— Как, узнаёте места? — этот вопрос со стороны нашего водителя стал уже традиционным.
Еще бы не узнать! Хотя поселок стал другим, но горы-то не изменились. Вот они, совершенно такие же, какими мы их видели два десятка лет назад. Вон там, на склоне, стояли наши самолеты — и услужливое воображение тотчас же расставило их. Взгляд направо, к Тереку, и возглас:
— Руфа, здесь мы купались и стирали после перелета!
— Ага. Мы были почему-то очень пыльные, грязные, когда прилетели в Эльхотово.
— Кубанскую землю несли на себе.
Оглядываемся — с кем же побеседовать? Что-то никого не видно. Но вот из-за павильона выходит женщина с тремя детьми — черноголовые мальчишки мал мала меньше. Блестящими, как маслины, глазами они с нескрываемым любопытством смотрят на машину и на нас. Разговорились. Женщина живет в Эльхотове восемь лет. От старожилов знает, что во время войны, когда враг рвался к Кавказу, все жители ушли из поселка в лес, в горы.
— Остались только очень старые и больные люди, которые не могли идти, рассказывала она, — фашисты расстреляли их всех до одного.
И в этот момент, будто озаренный внезапной вспышкой молнии, перед моими глазами отчетливо встал образ седого, как лунь, осетина. Он сидел на лавочке около своего дома, тяжело опершись на палку. Мы, летчицы, оживленной гурьбой прошли мимо него. Я почему-то невольно оглянулась и поймала глубокий задумчивый взгляд старика… Так неужели враги стреляли и в него потом? Будто иглой кольнуло в сердце…
— Бой здесь шел жестокий, — продолжала женщина. — Немцы стремились проникнуть в Эльхотовские ворота, к Военно-Грузинской дороге. Почти все дома в поселке были разрушены. Сейчас все заново выстроили.
— Дорога тоже новая. Ее не было тогда, — говорим.
— Еще во время войны ее начали строить немцы. А после пленные уже закончили. Часть поселка пришлось перенести на другую сторону дороги, ближе к горам. Вот и мы с мужем строимся, вон наш дом, самый первый у гор.
Старший сын нашей новой знакомой, парнишка лет семи, что-то сказал матери на родном языке.
— Он спрашивает, к кому вы приехали? — перевела женщина.
Эх, мальчишка, мальчишка… Трудно нам объяснить тебе, что такое память сердца. Не понять еще твоему детскому уму, какая сила заставила нас проехать много-много километров, чтобы взглянуть вот на эти горы, на твой новый дом, на мирное небо над Осетией… Для тебя война — далекая история, для нас же совсем близкое, незабываемое прошлое. А ты знаешь, что такое война? Когда ты с друзьями играешь в войну, это, наверно, увлекательно и весело. Но война страшная штука, когда в нее начинают играть взрослые. Уж поверь нам, дорогой. Вон и сейчас еще, как говорит твоя мать, «игрушки» войны, мины, находят в лесу на горах. Будь осторожнее, малыш, с этими ржавыми игрушками в них до сих пор таится смерть. На вот, возьми лучше горсть конфет, пусть у тебя останется о нас хоть, может, и не на долго, но «сладкое» воспоминание.
Фотоаппарат в руках Леши запечатлел наших новы к знакомых, и, тревожно поглядывая на небо — собирался настоящий дождь, — мы тронулись. Проехали узкий «коридор» в горах и вскоре вырвались на простор широкой долины Северной Осетии.
— Какая земля! — невольно воскликнули мы почти разом. — Какое богатство!
Тучный чернозем, сочная зелень. Вечерний воздух напоен теплой влагой. Здесь такой богатый урожай зреет! Поистине земля обетованная!
Следующий пункт нашего маршрута — станица Ассиновская. Но сегодня мы не успеем добраться до нее засветло, поэтому решили уклониться в сторону, заехать в город Орджоникидзе и там заночевать в кемпинге.
В Беслане, перед железнодорожным мостом, на красном полотнище протянут лозунг: «Добро пожаловать к нам на праздник 40-летия автономии Осетии!»
— Вот мы и пожаловали, незваные гости, — весело шутит Руфа.
Уже в густых сумерках проехали город. Он чистый, улицы широкие, дома каменные, но высоких мало — двух — и трехэтажные.
На площади сворачиваем вправо и через несколько минут выезжаем на окраину. Кемпинг находится в десяти километрах от города.
К туристскому городку подъезжаем в темноте — ночь на юге наступает быстро. В горах заманчиво мерцают огоньки пансионата, как волшебные фонарики гномов.
«Гномов» действительно оказалось тут полным-полно, палаток свободных нет, пришлось располагаться в машине. Леша, как верный страж, устроился на раскладушке около дверок.
За сегодняшний день проехали мало, но почему-то очень устали. Поужинала хлебом с чесноком, съели по два кусочка дыни и побыстрее забрались в спальные мешки.
— С добрым утром, именинник! — выкрикнула Руфа через форточку машины.
Сегодня у Леши день рождения. Мы преподнесли ему подарки, пожелали долгих лет жизни, а на сегодня — безаварийного пробега до Ассиновской.
Сейчас в станицу ведет хорошая асфальтированная дорога Ростов — Баку.
— В Ассиновскую мы прилетели, кажется, в августе сорок второго, вспоминает Руфа в пути.
Я заглядываю в «расписание» — длинный список пунктов, в которых базировался полк в течение трех фронтовых лет.
— Совершенно верно: 13 августа 1942 года. Это была основная наша база на Северном Кавказе, самая восточная точка боевого пути полка.
Мы приехали в станицу в средине дня. Сегодня воскресенье, погода хорошая, ярко светит солнце и на улицах много народу. Все одеты по-праздничному. Без труда нашли дом, в котором было наше общежитие. Сейчас в нем, как и до войны, детский сад. Мы, конечно же, сфотографировали этот дом с разных позиций. Любая наша однополчанка, взглянув на фотографию, сразу узнает его. Он отремонтирован и выглядит теперь даже моложе, свежее.
Рядом с домом — правление колхоза. У входа стоит мужчина — среднего роста, сухощавый, лицо загорелое. Наши первые вопросы к нему и к подошедшим двум женщинам почему-то насторожили их.
— А кто вы такие? Почему интересуетесь военными годами? — спрашивает мужчина, разглядывая нас пытливыми серыми глазами.
Леша прибегает к уже испытанному средству — к книге, показывает фотографии. Лица собеседников светлеют.
— Я секретарь парткома колхоза, Бачманов Борис Николаевич, отрекомендовался мужчина.
— Вот и познакомились, — пожимая ему руку, говорим мы.
— Сам я тут не был во время войны, а вот моя жена, учительница здешней школы, может вам кое-что рассказать, она живет в Ассиновской с довоенных лет, — говорит Борис Николаевич.
Минут через десять мы сидели в доме Бачманова, и Галина Андреевна хлопотала с угощением. Поставила на стол тарелки с медом, нарезала огромными ломтями пышный белый хлеб.
— Уже из нового урожая!
Кажется, я никогда еще не ела такого сладкого душистого меда. Впрочем, не знаю, что было вкуснее — мед или хлеб. А сливы! Крупные, подернутые матовой синевой, сквозь которую просвечивала упругая лиловая кожица, от них еще пахло горячим солнцем, их жаль было есть, ими хотелось любоваться.
— Узнаём широкое гостеприимство местных жителей! — отмечаем мы с Руфой.
Хозяева рассказали, что население станицы увеличилось примерно вдвое по сравнению с довоенным годом, вырос новый поселок около консервного завода, построена двухэтажная школа, строится широкоэкранный кинотеатр.
— Я непременно буду теперь рассказывать своим ученикам о вашем приезде, — говорит Галина Андреевна. — Вас, летчиц, хорошо помнят старожилы.
— Еще бы! Почти полгода шумели мы над вами по ночам!
Рассказали о своем полку. Галина Андреевна кое-что записала.
— Вы не представляете, как это будет интересно ребятам, они ведь такие любознательные!
— А я тоже был летчиком, — признался Борис Николаевич. — В сорок первом окончил Батайскую школу, летал на истребителях, потом на ПЕ-2. В сорок четвертом списали по зрению.
— Так мы с вами тоже, значит, «однополчане»! — обрадованно восклицает Леша. — И я кончал Батайскую школу, только, правда, гораздо раньше вас. Но мне повезло — до сих пор еще летаю.
В оживленной беседе незаметно пролетело больше часа. Нам пора было отправляться в обратный путь.
— Я вас очень прошу, давайте заедем на минутку в наш колхозный сад, увидите, какой он богатый, — попросил Борис Николаевич.
Мы было попытались уклониться, но где там!
И вот мы с Руфой сидим в глубоких дебрях огромного сада, а мужчины пошли рвать яблоки и груши.
«Разве я могу отпустить вас без фруктов? Мне за это выговор объявят на партбюро», — сказал Борис. Николаевич.
Сейчас можно помечтать, вспомнить… А вспомнить есть о чем. Пять фронтовых месяцев не уложить, пожалуй, в те полчаса, на которые, как нам сказали, нас оставили одних.
…«Ночные ведьмы» — это прозвище мы получили от немцев еще здесь, на Северном Кавказе. И, надо думать, не зря. Чтобы удостоиться такой чести (я пишу без кавычек, потому что действительно считаю за честь услышать от врага такие слова), каждая летчица сделала к тому времени более двухсот боевых вылетов, а полк записал на свой «лицевой счет» не один десяток зримо эффективных результатов бомбометания — уничтоженные склады боеприпасов и горючего, разрушенные переправы, разбитые эшелоны, автомашины, зенитные прожекторы и т. д. Но основная заслуга наших тихоходов, пожалуй, и не в этом. Мы всеми ночами висели над головой противника, держали его в напряжении, не давали спокойно отдыхать. А попробуй после бессонной ночи рваться в атаку и бодрым голосом кричать: «Хайль Гитлер!»
Бессонные ночи… Сколько их было у нас? Мы не давали спать врагу, но и сами не дремали. Впрочем, иногда засыпали в воздухе, особенно под утро чертовски здорово уставали!
С дерева упало яблоко, мягко стукнувшись о землю. Руфа подняла его и, задумчиво разглядывая со всех сторон, заговорила:
— Ты знаешь, у меня сейчас в голове настоящий калейдоскоп воспоминаний. Крупные события и мелкие факты как-то путаются, наскакивают одно на другое. Давай вместе вспоминать, а?
— Что ж, попробуем. Итак, сначала значительные события.
— Пожалуй, нужно упомянуть о наградах. Свои первые ордена мы получали здесь, в Ассиновской.