– Да брось.
– Знаю.
– И о чем же?
Парень наклонился к лицу Алины. Его губы оказались в нескольких сантиметрах от ее щеки, и девушка в смятении застыла. Ее глаза распахнулись, пальцы сжались в кулаки. Она приоткрыла рот, а Костя вдруг прошептал ей на ухо:
– О шестой картине.
Ромал отстранился и увидел огромные шоколадные глаза девушки. Она казалась такой ранимой, что у него перехватило дыхание, и вдоль позвоночника пробежал холодок. Его сразил этот ее взгляд.
– И куда ты пропала? – раздался мужской голос, и на плече Алины появились чьи-то руки. Она рассеянно обернулась, а Костя увидел натянуто улыбающегося широкоплечего парня. Его глаза скрывались под оправой квадратных очков, темно-русые волосы блестели от геля. Ромал в недоумении вскинул брови и ухмыльнулся, сверля в незнакомце дыру размером с Африку, но тот не обратил внимания. – Мы собирались уже высылать поисковую экспедицию.
– Я общалась с другом, – закашлявшись, ответила Алина.
– Давай уже заканчивай. Нам на сцену пора.
– Ага.
– Заканчивай!
– Вов, я тебя услышала.
Ее высокий разодетый собеседник нервно кивнул, махнул Костей рукой, даже не удостоив его взглядом, и умчался, громко стуча каблуками начищенных туфель. Костя смотрел ему вслед и думал, как было бы классно запустить в индюка бокалом шампанского…
– Ты прости его, – спохватилась Алина, виновато улыбнувшись, – он переживает.
– С кем не бывает?!
– Вова – крутой художник, я таких не встречала. Он научил меня особой технике…
Девушка продолжила рассказывать, а Ромал вдруг залпом осушил бокал. Болтовня о разряженном мальце сердила его, а выслушивать истории об особой технике было и вовсе неприятно. Подумаешь, хорошо рисует. На вид этот Вова обычный самовлюбленный павлин.
– Плакаты уже с первого числа должны развесить.
– Плакаты? – не понял Костя и выплыл из мыслей.
– Угу, – Алина поправила волосы, – несколько моих картин напечатают на городских баннерах. Я еще не видела результат, но думаю, выйдет интересно. Поэтому мне и надо на сцене постоять, поулыбаться спонсорам, учителей своих поблагодарить. Это что-то вроде рекламной акции для нашей художественной школы.
– Скоро станешь знаменитой.
– Не волнуйся. Дифирамбы воспоют всем, кроме меня.
– Это почему так?
– Я наемник без образования.
– Звучит опасно.
– Вот поступлю в Репку, и все изменится.
– В Репку?
Алина рассмеялась, потянула парня за собой, а он на ходу вручил официанту пустой бокал и с интересом повернулся к подруге.
– Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. Или просто Репка.
– Жаргон у вас тот еще.
– Это ты не слышал, как ругается один из моих преподавателей по живописи.
– Расскажи об этом, когда тебе дадут слово.
Девушка вновь рассмеялась – сегодня она часто смеялась – и оставила парня в толпе перед небольшой сценой. Она очаровательно улыбалась коренастым мужчинам, пожимала руки седобородым архитекторам, кивала ведущим, раздавала подарки. Казалось, Алина не притворялась ни секунды, а была искренней и доброжелательной. Живой какой-то.
Ромал не спускал с нее глаз.
В какой-то момент он осознал, что забыл про Лизу: да, та ходила рядом, и да, у нее была умопомрачительная внешность, но… Костя не думал о ней. Не думал ни минуты.
Алина вернулась к парню с синей мишурой на плечах. Она хитро улыбнулась, сняла одну из шелестящих нитей и, хихикая, надела ее на Ромала. Тот выгнул дугой бровь:
– Я выгляжу недостаточно нарядно?
– Теперь тебе нет равных.
– А раньше были?
Девушка закатила глаза и не стала отвечать. Они выпили по несколько бокалов шампанского, побродили вдоль широких коридоров и порассуждали об искусстве, пусть Ромал мало что в нем понимал. Но Алина говорила с таким обжигающим рвением, с таким заразительным энтузиазмом, что Костя не возражал. Ему нравилось с ней общаться, нравилось ее слушать. Она наговаривала тысячу слов в минуту! А он мирно помалкивал. Поглядывал на нее и отворачивался, чтобы она не заметила, как он изучает ее веснушки или морщинки около губ. Они не обращали внимания на толпу, которая как будто расходилась перед ними, растворялась в воздухе. Все исчезало, когда Алина объясняла, на каком холсте лучше рисовать и какие цвета стоит смешать, чтобы получить терракотовый. После второго бокала шампанского последовал третий. После третьего – четвертый. Костя чувствовал, как горит лицо, но пил все больше, а девушка непринужденно опиралась на его руку.
Константин замирал каждый раз, когда Алина прикасалась к его плечу.
– Из шерсти белок получаются самые лучшие кисти для рисования акварелью.
– Серьезно?
– Ага, – слегка опьяневшая шатенка уверенно кивнула. – А из шерсти пони…
– Вы и у пони шерсть вырываете?
– Рисовать же чем-то надо.
– Я бы тоже хотел рисовать, но не умею.
– Да брось, талантливый человек талантлив во всем.
– С чего ты взяла, что я талантлив? – хохотнул Ромал.
– А я так чувствую, – призналась Алина, – ты все можешь.
Костя собирался ответить, но неожиданно раздался громкий свист и грохот. Прямо с потолка посыпались миллионы блесток, за окном начался фейерверк. Люди зааплодировали и закричали, а Костя уставился на свою спутницу и улыбнулся:
– Новый год…
Алина расхохоталась, схватила его за руки и запрокинула голову, подставив лицо разноцветным лентам, пенопласту и мишуре. Люди наблюдали за фейерверком. Люди зажигали бенгальские огни. Люди наливали шампанское. Костя смотрел на Алину.
– Мы полночи резали дождик.
– Что? – растерялся парень.
Девушка выпрямилась и по секрету рассказала:
– Мы с ребятами целую неделю долбили пенопласт, чтобы он походил на снег. А про дождик мы вспомнили только вчера. Так что пришлось до четырех торчать тут, чтобы нам на головы сыпался коктейль из блесток. Тебе нравится?
– Ну да.
– Я серьезно!
– Я тоже, – смутился Ромал и посмотрел Алине прямо в глаза. – Мне очень нравится.
Девушка прищурилась, словно обдумывая нечто важное, а потом сказала:
– Надо научить тебя.
– Чему?
– Рисовать.
– Да только время зря потратишь.
– Ты хотел шестую картину? Вот и нарисуешь ее. Пошли.
– Куда? – поинтересовался парень, но ему, честно говоря, было чертовски все равно, куда его заведет Алина. Он просто шел за ней, а куда – без разницы.
Из-за алкоголя мысли путались. Костя не понял, как он оказался в такси, а потом – перед коттеджем Селиверстовых, но хорошо запомнил, как они с Алиной жутко ругались, решая, кто должен оплатить поездку. Кажется, заплатили поровну. Алина вошла в дом и стащила туфли. Бросила на пол сумку, пальто и перчатки и, пошатываясь, побрела на кухню. Костя поплыл следом.
– Что тут у нас есть? – пробурчала девушка, неуклюже забираясь на стол. Ромал подскочил к ней и поднял руки, страхуя, а она открыла дверцы навесного шкафчика и заулыбалась: – Бинго.
– Спускайся.
– Что ты больше любишь: ром или текилу?
– Я не пил ни того ни другого.
– Значит, выберем красивую бутылку.
Девушка нагнулась, вытаскивая прозрачный квадратный графин, и лихо спустилась вниз. Ромал взял рюмки, миску с фруктами, блюдо с нарезанными кусочками сыра и послушно поплелся за качающейся хозяйкой. Они спустились в подвал. Алина включила свет. Костя удивленно застыл на пороге, а она улыбнулась и развела руками в стороны:
– Мое бунгало.
– Как много… краски.
– Это же мастерская, балда. Конечно, тут много краски.
– Я тебе не балда.
– А кто ты мне?
Расставляя еду на столике, Костя серьезно задумался над этим вопросом. Кем он был? Почему смеялся над ее шутками? Молчал и слушал, когда она говорила? Следил за тем, как она поправляет волосы? Все это казалось совершенно необъяснимым и новым.
– Ты чего? – спросила девушка, заметив, как Костя наблюдает за ней.
– Я не… – он стряхнул головой. – Задумался.
– Обо мне, что ли?
– О картинах.
– О картинах, – повторила Алина и улыбнулась, – а что о них думать? Картины надо писать. Давай иди сюда. Тебе кисть побольше или поменьше?
– Мне раскраску такую… с циферками.
– Ну, хватит.
– Я обязательно запачкаюсь.
– Наноси краску на полотно, а не на одежду.
– Очень полезный совет, – с сарказмом подметил Ромал, а потом расстегнул пиджак и кинул его на табуретку. Стянул белоснежную рубашку и остался в майке.
Девушка подключила телефон к колонкам, и из них полилась ритмичная музыка.
Ромал хаотичными мазками заполнял светло-бежевое полотно и хмурился каждый раз, когда на майке появлялись бесформенные черные кляксы. Алина стояла совсем рядом и вторым слоем покрывала его художества, закрашивая просветы и дыры.
– Я предупреждал, что ты зря потратишь время, – заплетающимся языком напомнил Костя и покосился на подругу, – у меня множество талантов: пирамида такая, высоченная и внушительная – но живопись… в детстве я рисовал руки прямо от головы…
– От головы?
– Ага. Забывал про плечи и шею.
– Так ты безнадежен.
– О том и толкую.
– Возможно и невозможно – это всего лишь точка зрения… – напомнила девушка и отпила текилы. Кубики льда стукнулись о стеклянную стенку бокала. – Что на самом деле произошло в тот день, когда ты пришел к нам?
Костя удивился, услышав вопрос, но не разозлился. Наверное, он много выпил. Ему хотелось поговорить о случившемся не меньше самой Алины… хотелось рассказать о том, что он теперь не общался с мамой. Что порой сидел на крыше и смотрел вниз, как будто в этом не было ничего страшного и опасного. Он хотел сказать, что устал притворяться, что одиночество ему в тягость, что скрывать секреты нелегко, а закрываться от окружающих больно.
– Артур сказал, ты нарвался на хулиганов в переулке.
– Так и сказал?
– Так и сказал. Он восхищается тобой, – призналась девушка. – Не думала, что Артур найдет в себе силы вновь кому-то довериться. Ты же слышал его историю, да? Люди… они такие отвратительные существа. Друзья его вечно предавали.