Ну вот, у меня есть тело. Впервые в жизни я кончил внутри у женщины. Клянусь тебе, впервые. Клянусь тебе, это так здо́рово.
До сих пор я никогда не кончал внутри женщины, потому что у меня не было тела. Какой-то голос говорит мне издалека: «Это гораздо лучше, чем рукой!» Этот далекий голос шепчет у меня в голове: «Сила! Прямо как первый снаряд, который рвется в тиши на рассвете и переворачивает тебе все нутро». И еще голос издалека говорит: «В мире нет ничего лучше». Я знаю, я понял, что этот голос, пришедший издалека, и даст мне имя. Я знаю, я понял, этот голос скоро меня окрестит.
Женщина, подарившая мне эту телесную радость, лежит подо мной. Она неподвижна, глаза ее закрыты. Клянусь тебе, я ее не знаю, никогда ее не видел. А ведь это она, представ моему взору, дала мне глаза, чтобы я мог видеть. Клянусь тебе, я смотрю глазами, трогаю руками, которые мне не принадлежат. Невероятно, но клянусь тебе, это правда. Мой «туда-сюда», как называет его голос издалека, находится внутри тела незнакомой женщины. Я ощущаю внутреннее тепло этого тела, зажавшего его весь сверху донизу. Клянусь тебе, у меня такое впечатление, что я обитаю в своем теле с тех пор, как обитаю в теле этой неизвестной женщины. Она не шевелится подо мной, лежит с закрытыми глазами, я не знаю, кто она. Клянусь тебе, я не знаю, почему она согласилась принять мой «туда-сюда» к себе внутрь. Все-таки странно лежать на незнакомой женщине. Странное впечатление, когда твое тело кажется тебе чужим.
Я в первый раз вижу свои руки. Я двигаю ими, верчу так и сяк рядом с головой женщины, на которой лежу. Глаза у нее закрыты. Я опираюсь о локти. Чувствую, как ее груди касаются моей груди. Я могу наблюдать за своими руками, двигающимися вокруг ее головы. Я и не представлял себе, что они такие большие. Клянусь, я думал, что руки у меня меньше, пальцы тоньше. Не знаю, почему, но вдруг оказалось, что у меня огромные руки. Странно, но когда я сгибаю пальцы, когда сжимаю и разжимаю кулаки, я вижу, что руки у меня как у борца. Клянусь тебе, что там, откуда я явился, таких борцовских рук у меня, кажется, не было. Это тот далекий голосок шепнул мне, что теперь у меня руки борца. Удивительно. Надо будет посмотреть, может, и остальное тело у меня как у борца. Надо будет проверить, в каком состоянии находится мое тело – мое и в то же время не мое. Мне надо оторвать тело от неизвестной женщины, что лежит подо мной. Она кажется спящей. Странно, что я не очень-то ее разглядываю, хотя она кажется мне красивой. Я лично думаю, что мне нравятся красивые женщины. Но мне надо сначала осмотреть собственное тело, чтобы понять, похоже оно или нет на тело борца, как утверждает голос издалека.
Я отрываюсь от красивой женщины с закрытыми глазами, что лежит подо мной. Странно слышать этот звук – звук наших разлепляющихся тел. Мне хочется смеяться. Звук получился влажный, как у ребенка, когда при появлении мамы, которая запрещает ему сосать палец, он быстро вынимает его изо рта. Этот образ, пришедший мне на ум откуда-то издалека, вызывает у меня смех. Странно оказаться лежащим рядом с незнакомой женщиной. Странно, как быстро стучит у меня сердце, когда я оглядываю себя, чтобы понять, похоже ли мое остальное тело на мои руки. Я поднимаю руки к потолку белой комнаты. Обе руки. Клянусь, они напоминают два ствола старого мангового дерева. Я опускаю руки и вытягиваю их снова вдоль туловища. Потом я поднимаю обе ноги прямо к потолку белой комнаты. Клянусь, они похожи на два ствола баобаба. Я опускаю ноги, вытягиваю их и думаю, как это странно – оказаться вдруг в теле борца целиком. Странно прийти в мир в такой хорошей физической форме. Странно обнаружить в себе столько силы. Клянусь тебе, я не боюсь неизвестности, я ничего не боюсь, как настоящий борец, но все же родиться на свет в красивом теле рядом с красивой женщиной приятнее, чем в теле заморыша рядом с уродиной.
Я не боюсь неизвестности. Клянусь тебе, мне даже не страшно от того, что я не знаю своего имени. Мое тело говорит мне, что я – борец, и мне этого достаточно. Мне не нужно знать моей фамилии, мне хватит и тела. Мне не нужно знать, где я, мне хватит и тела. Мне ничего больше не нужно, только знать, что у меня новое сильное тело. Я снова протягиваю к потолку белой комнаты обе руки, толстые, как стволы старых манговых деревьев. Кисти кажутся мне дальше от плеч, чем я думал. Я сжимаю кулаки, потом разжимаю, сжимаю и разжимаю вновь. Странно видеть, как играют под кожей рук мускулы. Мои руки тяжелее, чем я думал, они полны нерастраченной силы, которая, кажется, может в любой момент вырваться наружу. Но неизвестности я не боюсь.
XXII
Спасибо, мадемуазель Франсуа! Видит Бог, я не ошибся. Пусть даже я не говорю по-французски. Я знаю, я понял, что означал взгляд мадемуазель Франсуа, когда она смотрела на середину моего туловища. В разговоре при помощи глаз мадемуазель Франсуа нет равных. Ее глаза прекрасно сказали мне, чтобы тем же вечером, когда они слегка коснулись середины моего туловища, я пришел к ней в комнату.
Ее комната находилась в конце коридора, выкрашенного в белый цвет, такой яркий, что он сверкал под луной, светившей в каждое из окон, мимо которых я потихоньку проходил. Главное было, чтобы доктор Франсуа не узнал, что я собираюсь встретиться с его дочкой. А еще, чтобы меня не заметил сторож из западного крыла. Дверь ее комнаты была открыта. Когда я вошел, мадемуазель Франсуа спала. Я лег рядом с ней. Мадемуазель Франсуа проснулась и закричала, потому что подумала, что это не я. Я прикрыл рот мадемуазель Франсуа левой ладонью, а она все отбивалась, отбивалась. Но, как говорит командир, я – сама сила природы. Я подождал, чтобы удостовериться, что мадемуазель Франсуа больше не двигается, и убрал руку с ее рта. Мадемуазель Франсуа улыбалась мне. Тогда я тоже улыбнулся. Спасибо, мадемуазель Франсуа, что ты открыла мне твою щелку рядом с утробой. Видит Бог, да здравствует война!
Видит Бог, я погрузился в нее, как погружаются в бурный речной поток, когда его надо быстро переплыть. Видит Бог, я работал бедрами так, что чуть не вспорол ей живот. Видит Бог, я вдруг ощутил во рту вкус крови. Видит Бог, я не понял, почему.
XXIII
Они спрашивают мое имя, но я сам жду от них, чтобы они мне его назвали. Клянусь тебе, я еще не знаю, кто я такой. Я могу сказать им только то, что ощущаю. Глядя на свои руки, похожие на стволы старых манговых деревьев, и на ноги – как стволы баобаба, – я думаю, что я – великий разрушитель жизни. Клянусь тебе, у меня такое впечатление, что передо мной ничто не устоит, что я бессмертен, что я могу голыми руками крошить в пыль каменные глыбы. Клянусь тебе, то, что я ощущаю, так просто не опишешь: слов не хватит, чтобы это описать. Тогда я зову на помощь слова, которые могли бы показаться неподходящими для того, что я хочу сказать, чтобы они, в крайнем случае, случайно, нечаянно, вопреки их обычному значению, помогли передать то, что я ощущаю. Ведь сейчас я – то, что ощущает мое тело. Мое тело пытается говорить моим ртом. Я не знаю, кто я, но мне кажется, что я знаю, что может сказать обо мне мое тело. Мощь моего тела, его чрезмерная сила не могут означать для других ничего, кроме боя, борьбы, насилия, смерти. Мое тело меня же и обвиняет. Но почему мощь моего тела, его чрезмерная сила не могут означать еще и мир, покой, безмятежность?
Голосок, звучащий откуда-то издалека, говорит, что мое тело – это тело борца. Клянусь тебе, мне кажется, что в прежнем мире я знал какого-то борца. Имени его я не помню. Это тело, в котором я оказался, не зная, кто я такой, может быть, принадлежит ему. Может быть, он покинул его, чтобы уступить мне в нем место – по дружбе, из сострадания. Вот что нашептывает у меня в голове далекий голосок.
XXIV
«Я – тень, пожирающая камни, горы, леса и реки, плоть животных и людей. Я вычищаю, потрошу черепа и тела. Я отрубаю руки и ноги. Я ломаю кости и высасываю из них мозг. И в то же время я – красная луна, поднимающаяся над рекой, я – вечерний воздух, колыщащий нежные листья акаций. Я – оса, и я – цветок. Я и трепещущая рыба, и неподвижная пирога, я и сеть, и рыбак. Я – пленник и его страж. Я – дерево и косточка, из которой оно выросло. Я – отец, и я – сын. Я – убийца, и я – судья. Я – семя, и я – урожай. Я – мать, и я – дочь. Я – ночь, и я – день. Я – огонь, и я – дрова, которые он пожирает. Я – невиновный, и я – виновный. Я начало и конец. Я создатель и разрушитель. У меня две стороны».
Переводить всегда непросто. Переводить – это чуточку искажать, мухлевать, продавать одну фразу за другую. Переводить – это один из редких видов человеческой деятельности, когда ты вынужден врать в деталях, чтобы донести правду в целом. Переводить – это понимать, что в слове заключена не одна правда, а две, три, четыре или пять. Переводить – это отдаляться от Божьей истины, которая, как каждый знает или думает, что знает, одна.
«Что он сказал? – спрашивали себя все они. – Его ответ не похож на то, что от него ждали. Ответ, которого от него ждали, не должен был превышать двух слов, ну, самое большее, трех. У всех есть фамилия и имя, ну, в крайнем случае, два имени».
Переводчик медлил, напуганный обрушившимися на него строгими, озабоченно-гневными взглядами. Он прокашлялся и еле слышным тонким голосом ответил высоким военным чинам: «Он сказал, что он одновременно и смерть, и жизнь».
XXV
Теперь я думаю, что знаю, кто я. Клянусь тебе, видит Бог, я догадался благодаря тому далекому голоску у меня в голове. Голосок почувствовал, что мое тело не может мне все открыть обо мне самом. Голосок понял, что тело меня сбивает с толку. Клянусь тебе, что мое тело без шрамов выглядит странно. У борцов, у воинов всегда есть шрамы. Клянусь тебе, видит Бог, что тело борца без шрамов – это ненормальное тело. Это значит, что мое тело не может рассказать о моем прошлом. А еще это означает (это мне сказал голосок очень, очень издалека), что мое тело – это тело колдуна, демона. Тело пожирателя душ очень даже может не иметь на себе шрамов.