Я видела в замочную скважину, как в первом часу ночи он отложил в сторону документы, снял с шеи отпирающий артефакт и убрал его в стол. А потом вынул из-за пазухи какой-то предмет, и некоторое время рассматривал его в свете магического огонька. При этом лицо наместника разгладилось и как-то посветлело, а на губах появилась слабая улыбка. Что именно Тиаран держит в руках, разобрать было невозможно.
Марк любовался на предмет несколько минут, после чего положил его на стол и, погасив свет, покинул кабинет через свой потайной ход.
Постояв немного у двери, и убедившись, что авалеец не собирается возвращаться обратно, я вынула из кармана платья подаренную Виолеттой заколку и принялась ковырять ею замок. Тот открылся, как по маслу. Приоткрыв тяжелую створку, я тихонько проскользнула в комнату и замерла на пороге.
Дальше идти было нельзя. Вернее, можно, но недалеко. В двух шагах от двери переливались голубыми и красноватыми огоньками охранные артефакты. Их было много, не менее тридцати штук, а их чары ровной паутиной покрывали большую часть помещения. Похоже, за годы шпионажа у Тиарана развилась натуральная паранойя.
Что ж, о безопасности своих вещей Марк позаботился на славу. Наверное, эти побрякушки реагируют на его биополе и отключаются, едва наместник появляется в кабинете. Когда я разговаривала с ним у камина, магическими охранниками здесь даже не пахло, а теперь они повсюду. Причем, ярче всего сияют те, что расположены у письменного стола.
Правильно, ведь там находится самое ценное – переговорники, важные бумаги, ключ от Непробиваемого щита. А еще та штука, которую Тиаран нежно облизывал взглядом.
Я сделала два крошечных шага вперед и, вытянув шею, попыталась разглядеть, что именно авалеец оставил на зеленой суконной столешнице.
За окном появилась луна. Ее тусклый ленивый луч осветил кабинет, словно пытаясь помочь мне удовлетворить свое любопытство. Я охнула и отступила.
На столе Тиарана лежал медальон моего покойного мужа. Тот самый, в котором Август хранил мой портрет.
В голове неожиданно стало пусто, как в бочке. Я вышла из кабинета, аккуратно захлопнув за собой дверь. Вернулась в спальню и улеглась на кровать, намереваясь снова без сна смотреть в потолок и думать, думать, думать…
Вместе с обедом Виолетта принесла мне еще один подарок от Тиарана – новое платье глубокого шоколадного цвета, такое же строгое и элегантное, как и то, которое было надето на мне сейчас.
- Ваш наряд велено отдать прачкам, - сказала горничная, расставляя на столе тарелки с супом и тушеным мясом. – Негоже благородной даме столько дней подряд носить одну и ту же одежду.
Я хмыкнула.
Господин наместник желает со мной поиграть? Я, пожалуй, поиграю с ним тоже. По крайней мере, попытаюсь. Моих скромных актерских способностей хватит, чтобы изобразить благоразумие и покорность перед обстоятельствами. В идеале стоило бы изобразить ответную симпатию, но увы, столь сложную роль я сыграть не сумею.
В том, что Тиаран мне симпатизирует, не было никаких сомнений. Об этом, как минимум, говорили условия моего содержания. После отказа побеседовать с Валерием Беллатором о сдаче Ланура, было бы логично переселить меня из сухой чистой спальни в грязные сырые казематы. Но нет. У меня по-прежнему есть личные апартаменты, горячая ванна и горничная. А теперь еще и новое платье.
Самым же ясным подтверждением интереса Тиарана можно считать медальон с моим портретом. Теперь вопрос: как он у него оказался?
Насколько я знаю, личные вещи казненных людей органы правосудия должны передавать их родным. Даже если эти вещи составляет старая рубаха и дырявые башмаки. Государству, мол, чужого не надо. Если пожитки не забрали сразу, их помещают в специальное хранилище, где они могут находиться в течение десяти лет, после чего их либо утилизируют, либо выставляют на продажу.
Этот порядок действует не только в Верлионе, но и в Авалее, и еще в нескольких соседних государствах. Другими словами, личные вещи Августа и его казненных коллег должны быть посчитаны, описаны и уложены в специальные ящики, в которых им надлежит дожидаться, когда их заберут новые владельцы - вдовы, родители, дети или другие родственники повешенных мужчин.
Я могу предположить, что Марк Тиаран распорядился извлечь медальон из хранилища, чтобы затем передать его мне. Только это глупо. Во-первых, такой подарок вызвал бы у меня неоднозначную реакцию. Во-вторых, если бы Тиаран захотел его отдать, он бы уже это сделал.
Нет, господин наместник раздобыл медальон не для меня, а для себя. Причем, раздобыл недавно. Если бы мой портрет был в его руках сразу, он узнал бы меня и в ткарском перелеске, и в толпе у эшафотной площадки.
Зачем Тиарану понадобилось мое изображение, я думать не буду. Это не важно. Важно, что созерцание этого изображения вызывает у него приятные эмоции. На этом можно сыграть неплохую пьесу. И украсть-таки из его кабинета отпирающий артефакт.
После обеда Виолетта забрала в стирку мое серое платье, а я, облачившись в новый наряд, отправилась в оранжерею дышать свежим воздухом. Когда до двери стеклянной лоджии оставалось несколько шагов, из ее глубин послышалась возня. Я осторожно заглянула внутрь и с удивлением обнаружила худенького мальчонку семи-восьми лет, склонившегося над кадушкой с каким-то южным кустом. Мальчик деловито ощупывал землю, а у его тоненьких ножек стояла пузатая синяя лейка.
Откуда в замке ребенок? И как он оказался в оранжерее?
Я перешагнула через порог и негромко кашлянула. Паренек вздрогнул, и повернулся ко мне. В целом, он выглядел довольно жалко. На нем была надета заплатанная короткая курточка, чистые, но насмерть застиранные штаны, и головастые ботинки, которые явно были ему велики. Еще у него имелись пышные рыжие волосы, давно не видевшие ни ножниц, ни расчески, россыпь мелких веснушек, чумазый нос и большие зеленые глаза.
Увидев меня, ребенок испуганно сжался, а его взгляд метнулся к двери, словно в ожидании, что следом за мной в оранжерею войдет кто-то еще.
- Здравствуй, - с улыбкой сказала я. – Ты кто такой?
- Здрасте, - робко ответил мальчик. – Я – Седрик. Помощник садовника.
Убедившись, что, кроме нас двоих здесь больше никого нет, паренек заметно расслабился. Я подошла ближе и опустилась перед ним на корточки.
- Что ты тут делаешь, Седрик?
- Цветочки поливаю, - его губы тронула быстрая улыбка. – Наш садовник, дядюшка Рэм, поручил эту оранжерею мне. Я тут и землю рыхлю, и веточки у кустиков обрезаю, чтобы они лучше росли. Только это нужно делать постоянно, а мне сказали, что в оранжерею заходить пока нельзя.
- Но ты все же пришел.
- Конечно, - щеки Седрика порозовели. – Если землю не рыхлить и не поливать, цветочки завянут. А мне так их жалко… Я решил, что не будет ничего страшного, если я потихоньку сюда проберусь и быстренько все полью.
Какой смельчак! Благополучие растений ему важнее своего собственного. Пареньку наверняка объяснили, что за нарушение приказа его строго накажут, но он все равно пришел.
- Твои родители тоже работают в замке?
- Нет, - Седрик качнул головой. – Они умерли. Давно, когда на Линн сбросили бомбы. Бомб было много, и одна из них попала в наш дом. Я тогда у друга ночевал, поэтому остался жив, а папку с мамкой на месте убило. Они спали и не заметили, как попали на небо. Это ведь утром случилось, вы знаете? Тетушка Тата говорит, что они даже испугаться не успели.
- Тетушка Тата?..
- Это кухарка из Берга. Родная тетка моего друга, у которого я ночевал. Когда папу с мамой похоронили, она меня сюда привела. Сказала, что в приюте я умру от голода и холода, а тут всегда тепло и можно что-нибудь пожевать. Знаете, господин дворецкий сначала не хотел меня принимать. Потому что я слишком маленький и бестолковый. Но потом все-таки разрешил остаться и велел помогать дядюшке Рэму.
Он говорил охотно, явно обрадованный моим вниманием и возможностью поболтать. Судя по всему, в замке нет других детей, и Седрику не хватает общения.
- Господин дворецкий очень строгий, - продолжал мальчик. – Он никогда не кричит, зато умеет так грозно смотреть, что у меня от его взгляда трясутся колени. Пожалуйста, госпожа, не рассказывайте ему, что я сюда приходил. Иначе мне от него так попадет! А ведь я не сделал ничего дурного, только хотел полить цветочки…
Я улыбнулась и погладила его по спутанным волосам.
- Не волнуйся, Седрик, я никому ничего не скажу. Меня, кстати, зовут Юной.
Во взгляде мальчика появилось любопытство.
- Тетенька Юна, - понизив голос, произнес он, - а правду говорят, будто в этих комнатах держат ведьму?
- Правду, - кивнула я. – Только эта ведьма не может колдовать. Ее временно лишили магической силы.
- Эта ведьма – вы?
- Я.
- Странно, - малыш задумчиво почесал кончик носа. – Я слышал, как солдаты говорили, что ведьма очень злая. А вы добрая.
- Откуда ты это знаешь? Мы же с тобой почти не знакомы. Вдруг я только притворяюсь доброй, а на самом деле – жестокая и коварная?
- Нет, - Седрик покачал головой. – Я вижу, вы не притворяетесь. И вы не жестокая, вы – несчастная.
Я хотела ему ответить, однако замерла на месте и прислушалась. Из коридора донесся звук чьих-то шагов.
- Прячься, - велела мальчику. – Сюда кто-то идет.
Седрик беспрекословно нырнул за кадушку с кустом. Я же встала чуть сбоку, чтобы загородить его юбкой платья, на случай, если он решит выглянуть из своего укрытия.
Шаги, между тем, становились все громче, а потом отворилась дверь, и на пороге оранжереи появился Марк Тиаран.
- Здравствуйте, Юна
Его улыбка была теплой и радостной. Я кивнула в ответ.
- Чудесно выглядите. Это платье вам очень к лицу.
- Благодарю, - вежливо сказала я. – Оно и правда очаровательно.
- Вы здесь одна? – Тиаран огляделся по сторонам. – Когда я шел по коридору, мне показалось, что тут разговаривали два человека.