— Ты же не поел! — всполошилась мать.
Шантамма чувствовала, что мужу не до еды; она видела, что ему плохо, тоскливо. Ей хотелось подойти к нему, успокоить его, укрыть в своих объятиях от беды, если она грозила ему. Хоть бы бог осветил эту сгустившуюся тьму, хоть бы изгнал из этого дома страдание и печаль!
— Я не хочу есть. Знобит меня, — ответил сын.
— Разве ты не голоден?
— Плохо мне что-то.
Шантамма подошла и обняла мужа; тело его было горячим как огонь.
Холодный ветер все усиливался. Лил дождь, вспыхивали молнии. Темнота сгустилась, и тяжесть на сердце стала невыносимой.
Свекор поднялся со складной кровати.
— На кровать лучше ляг, а, сынок? — уговаривали сына отец и мать.
Он наконец согласился. Шантамма укрыла его простыней и села в ногах.
— А ты ела? — слабым голосом спросил муж.
— Не ела она, — отозвалась свекровь.
Шантамма взяла немного риса с простоквашей, но есть не могла, а лишь через силу выпила немного простокваши.
Потом она снова села у кровати, прижав колени к ногам мужа, горячим как огонь.
— Младшенький как из школы доберется, дождь-то все льет и льет… — сказала свекровь.
Было три часа дня. Дождь не прекращался, темнота сгущалась. Зажгли керосиновую лампу.
— Я пойду за доктором и заодно мальчика из школы приведу, — сказал отец.
— Не надо доктора, и так пройдет, — отозвался сын.
«Хорошо бы врача», — подумала Шантамма. Ей вдруг вспомнилась смерть матери. Акушерка с черной как смоль кожей, пронзительные вопли матери, вдруг наступившее после этих криков страшное молчание, а потом рыдания, донесшиеся из дома… Худое мертвое лицо матери, трупик ребенка рядом…
Шантамма захлебнулась рыданиями и судорожно обхватила ноги мужа. «Надо доктора, надо доктора!» — взмолилась она в душе, обращаясь то ли к свекру, то ли к богу. Но тут же она припала в мыслях к ногам бога, повторяя: «Умрет ли он или будет жить — твоя воля» и испытывая высшую радость от своего безграничного смирения.
И бог как будто бы внял ее мольбе: сквозь шум дождя она услышала, как возле дома остановилась джатка. Из джатки вышел молодой человек в черных туфлях, белых брюках, цветном пиджаке, промокший насквозь, — муж сестры Шантаммы, врач.
Он нес в руках кожаный чемоданчик и сумку с лекарствами.
Шантамма вздохнула с невыразимым облегчением, посылая богу тысячу благодарностей.
Все в доме пришло в движение; всем казалось, будто солнце взошло. Даже муж Шантаммы сел и заулыбался.
— Входи! Входи! Что ж ты не написал, что приедешь?
Оказалось, что он ехал в город по делам и по пути у автобуса отказал мотор.
— И надо же, я оказался как раз у вашей деревни!
Ему подали стул, полотенце, задавали множество вопросов.
Он раскрыл чемодан и переоделся в сухое. Начали готовить ужин; тем временем врач тщательно осмотрел и выслушал своего баву[22], поставил ему градусник. Температура была сто три с половиной градуса[23].
— Ну, ничего. Прими-ка вот две таблетки аспирина, завтра утром будет «ол райт». Только ты ослаб очень, выпей-ка тонизирующее лекарство.
Муж Шантаммы с трудом улыбнулся. С приездом бавы как будто стало светлее; он велел подложить углей в кумпати[24], и в комнате потеплело. Ветер и дождь за стенами дома приутихли. Свекор Шантаммы согрел воду и заварил кофе на пять чашек. Бава, сидя у кумпати, рассказывал новости. На другом кумпати свекровь варила рис, чтобы накормить дорогого гостя.
— Когда ты вошел в наш дом, бава, как будто сломанный трамвай вновь пошел по рельсам! — тихо сказал муж Шантаммы.
Сердце Шантаммы переполнилось радостью. Несмотря на лихорадку, лицо мужа светилось, как золотой флаг, развевающийся на прохладном утреннем ветерке. В свете углей кумпати кожа его блестела, как бронза. Шантамме хотелось обнять его, прижаться головой к его груди, гладить его нежные щеки. Глядя неотрывно на мужа, она вспоминала все самое прекрасное на земле: побеги цветущего жасмина, стройные рощи кокосовых пальм, цветение манго, серебряные, как лунный свет, ручьи с прохладной, прозрачной водой, луга с нежной зеленой травой, ясное, сияющее утро, прохладные краски вечера, колосящиеся золотые поля… Ей подумалось, что сын ее родится таким же красивым, как отец, таким же ласковым, с таким же звонким смехом… И снова Шантамме стало отчего-то страшно…
Но что же это? О божества лесов, рек и гор! О солнце и луна! О Брахма, Вишну и великий Шива! Вы покровители бедного люда! Почему в этом маленьком, хрупком теле такой ураган огня? Почему в этом коротком прекрасном сне вдруг такой ужас? Почему в этом гнездышке ядовитая змея? Почему в этом несчастном сердце такой яд?
— Ох, бава, забыл я тебе сказать. Посмотри-ка мою правую ступню. Я ее ушиб, крови не было, я и не обратил внимания. А сейчас как-то странно: щиплю сильно, а боли почти нет, прямо смешно, — улыбаясь, рассказывал муж Шантаммы. Он улыбался в последний раз в жизни.
— Как это «странно»? — встревоженно спросил врач.
— Да вроде онемела она, нога-то, — ответил муж Шантаммы. И, сказав эти слова, муж Шантаммы вдруг понял, что значит это странное отсутствие боли. Его золотисто-смуглое лицо стало свинцово-бледным; побледнел и врач. Он подошел к больному и стал тщательно осматривать его ступню.
Пока происходил осмотр, в комнате все трое — отец, мать и жена — застыли, как безмолвные статуи. Они как будто ждали, что небо вот-вот расколется и упадет на них. Они прочли все на лице врача, который громко говорил, обращаясь к больному:
— Не волнуйся! Ничего особенного! Есть хорошие лекарства, новые средства! Я тебя вылечу, не бойся!
Дождь наконец прекратился. До этого было темно от густых туч, затянувших небо; теперь уже наступил вечер.
В тот момент, когда Шантамма увидела сокрушенное лицо врача, вошедшего в комнату, время для нее сначала остановилось, а потом понеслось с бешеной скоростью. Горе заполняло ее душу, как вода разливающейся реки, которая сначала вкрадчиво трогает ноги путника, стоящего на берегу, и вдруг неудержимым потоком затопляет все дома до самых крыш, весь город. Она задрожала. Как будто дитя в ее чреве испепелилось в жестоком пламени, как будто рожденный ею прекрасный, как божество, ребенок укусил ее в шею и высосал кровь… Как будто она рухнула на землю и разбилась вдребезги… Как будто все тучи и молнии проникли в ее душу… Как будто все кошмарные сны стали явью и под издевательский хохот явились ей… Как будто кто-то превратил ее молоко в гнилую воду, ее надежды, ее восторги обратил в ядовитых сороконожек и змей… Горе охватило ее душу, как пламя охватывает дом, и она упала как подкошенная.
Но через миг Шантамма вскочила и бросилась к мужу. С рыданиями она судорожно обняла его, как сына, ожегшегося у печки, как сына, продрогшего на холодном ветру, с такой любовью, с такой жалостью.
И муж горько зарыдал на ее груди.
— Не плачь! Я с тобой, я твоя Шанта! Пусть твоя боль станет моей, пусть уйдет от тебя! («Бог не имеет права быть таким жестоким! Это несправедливо, это против дхармы!») Нет, нет! Не плачь же! Бог поможет нам! («Бог, который бросил нас в этом темном лесу, обрушил на нас эти каменные скалы, вверг нас в отравленную реку, кинул в змеиную нору, в огненный колодец!») Я тебя спасу! Если бог не поможет, я сама тебя спасу! Я жизнь за тебя отдам! Не плачь же! — с рыданиями выкрикивала Шантамма.
Муж Шантаммы встал, опираясь о стену. Горестный плач жены придал ему мужества. Он отстранил от себя Шантамму.
— Хватит, Шанта! Не прикасайся ко мне! Отец, мать, не подходите ко мне! Сожгите мою одежду, мои книги, мою постель, мое тело, мою жизнь — все предайте огню! Не касайтесь меня! Отойди, брат! Как ты промок под дождем — иди скорей вытрись, только мое полотенце не трогай… Брат, отец, мать, Шанта — все покиньте этот дом. Бегите куда-нибудь! Ты, Шанта, возвращайся к своим родителям. Я не муж тебе больше. Пусть бог станет тебе отцом, матерью и братом, раз он сотворил такую несправедливость. Он, а не я! Нет, Шанта, бог не спасет нас! Не подходи ко мне, Шанта! Прощай!
И муж Шантаммы выбежал из дома и скрылся за стеной вновь хлынувшего ливня.
Наутро тучи рассеялись, засияло солнце. Птицы радостно щебетали в ветвях деревьев на берегу озера, покрытого цветущими лотосами. Капли воды дрожали на их лепестках, как алмазы. Мир был прекрасен, как картина великого художника.
Только всплывший со дна озера труп мужа Шантаммы нарушал красоту этой сияющей картины.
— Все тщета! — говорило мертвое лицо прокаженного.
Но разве лица мертвых когда-нибудь говорят что-либо иное?
После смерти мужа Шантамма вернулась в родительский дом и три месяца лежала пластом, с помутившимся сознанием. Ее свекор скончался через несколько недель после смерти сына, свекровь с младшим сыном поселилась у замужней дочери. Однажды мальчик подрался со своим племянником, сестра побила его, он убежал из дому и пропал неизвестно где. Вскоре умерла и свекровь Шантаммы.
Шантамме исполнилось четырнадцать лет, когда умер ее муж. Через шесть месяцев она родила сына. Его назвали Бхавани Шанкар Прасад.
Любовь Черной Радхи
К пятидесяти годам аптекарь Бхимуду был красив и опасен, как хищный зверь или горная змея. У него было много любовных связей, но только Радха отдалась ему всей душой.
У нее была такая темная кожа, что все звали ее Черной Радхой. Звали ее еще Длинноногой Радхой за длинные, стройные ноги. Несмотря на черную как смоль кожу, она была на редкость привлекательна. Доброта и нежность притягивали к ней многие сердца.
Но Радха ни на кого, кроме Бхимуду, и смотреть не хотела. Была она акушеркой. В четырнадцать лет ее выдали замуж, в двадцать она стала вдовой с пятилетней дочерью. Замуж Радху выдали не по любви, и брак ее был несчастливым. Через три года муж бросил жену и дочь, еще через три года умер. Супружеская жизнь вспоминалась Радхе как далекий сон. Дочка повадилась в шутку звать ее вместо «амма»