– Да, прости, само вырвалось.
– Как учеба?
– Своим чередом. На некоторых парах я, правда, засыпаю от скуки. – Ромал погладил мягкую серую шерстку кота и пожал плечами. – Но на других интересно. Преподавателям нравится, как я работаю. Может, что и выйдет.
– Что выйдет?
– Человеком стать.
– Ты и так человек, – проговорила женщина холодным голосом.
– «За забором» не все так считают.
– Я думала, тебя не волнует мнение «всех».
– Разве что некоторых. Недавно я встретил девушку, так вот она точно знает, где мое место. Видела бы ты ее. Она красивая и… – Костя запнулся. Какой еще была Лиза? Мысли крутились, смешивались, но на ум, как назло, не приходило ни одного эпитета.
– Видимо, на этом перечень ее достоинств заканчивается, – пробормотала Анна, закрыла кастрюлю и вытерла руки о грязный фартук. В груди у нее отчего-то стало тревожно. Женщина едва слышно перевела дыхание. Ее сын, казалось, вытянулся за этот месяц, хотя все равно вел себя как глупый мальчишка, играясь с котом и поджимая губы. А руки-то, как всегда, в ссадинах, костяшки сбиты, пальцы в пластырях… – Ты на сколько приехал?
– Уже прогоняешь? – Костя дернул уголками губ, хотя ему было не смешно.
– Спрашиваю.
– Не знаю. Может, сейчас уйду. Может, завтра.
– Есть будешь?
– Ага. Не отказался бы.
Анна налила сыну тарелку супа, но сама за стол не села. Продолжила драить посуду, будто бессменная горничная. Кожа на ее руках давно огрубела. Костя упрямо мечтал, что однажды мама перестанет мыть полы местных школ. Что он купит ей маленький домик, и она навсегда покинет «двор чудес». Мечтала ли об этом Анна? Трудно сказать. Она молча прибиралась, молча готовила, молча сносила тяготы судьбы и никогда не жаловалась.
– У меня вроде как друзья появились, – отломив хлеба, признался Ромал.
– Ясно.
– Артур иногда раздражает, но в целом он – хороший парень. С Даней вообще легко общаться, хотя у него синдром Аспергера. Это когда с людьми плохо сходишься.
– Мне казалось, ты поехал учиться.
– Так и есть.
– Но на друзей время находишь.
– Пары в универе не круглосуточно.
– То есть ты предал свою семью, но пытаешься завести новую.
– Я не предавал семью, – сжав в руке ложку, ответил Костя и искоса посмотрел на мать. Она продолжала невозмутимо намывать тарелки. – Мы живем в одной комнате. Нам приходится общаться, вот и все.
– Как скажешь.
– Я никого не предавал.
– Повторяй это чаще, чяво, и, быть может, ты сам в это поверишь.
– Мам, пожалуйста, прекрати.
– Прекратить? – Анна обернулась и прожгла сына взглядом карих глаз, так похожих на его собственные. Косте тут же стало не по себе. Он нахмурился, а мать отошла от мойки и покачала головой. – Ты никогда не умел расставлять приоритеты. Доказывал что-то кому-то и забывал о том, что важно. Ты ушел из семьи, ушел оттуда, где у тебя было…
– Что? – возмутился Ромал, оттолкнув тарелку. – Что у меня тут было?
– Это твой дом.
– Хотел бы я в это верить.
– Но ты ушел.
– Вы не оставили мне выбора!
– Из чего выбирать, чяво? Ты просто должен был остаться.
– Хватит, – попросил Костя и сгорбился, как будто небо рухнуло ему на плечи. – Мы говорили об этом. Я хочу учиться. Я должен учиться, чтобы стать кем-то.
– Ты уже кто-то, – упрямо настаивала Анна. – Ты – мой сын. Этого мало?
– Что за вопросы?
– Хочу тебя понять.
– Ты и так меня понимаешь. Ты говоришь «его» словами, – разозлился парень. – Это же его вопросы. Не твои, мам.
– Езжай куда хочешь, но Виктор Ромал все равно будет твоим отцом. Все, что у него есть, он тебе хотел отдать, все, Костя, как отец отдает сыну. Жить было бы гораздо проще, если бы ты принял свою семью и продолжил дело своего отца.
– Да какое дело? Таскать всякую рухлядь с барахолки?
– Тэ тут мангав,[28] не говори так.
– Мне от него ничего не нужно.
– Ту хохавэса, мэ джином.[29]
– Да я лучше землей буду давиться, чем…
Неожиданно раздался громкий скрип, входная дверь стремительно распахнулась, и порог пересекли несколько человек. Анна отвернулась, ринулась к плите, а Костя втянул глубоко в легкие тяжелый, влажный воздух и подтянул к себе тарелку.
Невнятный шум перерос в едкие ругательства. Заскрипели половицы. Ромал нарочно не поднимал глаз, доедал суп и убеждал себя, что ему наплевать на приход отца, а в груди загромыхало сердце. Тупое сердце. Почему его вечно нужно контролировать?
– Бахталэс[30],– проговорили зашедшие на кухню мужчины.
Краем глаза Ромал заметил своего дядю Волана и двух его сыновей. Костя никогда не ладил с двоюродными братьями, наверное, потому, что считал их безмозглыми марионетками, которые с самого детства выполняли приказы родичей и бегали по метро и переходам, как голодранцы. Они обожали собирать монеты в фонтанах, в канализациях, а Костя обожал отнимать эти монеты и перепрятывать их.
Внезапно на стол что-то рухнуло. Дядя Волан застыл, Анна резко обернулась. Костя же не повел бровью. Он доел последнюю ложку супа и только потом поднял голову.
– Не против? – поинтересовался прокуренным голосом Виктор Ромал и устремил на сына взгляд прищуренных черных глаз. Глаз акулы. В руках он сжимал Костин рюкзак, серый и разорванный в нескольких местах. На кой черт он ему понадобился? – Язык проглотил?
Парень стиснул челюсти. Его отец был высоким, широкоплечим мужчиной с черной шевелюрой, черными глазами и черной душой. Он обвешивался дешевыми цепочками и с повадками лорда расхаживал по смердящим, тонущим в грязи районам. Из-под распахнутой рубашки торчали буквы блеклой татуировки. Там старший Ромал вытатуировал свое имя.
– Валяй, – безразлично бросил Костя.
– С хрена ты приперся? – Виктор дернул за молнию и уселся за стол, нагнувшись над рюкзаком, как над ценным кладом. Грязные волосы, связанные в хвост, он отбросил назад, чтобы не мешались. Вытащил футболку и кинул ее одному из сыновей Волана, а потом ядовито усмехнулся: – Делиться надо.
– Мне не жалко.
– Что здесь забыл?
– По тебе соскучился.
Виктор на секунду замер, взглянул на сына, а затем хохотнул и продолжил рыться в рюкзаке, как помойная крыса.
– Домой, значит, вернулся.
– Не вернулся.
– То есть уйдешь скоро.
– Уйду.
– Опять.
– Ничего не изменилось. Я только…
Отец так неожиданно ударил кулаком по столу, что Анна зажмурилась, а Волан с сыновьями тревожно переглянулись. Лицо Виктора исказила гримаса ярости, уродливая и пугающая, и он с такой ненавистью уставился на сына, что, будь его глаза лазерами, от того не осталось бы живого места.
– Ты, значит, приходишь в мой дом, ешь мою еду, а потом нос воротишь?
– Я не ворочу нос.
– Но собираешься удрать.
– У меня учеба, я не могу ее забросить.
– И на хрен тебе сдалась твоя учеба? – Виктор достал из рюкзака студенческий и в недоумении изучил его, осмотрел, как археологическую находку. На лбу у него появились морщины. – Что за фигня?
– Пропуск.
– Без него не пустят?
– Не пустят.
Виктор фыркнул и, недолго думая, разорвал картонку пополам. Он ухмыльнулся, как шкодливый ребенок, а Костя вздохнул и решил, что все к лучшему. Неприятно, конечно, но восстановить студенческий куда проще, чем срастить кости. Пусть отец развлечется, издеваясь над вещами, а не над самим Костей.
– Мешок мусора, – рыкнул старший Ромал и сердито посмотрел на сына.
– А что ты там ожидал найти? Слитки золота?
– В городе есть чем поживиться.
– Я не для того поступал в универ.
– А для чего тогда, мать твою? С какого хрена ты опять сидишь на моей кухне?
– Я пришел к маме.
– «Я пришел к маме», – визгливо передразнил Виктор и вдруг резко подорвался на ноги. Костя встал следом: секунды промедления могли вылиться в проблемы. – Никуда ты не пойдешь, чяво. От меня дважды не уходят.
– А мне наплевать на твои слова, – металлическим голосом процедил Костя.
– Яйца «за забором» отрастил?
– Пришлось.
– Хочешь, отрежу? – прыснул мужчина и расхохотался, уперев руки в боки. – Они тебе там не мешают? Больно большие стали.
Костя смотрел, как отец ржет над ним вместе с дядькой и двоюродными братьями. Он так крепко сжал кулаки, что ногти до крови впились в ладони, и попытался взять себя в руки, но только сильнее разозлился. Его триггер. Его слабое место. Вот оно. Этот дом и отец, его кривая ухмылка, бренчащие на груди цепи. От одной мысли, чтобы остаться здесь еще хотя бы на пару минут, у парня поднималась температура и темнело перед глазами. Константин решительно шагнул вперед, но Виктор толкнул его обратно и прищурился:
– Ты куда собрался?
– Пропусти, – прохрипел Костя.
– Не выводи меня.
– Я ухожу. Дай пройти.
– Что тебе дать? – Глаза у мужчины сузились. Он склонил голову набок, как делал и сам Костя, когда выходил из себя, и расправил плечи. – Я не расслышал. Чего ты хочешь?
– Я хочу…
Виктор Ромал схватил нож со стола и в один шаг оказался прямо перед сыном. Анна закричала так, будто сама земля разверзлась под ее ногами, но… ее никто не слышал. Она и сама себя не слышала. Тогда она просто вышла из комнаты, а ее муж приставил острие ножа к горлу сына и зашипел:
– Чего ты хочешь?
Ромал в ступоре уставился на отца. Он молчал и дрожал, дыша тяжело и неровно, а Виктор скалил зубы, как настоящее животное.
Откуда в глазах отца столько ненависти? Почему он его так ненавидит?
– Чибэнгиро[31],– выплюнул Виктор, – здэмари[32].
– Нет.
– Здэмари.
– Я никого не предавал! – горячо воскликнул Костя и дернулся в сторону, но отец сильнее прижал лезвие к его кадыку.