— Эй, эй, господин, зачем на кровать лег, нельзя! — грубо сказала она.
— Это почему? — растерялся Мохан Рао.
— Мы узнали, что сейчас сюда инспектор придет… Идите, идите скорее из дома!
— Куда это я пойду? — закипая гневом, сказал Лакшми Мохан Рао. — С какой стати?
— Да говорю же вам, инспектор сейчас здесь будет. И нас и вас в тюрьму посадит. Пожалуйста, уходите, а золото свое заберите, — настаивала она, протягивая мешочек.
— Где Хема? Не уйду без нее!
— Хема и велела вас отослать. Идите, идите!..
Схватив мешочек, обиженный и рассерженный Мохан Рао спустился вниз по лестнице. Хема стояла на дороге.
— Почему я должен уходить, что за инспектор, с какой стати мне его бояться?
— Не сердитесь, господин, — улыбнулась Хема. — Не ходите сюда больше, не нужно. Вот, лучше возьмите, — сказала она, протягивая бумажку — десять рупий.
— Что это?!
Вдруг Мохан Рао почувствовал, что его гнев выдохся, как проколотый воздушный шарик, ему стало жалко себя и стыдно. Он попытался выкинуть банкнот, который Хема засунула ему в карман, но руки не слушались.
— Идите, господин, — мягко повторила Хема.
Лакшми Мохан Рао наконец трясущимися пальцами вынул из кармана банкнот, бросил его в Хему, повернулся и пошел. Сердце его жгло от унижения, улицы казались бесконечно длинными. Он шел через пригороды Лакшимиварампета и Туммалава.
Жалостливый взгляд, которым посмотрела на него Хема, врезался в память Мохана Рао. Она поняла, что он нищий, его решимость никого не обманула… Он не сознавал, куда он идет, сколько времени он бредет по улицам, пока не оказался вдруг перед своим домом. Ноги его подогнулись, он упал ничком на порог, закрыв лицо руками, и жалобно застонал.
Дверь открылась, вышла жена, Лакшми.
— Где вы были? Я чуть не умерла от страха…
Она ввела его в дом и нежно подтолкнула к кровати.
— Ложитесь, ложитесь…
Слезы выступили на глазах Мохана Рао.
— Отдохните немножко! — ласково сказала жена.
Бабу
— Как зовут?
— Бабу…
— Где раньше работал?
— В мастерской…
— В какой?..
— Ну… в этой… в мастерской…
— Толком отвечай, негодник!
Гауринатхам больно закрутил ухо мальчика. Лицо Бабу скривилось. Все засмеялись.
— В мастерской, где велосипеды чинят…
— Почему ушел оттуда?
Бабу испуганно уставился на широкое смуглое лицо Гауринатхама с длинными закрученными усами. Сквозь изорванную рубашку выпирали стальные бугры мускулов. Гауринатхама был суров и страшен, как сама жизнь.
— Ну, так почему, с работы ушел? — снова спросил он.
— Почему-у? — переспросил Бабу…
— Ну, скажи, сынок, чего ты боишься? — подбодрил его Виранна.
— Бил… чуть до смерти не убил… хозяин, сволочь! — гневно выпалил Бабу. Гауринатхам захохотал. Все работники столярной мастерской засмеялись вслед за хозяином.
— Сколько платили тебе?
— Четыре анны в день.
— Ишь ты, четыре анны! Такому паршивцу, — отозвался Гауринатхам, критически оглядывая Бабу. — Родители-то есть у тебя?
— Подохли, сволочи… — Все опять дружно рассмеялись, только Гауринатхам не улыбнулся. Он тоже потерял родителей в детстве.
— Буду тебя кормить, а жалованье не положу, — решительно сказал Гауринатхам.
— У-гу, — отозвался Бабу. Гауринатхам усмехнулся, поглаживая свой жесткий ус.
— Я в его годы, — обратился он к слушателям, — тоже учеником был в столярной мастерской. С утра до ночи работал. Брань до колотушки… Зато теперь в люди вышел! Усердно работать надо.
— Верно, верно, — одобрительно отозвались слушатели.
Прерванная работа возобновилась. Бабу стоял, с изумлением наблюдая, как из досок получаются стулья и шкафы. Мастерская Гауринатхама была довольно большой, и заказов было немало. Рабочие ютились с семьями в хибарках, выросших как грибы вокруг здания мастерской.
— Ну, пойдем, — позвал Гауринатхам Бабу. Тот подхватил свой узелок и поплелся следом за хозяином.
— Я мальчишку на работу взял. Накорми его, — буркнул Гауринатхам, обращаясь к жене.
Бабу поел и, положив свой узелок под голову, прикорнул в углу. В это время в дом вошла дочка Гауринатхама, Ганги. Она удивленно посмотрела на мальчишку:
— Ты чего такой лохматый?
— Не твое дело.
— А у меня игрушки есть интересные. Вот не покажу тебе!
— Ну и не надо!
— Спать так рано завалился — ха-ха!
— Иди, иди отсюда, спать хочу, — пробормотал Бабу и заснул.
В мастерской Бабу приходилось трудно, Гауринатхам то и дело напускался на него с руганью. Однажды к мастерской подошла Ганги. Она наигрывала какую-то мелодию на губной гармошке.
— Где купила? — с завистью спросил Бабу.
— На ярмарке в Гудеме.
— И я себе куплю.
— А у тебя деньги есть?
— Найдутся.
— И я с тобой пойду! — оживилась Ганги.
— Отец тебя заругает.
— А он уехал.
Лицо Бабу просияло.
— Вот здорово. Тогда давай завтра!
Дети шли по дороге в Гудем, взбивая босыми ногами красную пыль. Бабу солгал девочке: денег у него не было. Ну да ладно!
Ярмарка привела обоих детей в восторг, такая разноцветная, как радуга!
— А вот и гармошки, давай купим! — воскликнула Ганги.
Бабу придирчиво повертел в руках губную гармошку:
— Сколько стоит?
— Три анны.
Бабу похлопал ресницами и изобразил серьезное раздумье.
— Ну, покупаешь? — спросила. Ганги.
— Подожди здесь. Сейчас вернусь.
Бабу смешался с толпой, пристроился за спиной хорошо одетого господина и осторожно запустил руку в его карман.
— Вор, вор! — закричал тот, схватив Бабу за руку.
Ганги увидела, что вокруг Бабу столпились люди, услышала звук пощечин. Через некоторое время плачущий Бабу выскочил из толпы. Вся рубашка его была в пыли.
— Больно побили? — сочувственно спросила Ганги.
— Ничего, — мужественно ответил Бабу.
Они поплелись домой по той же, покрытой красной пылью дороге. Бабу был мрачен и молчалив, как низвергнутый с престола раджа. Когда они дошли до здания мастерской, Ганги протянула Бабу свою гармошку:
— Возьми, поиграй!
— Не надо.
— Ну, возьми! — жалобно повторила Ганги.
— А ты отцу ничего не скажешь?
— Не скажу.
— Верно?
— Честное слово.
Бабу поднес к губам гармошку и заиграл на ней бойкую, живую мелодию. В такт музыке качались ветви деревьев сарви вдоль дороги.
Работа в столярной мастерской кипела. Знойный ветер обдувал разгоряченные лица рабочих. Сам Гауринатхам, обливаясь потом, распиливал и обстругивал доски. Бабу усердно заколачивал большие гвозди.
Вдруг Гауринатхам яростно накинулся на пильщика, I криво отрезавшего брус. «О чем ты думаешь, негодяй, ведь этот брус сотни рупий стоит!» Хозяин схватил работника за горло, у того почернело лицо. Гауринатхам с сожалением выпустил пильщика и, злобно сопя, вернулся к своей работе.
Бабу до смерти напугался. Ему было плохо. Горячий ветер обжигал тело, мучила жажда. Работа сначала казалась нетрудной, но скоро Бабу почувствовал, что она ему не под силу. Ладони у него распухли и болели. Гауринатхам неслышно подошел к Бабу и сильно дернул его за волосы.
— Гвоздь у тебя согнулся, не видишь, что ли? Ты, должно быть, спишь за работой? — прошипел он.
— Бездельник, сын осла! Разве так работают? — откликнулся Виранна.
— Руки распухли, — оправдывался Бабу.
— Эта работа не по тебе, — решил хозяин. — Иди принеси распиленные брусья с улицы.
Жара палила. Бабу хотелось плакать. Ноша была тяжелой. Мальчик покачнулся и упал. Гауринатхам и Виранна подбежали к нему.
— Очень тяжелые! — робко пожаловался мальчик, глядя на раскатившиеся толстые обрубки.
Гауринатхам с искаженным от гнева лицом замахнулся черной волосатой рукой, Бабу съежился, но тут раздался громкий крик Венканны:
— Эй, Бабу, тут твоя тетка пришла!
— Ну, ладно, — прохрипел Гауринатхам, — на этот раз сойдет тебе с рук… Подбери, что рассыпал!
Малакшми, едва увидев Бабу, начала отчаянно браниться:
— Ах ты негодник! Сбежал из дому и вестей о себе не подаешь!
Гауринатхам посмотрел на нее удивленно. Он думал, что Бабу сирота и никто на него прав не предъявит.
— Коли так, возвращайся к тетке, — заявил он мальчику.
— Не хочу… И дом и еда там поганые… Тетка дерется, и муж ее тоже…
— Вот как ты! — захлебнулась гневом Малакшми. — За мое добро… Мать проститутка, его маленьким бросила, отец умер. Мы приютили, а он…
Женщина ушла, Бабу снова стал собирать и носить обрубки. Солнце склонялось к западу, стало прохладнее.
— А ну, скажи, сколько мужчин твоя мать имела? — ехидно спросил у Бабу Виранна.
— Ах ты…! — грязно выругался мальчишка.
— Ну, сколько их было, скажи-ка? — не отставал тот.
Мальчик снова выругался. Виранна вдруг оскорбился и пошел на него со сжатыми кулаками. Бабу в испуге убежал.
— Эй, Ганги, дай мне поиграть немного на гармошке! — выкрикнул он у порога дома Гауринатхама.
— Не дам… это моя!
— Ты же мне подарила!
— Ты плакал, вот я и подарила… понарошку…
— У-у… Подлая… — пробормотал Бабу, убегая.
Вечером Ганги нашла Бабу спящим на земле под деревьями сарви.
— Дурак… Почему на земле спишь? — спросила она тоном старшей.
— Нечаянно заснул… — Бабу сел, протирая глаза. — Смотри, что у меня есть, — сказал он, доставая из травы старый ржавый серп.
— Зачем тебе? — удивленно спросила Ганги.
— Виранну зарежу, — захохотал Бабу.
— А у меня есть большой нож. Он, наверно, лучше.
— Верно?
— Ага.
— Пойдем, дай мне его, Ганги.
Дети направились домой с твердым решением убить Виранну. И как ни велика была обида Бабу, от сочувствия и поддержки Ганги ему стало легче на душе.
Гауринатхам не спускал глаз с Бабу, поминутно одергивал его.