле и капоте автомобиля, затем почти погасли, впитав в себя все спиртовые испарения, но вдруг взметнулись вверх с новой силой, теперь уже откуда-то изнутри, из моторного отсека. Вскоре густой черный дым вырвался из радиаторной решетки и взвился в ночное небо. Отбежавший метров на пятьдесят в сторону Барковец удовлетворенно улыбнулся. Его жажда мести была полностью удовлетворена.
Оставаться и дальше на месте пожара было опасно, а потому, взглянув еще раз на полыхающий Лэнд Крузер, молодой человек вернулся домой, где в гордом одиночестве с наслаждением отпраздновал торжество справедливости.
– Скажите, Михаил Юрьевич, вы идиот? – уточнила Крылова.
– Почему? – Барковец обиженно поджал губы. – А что, вы бы в такой ситуации не хотели отомстить? Сейчас, знаете, такие уроды есть, они и женщину могут в нокаут отправить.
– Я не об этом, – вздохнула Вика, – то, что вы сделали с машиной, это, конечно, не очень правильно, хотя, – она на мгновение представила себя лежащей посреди огромной лужи, – в общем, следственный комитет такими делами не занимается. Это подследственность МВД. Но речь сейчас о другом. О чем вы думали все это время, когда рассказывали нам сказки о том, что были весь вечер дома? Вы понимаете, что если человек соврал представителю следственных органов, то и всем остальным его показаниям, какими бы правдивыми они не были, могут не поверить? Вы понимаете, что вас могут осудить за убийство?
– Но я же не убивал, – с некоторым недоумением отозвался Михаил, – я был уверен, что вы разберетесь. А про эту историю с машиной говорить побоялся. Она-то ведь точно была.
– А вот это я пока знаю только с ваших слов. И этим словам имею полное основание не доверять. О том, что в соседнем дворе сгорела машина, вы могли узнать на следующий день или еще позже. Даже наверняка позже, иначе тогда вы бы сразу рассказали мне эту душещипательную историю. А теперь вы просто-напросто пытаетесь придумать себе алиби, но ни я, ни, что самое главное, суд, в ваши придумки верить не обязаны.
Произнося этот монолог, Вика как можно сильнее наполнила его торжествующе-мстительными интонациями. Может быть, теперь до этого идиота все же дойдет, что подследственный должен говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Особенно в том случае, если он невиновен.
– Но ведь вы мне верите, – тихо, почти шепотом произнес Барковец, – я по вашему лицу вижу, что верите. Вы просто меня еще сильнее запугать пытаетесь, думаете, может, я что-то еще скажу. А мне сказать больше нечего, да и, если честно, и так страшно уже до одури. Я этой ночью не спал совсем. Лежал, думал. Что, думаю, если я в этой камере так навсегда и останусь? И больше в моей жизни ничего не будет? Вообще ничего. Ни людей, ни неба, ни машин, проезжающих мимо. Только я и решетки на окнах. Вот я и решил, что сегодня обязательно все вам скажу. Даже если бы вы этого свидетеля не нашли, который меня видел, я бы все равно вам всю правду сегодня сказал.
Голос молодого человека задрожал от волнения, а лицо покрылось красными, почти багровыми пятнами.
– Только и вы мне теперь скажите, – вновь перейдя на шепот попросил он, – скажите, что вы мне сейчас поверили. Скажите! – голос взмыл вверх, в громкий, отчаянный фальцет. – Я ведь не переживу еще одну ночь здесь, если не буду знать, что вы мне верите.
Вика нажала кнопку вызова конвоира. Должно быть, сержант стоял прямо за дверью, так как его невысокая плотная фигура появилась на пороге буквально через секунду.
– Верю я вам или нет, Михаил Юрьевич, сейчас не так важно, – тщательно подбирая слова ответила наконец Крылова, – важно, чтобы вашим словам нашлось хоть какое-то подтверждение. Но если вам так важно мое личное мнение, то могу сказать, что ваши сегодняшние показания на первый взгляд больше заслуживают доверия, чем все те глупости, что вы рассказывали ранее. Надеюсь, этого достаточно, чтобы вы сумели временно примириться с зарешеченными окнами?
Вика повернула голову к застывшему у двери сержанту.
– Уводите!
На обратном пути Вика была вынуждена остановиться на одном из перекрестков. Дожидаясь, когда, наконец, загорится зеленый свет, она бесцельно разглядывала стоящие рядом автомобили. Однако едва она успела залюбоваться стоящим слева от нее элегантным «Ягуаром» красного цвета, как с правой стороны послышался раскатистый урчащий звук. Вика повернула голову и увидела мотоцикл, протискивающийся между ее машиной и стоящим в соседнем ряду минивэном. Человек, управлявший мотоциклом, уверенно лавировал в тесном скоплении четырехколесных экипажей. Лица его Крылова разглядеть не могла, оно было скрыто зеркальным забралом черного с красными вставками мотоциклетного шлема. Можно было только понять, что человек этот очень массивный, кожаная куртка с рядами металлических заклепок на рукаве плотно обтягивала мощные плечи и еще более могучую талию своего владельца. Пассажир мотоцикла отличался гораздо более щуплым телосложением, но судя по всему, на тесном заднем сиденье он чувствовал себя довольно комфортно. Крепко сжав коленями впереди сидящего наездника, пассажир крутил головой из стороны в сторону, очевидно, как и Крылова, рассматривая стоящие на перекрестки машины. Лицо этого человека разглядеть также не представлялось возможным, поскольку и оно было скрыто за абсолютно непроницаемым извне зеркальным забралом точно такого же, как и у спутника, черно-красного шлема.
Едва только светофор переключился с красного на зеленый, как мотоцикл, взревев мотором, умчался вперед, оставив далеко позади себя самых быстрых из стартовавших на перекрестке автолюбителей.
«Мотоциклы, – подумала про себя Вика, – игрушка для выросших детей, которые стали большими, но так и не смогли повзрослеть». Вряд ли что-то в мире изменилось бы к худшему, если бы эти игрушки полностью запретили, разве что аварий на дорогах стало бы меньше. Меньше аварий, меньше погибших, меньше покалеченных. Больших, сильных людей, в одно мгновение сделавшихся не такими сильными, а порой и не такими большими и самое главное, навсегда потерявших возможность стать такими, какими были раньше. Сколько их таких… таких, как Жора.
Сзади нетерпеливо посигналили, и Вика поспешно вдавила в пол педаль газа. В голове продолжал кружить назойливый хоровод мыслей.
Правда, Жорка ведь не играл ни в какие игры. Не участвовал в ночных покатушках, не мчался сломя голову вперед, после взмаха самодельного флага, носового платка, а то и кружевного лифчика. Хотя, может быть, и участвовал, кто знает, как они с Фишманом развлекались. Но ведь в любом случае разбился он в тот момент, когда на полной скорости летел по трассе, догоняя машину с преступником, и не просто преступником, а человеком, имевшим отношения к похищениям и даже убийствам детей* (* – сноска. Узнать лучше эту драматичную историю, о которой вспоминает Вика, можно прочитав повесть А. Горского «Похититель ангелов»)
Если бы только в тот день у них, у Жорки и у Фишмана, не было этих дурацких мотоциклов! Тогда все было бы, как прежде. Рядом с нею каждое утро просыпался бы жизнерадостный гигант, полный энергии и оптимизма, а не тот угрюмый и вечно всем недовольный человек, в которого превратился Мясоедов. Да, скорее всего, тому выродку, которого они в тот день преследовали, тогда бы удалось уйти. Быть может, с теми деньгами, что у него были, он сумел бы даже уехать из страны, сделать так, что его след потеряли бы навсегда. Но ведь тогда Жорка был бы…
– Жив, – прошептала, Вика, чувствуя, как возникший из ниоткуда комочек влаги повис на ресницах.
Да, был бы жив. Ведь то, в каком состоянии он сейчас пребывает, трудно назвать жизнью. И дело тут вовсе не в ногах, не в том, что у Жорки половина тела парализована, а в том, что он категорически отказывается принять сам себя такого, каким стал, не пытается начать жить заново. По-другому, не так, как прежде, но жить в полную силу. В ту силу, что у него еще осталась. Нет, он словно вырвал какие-то провода, отключив ту энергию, что питала его ранее, превратился в переходное устройство между пивной бутылкой и экраном телевизора. Устройство, вечно недовольное тем, что налито в бутылке и демонстрируется на экране. Недовольное всем и всеми. В том числе ею. Господи, какая сволочь придумала эти мотоциклы?
Остановившись на следующем светофоре, Вика сделала звонок Панину, а затем, когда машина уже тронулась с места, набрала Малютина.
– Денис, вы ведь выяснили, у каких друзей Геннадий был до того, как начались все эти его странные перемещения? Замечательно. Тогда мне нужно, чтобы вы с ними встретились. Может быть, и со всеми. Все зависит от того, как быстро вы получите нужную информацию… Нет, это надо сделать сегодня. Более того, это надо сделать срочно… Нет, Михаил Григорьевич вам пока помочь не сможет. У него другое поручение и не менее срочное. Но скорее всего, он управится быстрее.
Панин действительно отзвонился всего через сорок минут, Крылова едва успела добраться до своего кабинета, однако радостными новостями оперативник похвастать не мог.