— Ну, Светлана Петровна, — заговорил он, чуть ли не лучась от радости, — в какую ж вы, однако, даму вырубились. Недаром говорят: третьяковские женщины — лучшие невесты в округе. Год не видел, а поди же ты… Столицы наших не портят. Рад видеть вас. Добро пожаловать. — Ее рука утонула в его теплых больших ладонях, он сразу ее отпустил, повел к кабинету. — Чайку? — спросил он, едва вошли они в эту просторную комнату, светлую, широкую, с длинным, как водится, столом, укрытым зеленым сукном, и письменным большим.
— Не суетитесь, Александр Серафимович, — сказала она. — Дома отчаевничала.
Она села к длинному столу, и Александр Серафимович опустился напротив нее, как это принято при дипломатических переговорах.
Все это показалось Светлане смешным, и она рассмеялась, ведь она помнила, когда еще была совсем девочкой, как отец натаскивал длинного, худого, сопевшего от старательности Александра по математике, когда тот собрался поступать в политехнический институт, а потом, приезжая на каникулы, он наведывался к ним в дом и всегда робел перед Петром Петровичем, словно был его вечный ученик, и потому сразу перешла на «ты».
— Ну что, Саша, воюешь? — сказала она простецки. — Говорят, московского начальника отсюда шуганул.
Потеряев взлохматил русые волосы, рассмеялся:
— Селиванов?.. Ну ничего. Так он мужик молчаливый. Лишнего не проболтается. Только вот — тебе. Да, наверное, с прицелом.
— Это почему же с прицелом? — удивилась Светлана.
— Считает, наверное, может, ты в Москве на кого даванешь. Здешние Москву как большой поселок воспринимают… Но, думаю, сами отобьемся.
— А что за история?
— Да давняя, Светочка, давняя… Мы вон какой цех отгрохали. Холоднокатаную сталь даем. Магнитные свойства первоклассные. Ты кое-что знаешь, да не все. Дело в том, что мы министерство наше облапошили, как они нас под контролем ни держат, а вот удалось… Ваши ребята хорошие попали. Я им честно свою идею кинул… Наш заводик вроде бросового считают. Только и разговору — прикрыть его, да и все. Не в первый раз… А ведь когда-то его концессионеры подняли. Стало быть, им выгодно было. Нашли выгоду. Они без этого не делали. А наши министерские ну никакой выгоды не видят. Да разве им втолкуешь, что тут столько поколений людей на металле работают. Это, говорят, лирика. А нам производство нужно. Ну а истинное производство без души не рождается. Факт установленный. Не согласна? Что усмехаешься?
Но она плохо его слушала, ей просто нравилось, как он говорил: чуть насмешливо и вместе с тем серьезно, ей вообще нравились такие мужики, ведущие себя свободно, открыто глядящие в глаза.
— Ну, если согласна, то я в двух словах… Мы еще лет пять назад прикинули: на кого бы нам поработать? Вообще в нашем деле об этом не размышляют. Работают на свою отрасль, и баста. Ну, можно модернизировать завод. Будет давать лист или трубы. Для чего?.. Вот и пришла идея. Нужна сталь тонких профилей для электронной промышленности. Будущее-то за ней. А кто такую сталь дает? Раз-два, и обчелся. Я к ребятам в Свердловск. Там у меня своих в науке много. Прикинули. И решили: сначала прокатный цех. Черт с ней, будем варить сталь в старых мартенах, а новую продукцию дадим. Вот тогда вокруг нас заводишки, выпускающие электронику, и закопошатся. Действовать через Госплан? Через наше министерство? Дело дохлое. Годы уйдут. А вот строительства прокатного цеха я добился. У нас, если по коридорам хорошо походишь, многого можно добиться. Дали нам прокатный, хотя и сами не знали, для чего.
Потеряев откинулся на спинку стула и захохотал. И Светлана заулыбалась. Она представляла, как все это трудно было Потеряеву, ведь надо было обойти столько чиновников.
— Иногда наши бюрократы чем хороши? — продолжал он, — они сами себя секут. Попадет в одну из бумаг такой-то цех, а дальше он уж, глядишь, и в других бумагах значится, а как он попал — никому выяснять нет охоты да и нужды… Вот в чем фокус! Если на чиновника пойдешь войной, в лобовую атаку — проиграешь. Один с такой силищей не совладаешь. А вот если чиновника облапошишь так, чтобы он твою идею за свою выдал, — выиграешь, ну непременно выиграешь. Отсюда вывод: с бюрократами не боремся, а ставим их себе на службу.
— Да ты пройдоха, Саша! — воскликнула Светлана. — Ишь какой у тебя замысел был! А скрывал.
— Хо, — засмеялся Александр Серафимович, — да я и от себя его скрывал. Только мои кое-кто из вашего института да в Свердловске знали… Ну а как начали катать лист, я на один завод, на другой. Там директора — люди знающие. Такой лист для них — полный дефицит. Они в Госплан. А наше министерство отвечает: мы такого не выпускаем. А им в нос суют — вот же, Третьяковский завод делает. Ну скажи, Света, что бы настоящий хозяин сотворил? А настоящий бы хозяин вызвал Александра Серафимовича Потеряева и сказал: спасибо тебе, дорогой. Заводик у тебя небо коптил, в убыточных значился, а сейчас становится высокодоходным предприятием. И чтобы ты поболее нужной стали выпускал, мы тебе еще денег дадим, чтобы ты к чертовой бабушке столетний мартеновский цех снес, а на его месте электросталеплавильный построил или же с кислородными конверторами, тогда ты у нас, считай, чистое золото выпускать будешь, потому как валюту сэкономишь. Так? А мне по шеям. Да крепко-прекрепко. Я их подальше послал. Тогда замминистра прискочил. Посмотреть: что это за такой нахал в Третьякове проживает? Накинулся на меня: мол, к черту вашу электронику, вы о своей отрасли думайте! Вы металлург, а не электронщик. Тогда я ему и объяснил, что человек, эдак мыслящий, должен с руководящего поста лететь кверху тормашками, потому как задач промышленности не понимает. И чтобы он не очень-то зарывался, показал ему письмецо, которое я собственноручно на самый-самый верх написал. Вот он от меня как ошпаренный и рванул. Недавно звонок был, мол, меня на коллегию вызвать должны и за самовольство турнуть.
— Так что же веселишься?
— Да я же тебе уже сказал: на них в прямую атаку идти нельзя. Продуешься. Потому я давно обходный маневр предпринял и электронщиков известил обо всем. Сказал: не заступитесь — фигу с перцем получите, а не сталь. С ними нынче очень считаются. Они тоже от себя бумаги написали. А теперь имею сведения, что вроде бы удар рассчитал правильно. А что это значит? А то! Мы Третьяковский завод не только спасем, но и на новый круг выведем. И пожалуй что скоро. Вот так.
— Занятно, — сказала Светлана. — Однако на игру похоже. На дурную игру.
— Похоже, — сразу же согласился Потеряев, опять взлохматил русые волосы, и скулы его словно бы отяжелели, взгляд стал жестче. — И поимей в виду, Светлана Петровна, тут во многие игры приходится играть, да все потому, что не чиновники нынче для нас, а мы для них. Все мы по рукам, ногам опутаны и решить ничего не можем. А нужно… Очень нужно. Вот и играем, — он метнул взгляд на Светлану, сказал еще строже: — Ну, я полагаю, ты не мои байки приехала слушать. А, скорее всего, про Антона… Ну, так я тебе скажу: это все один клубок… Все один. Я Антона взял, потому что он сам попросился. Синельник нам нужен был. Очень. Людей надо хорошо кормить. У нас в горячих цехах столовые круглосуточные, а у меня до Синельника руки не доходили. Антон его поставил. Крепко взялся. И столовые у нас отличные. И мясом стали рабочих снабжать. А ведь не только в районе, но и в области туго с ним. Вот, как видишь, завод у нас как бы вроде свою самостоятельность стал обретать, хотя это тому же исполкому почему-то не нравилось. Им бы радоваться, что из Поселка люди перестали бежать, почувствовали: и тут жить и работать можно, а они, видишь ли, нахмурились. Мол, слишком независимы. А зачем нам или, скажем, любому предприятию или даже колхозу от кого-то зависимым надо быть, — и засмеялся, пропел: — Где нет свободы, там нет любви. Ну ладно. Меня исполком не очень-то и волновал. Но тут они нам сами предложение сделали. Ну, даже не они, а из области. Дело вроде бы простое. Мы не один год, как и другие, деньги в область даем на строительство дорог. Так водится, говорят: или сами стройте, или деньги давайте. А на Синельник дорога — дрянь. Она и дальше в глубину района — сквернее не придумаешь. Они и решили: давайте проложим новую. Кто откажется? Приехал здесь такой Моргунов. Облдорстрой называется. Есть, говорит, бригады. Из Молдавии. Там у них избыток рабочей силы. Заключайте договор, а деньги перечислим. За годы накопилось. А эта бригада Топана взялась за лето дорогу в Синельник проложить. Я это дело Антону доверил. Он и заключил договор. Все законно. Ну вот, заработала эта бригада за лето двести тысяч… Вроде бы черт знает сколько! Ну а если бы мы сами эту дорогу вели — значительно больше бы заплатили, да и за лето никто ее не проложит. А эти молдаване — мастера. Конечно, от таких денег, — а в бригаде двенадцать душ всего, — весь Третьяков ахнул. Даже не слыхали, чтобы столько можно было заработать. Опять же, говорю, все законно. Так бы и уехала бригада Топана с миром, но тут в прокуратуру анонимка. Мол, Антон с бригады двадцать тысяч взял, потому и договор такой. Ну а чем кончилось — знаешь. Я, Светлана, пороги все обил, Антона защищая, но защитить не смог. Ведь денег-то у него этих не нашли… На книжке три тысячи было, но, говорят, он их из своих плаваний привез. Даже суд это подтвердил. Вот вся история. А что от меня знать хочешь — спрашивай.
Он встал, прошелся вдоль длинного стола, словно разминаясь. Светлана наблюдала за ним и думала: конечно же Потеряев не так прост, как может с первого взгляда показаться, это он перед ней сейчас такой открытый — душа нараспашку, но для того, чтобы проделать все то, о чем он рассказал, и впрямь нужна далеко не ординарная изворотливость. А может быть, не один он сейчас такой, может быть, вообще ныне директора заводов, если хотят чего-то добиться, ищут свои изощренные пути, как ищут их в той же науке, — ей ли это не знать… Но она приехала сюда ради Антона, и надо спрашивать о нем, она и спросила:
— А ты-то сам как считаешь: Антон эти двадцать тысяч взял?