– Вы собираетесь работать бесплатно? И зачем вам это нужно?
– Буду с вами откровенен: чтобы идти вперед, нам нужно абсолютно доверять друг другу и быть искренними. Я займусь этим ради того общественного резонанса, который вызовет ваше дело. Только об этом и будут говорить во всех новостях по телевизору, пока будет продолжаться судебный процесс. Вы станете знаменитым – увы, с плохой стороны, – и ваш защитник получит много внимания, а следовательно, много новых клиентов.
– Значит, вы будете защищать меня за саморекламу, так? – Закари фыркнул. – Не слишком ли мелковато?
– Эта причина хуже той, по которой вас стал бы защищать мистер Даффман?
Закари ничего не ответил.
Астер подсел к нему на нары.
– Я великолепно знаю свое дело. И реклама сработает для меня только в том случае, если я одержу победу и вы выйдете из зала суда. Если я проиграю на глазах у всего мира, ко мне вряд ли выстроится очередь потенциальных клиентов. Так что наши интересы полностью совпадают.
– Доктор Закари, – подхватила Риччи, – Дилан – лучший адвокат, какого я только знаю. Мы с ним вместе работали в службе общественных защитников, и знаете, чем он там прославился? Тем, что не проиграл ни одного дела. И это далеко не то же самое, как когда прокурор говорит, что не проиграл ни одного дела, потому что он может выбирать, какие дела представлять в суд, а по каким договариваться. Многие частные адвокаты отказываются от сложных дел или прогоняют своих клиентов, если те не делают то, что они им говорят. Но общественный защитник вроде нас обязан брать все порученные ему дела, и мы доводили практически все дела до суда, потому что не могли отказаться от клиента, если тот требовал судебного разбирательства. Мы вынуждены были браться за самые сложные дела, за дела с самым плохим раскладом, и Дилан ни разу не проиграл. Ни разу.
Астер подался вперед, поставив локти на колени.
– Я смогу выиграть это дело.
Закари посмотрел на Риччи, затем на Астера.
– Хорошо… – Он кивнул. – Хорошо.
Глава 35
Астер попросил Закари подписать соглашение о юридическом представительстве, которое распечатал для него Билли. Затем он сказал Билли проследить за тем, чтобы в электронном журнале тюрьмы появилась запись о том, что у Закари есть защитник, и тогда другие адвокаты уже не смогут к нему приходить.
Вернувшись в кабинет, Риччи запросила материалы и выяснила, что дело Закари собираются передать в федеральный суд. Федеральное большое жюри собиралось дважды в месяц во вторник утром – то есть в данном случае завтра.
Федеральное большое жюри – это то, что в Соединенных Штатах может считаться профессиональной коллегией присяжных. Представители защиты на заседания не допускаются. Прокурор представляет большому жюри улики, доказывающие обвинение; он имеет право вызывать любых свидетелей. Задавать свидетелям вопросы разрешается только прокурору, что побудило председателя нью-йоркского апелляционного суда Сола Уочтлера изречь свою знаменитую фразу о том, что большое жюри возбудит дело и в отношении сэндвича с ветчиной.
Астеру всегда хотелось обойти правило, запрещающее защитнику присутствовать на заседании большого жюри – и вот наконец представилась прекрасная возможность…
Риччи пару часов оставалась с ним в кабинете, терзая ФБР и федеральную прокуратуру с целью выяснить, какие доказательства имеются у обвинения. Разумеется, пока никто не был обязан предоставлять такую информацию, но порой разговор с секретарем или делопроизводителем, с кем ты в хороших отношениях, помогает получить доступ к отчетам полиции и ФБР.
После ее ухода Астер запер кабинет и отправился обратно в тюрьму.
Он приехал во время ужина, но заключенные блока «C» были вынуждены питаться у себя в камерах. Полицейский, проводивший Астера, спросил, понадобится ли комната для переговоров. Адвокат отказался. Он пришел к выводу, что – по крайней мере сначала, когда доверительные отношения между клиентом и защитником еще только устанавливаются – клиенты открываются быстрее, если говорить с ними в их камере.
Астер бросил взгляд на поднос с едой на полу камеры Закари: раскисший сэндвич, чипсы и морковь.
– Прошу прощения за то, что помешал вашей трапезе.
Он сказал «трапеза» и мысленно взял на заметку в следующий раз высказаться менее церемонно. Первые двенадцать лет своей жизни Астер провел в Западной Вирджинии, и всю остальную жизнь, похоже, он старался избавиться от акцента и выражений, глубоко укоренившихся в нем. В суде Астер внимательно следил за тем, чтобы не перейти на характерное западновирджинское гнусавое произношение.
– Ничего страшного, – ответил Закари. – Все равно не смогу это есть. Знаете, я замечаю, что вы постоянно поправляете воротник, закрывая шрам. Хороший специалист по пластической хирургии сможет избавить вас от него; шрам не такой уж и глубокий. Кстати, от чего он?
– Как-то раз столкнулся с полицейским, оказавшимся не слишком вежливым… Но я здесь для того, чтобы поговорить о вас. – Астер подсел ближе. У него в руках был блокнот; достав из кармана ручку, он сказал: – Завтра большое жюри. Знаете, что это такое?
– Не совсем.
– Будет от шестнадцати до двадцати трех присяжных, которые заслушают свидетельства, представленные обвинением, и примут решение, достаточно ли этого для того, чтобы предавать вас суду. Присяжные прошли соответствующую подготовку, после своего назначения они занимаются этим на протяжении восемнадцати лет, так что знают, как решать такие вопросы быстро. И в основном принимают решение принять обвинения – передать дело в суд. В основном – но не всегда.
– Я должен буду что-либо сказать?
– Нет, – Астер покачал головой, – вам даже необязательно присутствовать, но, если вы будете там и решите дать показания, задавать вам вопросы может только прокурор. Представители защиты на заседание не допускаются и не имеют права задавать никому вопросы. Однако я намереваюсь это обойти.
– Каким образом?
– Предоставьте это мне. Материалов дела у меня пока что нет, но в «Лас-Вегас сан» вышла очень подробная статья. Я так понимаю, поскольку дело получило широкую огласку, следствие вынуждено торопиться. Понимаете, федеральная прокуратура не может просто так забирать себе любое дело об убийстве. Есть определенные требования для того, чтобы дело об убийстве передавалось в федеральный суд: например, жертва должна быть сотрудником какого-нибудь федерального ведомства, судьей или кем-то в таком роде. Существует с десяток оснований передать дело в федеральный суд, но в данном случае следствие собирается сыграть на аспекте сексуального насилия. Во влагалище Кейти Фарр была обнаружена сперма, а также ссадины и синяки на бедрах, однако состояние спермы не позволило провести анализ ДНК, поэтому следствие попросит большое жюри предположить, что сексуальное насилие имело место непосредственно перед убийством, и сперма принадлежит вам.
– Предположить?
– Для большого жюри достаточно лишь предположения, – Астер кивнул. – На мой взгляд, следствие торопится предъявить обвинение, чтобы можно было начать формировать в средствах массовой информации общественное мнение, что в конечном счете повлияет на присяжных. Прокуратура устроит пресс-конференцию и перечислит с десяток пунктов предъявленного вам обвинения в надежде на то, что присяжные, которым предстоит заниматься вашим делом, это увидят, что подтолкнет меня поспешить пойти на сделку со следствием. – Он щелкнул ручкой. – Поэтому прежде, чем задавать вам какие-либо вопросы, я прошу вас внимательно меня выслушать. Не говорите, совершали вы это или нет. Закону неважно, виновны вы или невиновны, и мне тоже. Моя задача в том, чтобы тщательно исследовать позицию обвинения и убедиться в том, что были соблюдены все ваши конституционные права. И в том, доктор, чтобы спасти вашу задницу, если такое возможно. Так что, даже если вы это сделали, не желаю ничего знать.
– Потому что, если я признаюсь вам, что сделал это, вы не сможете заставить меня заявить на суде о своей невиновности, так? – Закари покачал головой. – Наша долбаная система правосудия! Вот к чему все сводится. Невиновных раскатывают катком, а виновные остаются на свободе.
– В вашем гараже были обнаружены бинты и рицин, алиби у вас не ахти, поэтому умерьте свое негодование, доктор. Я просто хочу придерживаться фактов. Хорошо?
– Да, хорошо.
– Итак, мой первый вопрос: если следствию каким-то чудом все-таки удастся провести анализ семени, оно окажется вашим?
– Об этом не может быть и речи.
– У вас не было романа с Кейти Фарр?
– Нет. Я бы ни за что не изменил Энджи. Я ее люблю.
– Большинство мужчин, изменяющих своим женам и партнершам, любят их, доктор.
Повернувшись лицом к Астеру, Закари посмотрел ему в глаза.
– Клянусь вам, я не был знаком с Кейти Фарр.
Астер кивнул.
– А ваша подруга знала ее?
– Нет. Ну, то есть не думаю.
– У нее студия йоги, так? Она не поднимала архивы: может быть, Кейти Фарр когда-то у нее занималась?
– Не знаю. Вряд ли.
– Вы сказали, что не знаете, кто такая Кейти Фарр, но, может быть, когда-нибудь с ней встречались? Я не говорю о постоянных отношениях, но вдруг вы присутствовали на какой-нибудь вечеринке, где была она, или она приходила к вам в больницу на прием, или что-нибудь в таком духе…
– Нет, – Закари покачал головой. – Ни разу в жизни не видел эту женщину.
Астер сделал кое-какие пометки в записной книжке.
– Вас в прошлом обвиняли в домашнем насилии – ваша подруга или кто-либо еще?
– Нет, никогда.
– Никогда? Не было даже звонков в полицию?
– Ну, на самом деле был один звонок… Подружка из колледжа. Я много выпил, и все пошло не так. Но я ее и пальцем не тронул.
– Вот видите, что я имел в виду, когда говорил об откровенных отношениях между нами. Ведь если б я сейчас не задал уточняющий вопрос о звонках в полицию, вы мне ничего не сказали бы, так? А если б вы утаили это от меня, знаете, где я услышал бы об этом впервые? В зале суда. И это застигло бы меня врасплох. У меня не было бы наготове хорошего объяснения, и плохо от этого было бы только вам. Понимаете?