– Ну и что? У нас тут тихий и спокойный городок.
– А вам не говорили, что девушкам лучше не ходить по улицам ночью одним? Особенно… – он внимательно осмотрел мою пошатывающуюся фигуру, – девушкам в вашем состоянии.
Я независимо пожала плечами.
– Мне, знаете ли, не пятнадцать давно.
«Ты даже не представляешь себе, насколько не пятнадцать», – это я, конечно, добавила мысленно.
– К тому же мне идти недалеко. И, в любом случае, это не ваше дело.
Константин обреченно вздохнул и закатил глаза.
– Боюсь, если вы встретите на пути маньяка, я себе этого не смогу простить. Моя совесть никогда не будет чиста. Мой гражданский долг – предупредить его об опасности.
– Кого? – растерялась я.
– Маньяка, разумеется.
Пока я, возмущенно пыхтя, искала, что на это сказать, Константин уже подхватил меня под руку и повел куда-то.
– Откуда вы вообще знаете, куда идти? Вы все-таки преследовали меня! – обличила я.
– Я всего лишь рассуждаю логически. Полагаю, сегодня утром, когда вы в очередной раз пытались меня убить, кинувшись под колеса моего мотоцикла, вы шли из дома… значит ваш дом – в той стороне, а идти нам будет лучше всего через набережную – так чуть длиннее, зато меньше темных подворотен по дороге.
– Вы же все равно собирались предупредить маньяка! – изумилась я. – Кстати, вы так и не сказали, что вы-то делали у вокзала.
– Вы удивитесь, но я тоже направлялся домой… я остановился в привокзальной гостинице.
– Но тогда, – я оглянулась, – вам в противоположную сторону.
Он снова вздохнул.
– Послушайте. Давайте постараемся не ругаться и не ерничать всего несколько минут. Я просто доведу вас до дома, чтобы убедиться, что с вами ничего не случится, и вернусь к себе в гостиницу. Я просто не смогу уснуть, если не удостоверюсь, что вы точно добрались домой и не подожгли при этом город. Слишком уж вы любите влипать в неприятности.
Я попыталась выдернуть свою руку из его цепкого захвата и гневно зашипела. Однако Константин уже и сам отпустил меня и поднял руки в примиряющем жесте.
– Ну извините. Я на самом деле вовсе не хотел вас обидеть. Давайте, правда, – просто попробуем не ругаться всего несколько минут.
Я ковырнула асфальт носком босоножки и пожала плечами.
– Да в общем… давайте. Попробуем.
На самом деле это оказалось не так уж и сложно. Мы неторопливо шли вдоль набережной, и Константин поддерживал меня под локоть, так что траектория моего полета в итоге была не такой уж вихляющей. И выяснилось, кстати, что, когда мы не собачимся на каждом слове, с Константином удивительно интересно разговаривать – он был прекрасным рассказчиком и внимательным слушателем. Впрочем, это как раз я помнила еще со студенческих лет, когда его лекции и семинары были самыми интересными на курсе. Но тогда мне ни разу не доводилось побеседовать с ним вот так, наедине и запросто. Нет, ни он, ни я не испытывали ни малейшего желания перейти на «ты» или сделать еще какой-то шаг, который сделал бы нас чуть ближе, чем случайные едва знакомые друг с другом люди. Но говорить было на удивление легко. О чем мы разговаривали? Сложно сказать. Наверное, ни о чем конкретном. Я снова рассказывала какие-то истории, Константин хохотал, запрокидывая голову и запуская пятерню в и без того встрепанную шевелюру. Он говорил что-то о своих новых исследованиях, тоже рассказывал какие-то университетские байки, и на этот раз хохотала уже я.
– Вон там, за мостом, надо будет повернуть, – показала я. – И я практически дома.
– Ага, – Константин кивнул, посмотрел на мост, на реку и приостановился, потянув меня за руку.
– Смотрите!
Посмотреть и впрямь стоило. Низко-низко над мостом висела невероятно крупная сегодня полная луна. И от нее по воде к нам тянулась широкая дорожка.
– Красиво, – я вздохнула, зачарованно глядя на воду.
И в этот самый момент…
– Гооооорррько! – завопила Жюли из моего кармана.
Чертыхнувшись, я торопливо принялась нашаривать в кармане зеркальце.
– Эээээ… что? – хм, а раньше-то я думала, что «глаза на лоб» – такое фигуральное выражение. Сейчас у Константина это самое фигуральное абсолютно не фигурально было на лице. Еще бы. Он, должно быть, точно решил, что я владею искусством чревовещания.
– Это… это смартфон, – я сжала ладонью зеркальце в кармане. – Смартфон в кармане. Видите ли, я смотрела с него кино, а потом его уронила. И он… сломался. Теперь включается сам. Это… кино.
– Целуй ее, говоррю! – потребовали из зеркальца.
– Странное кино, – с сомнением произнес мой спутник.
– Аааааатличное кино! – возмутилась из зеркала Жюли.
– Такое кино, – с нажимом сказала я, – про двух бухих в зюзю идиоток.
В кармане обиженно замолчали. Я с облегчением выдохнула.
Константин еще пару секунд с изумлением смотрел на меня, затем вновь перевел взгляд на реку и вытащил собственный телефон.
– Хорошо, что напомнили. Я в таких случаях всегда жалею, что нет под рукой фотоаппарата… и постоянно забываю, что теперь можно фотографировать просто на смартфон. Качество, конечно, не то, но все же…
Он поводил рукой, ловя наиболее удачный ракурс.
– Жаль, наверное, самый лучший вид – с этого самого моста… – как бы про себя пробормотал он.
– А что нам мешает? – спросила я и тут же осеклась. Вот ведь пьяная дура! Ну и зачем?
– Я не думаю, что это рационально – совершать столь долгий путь в вашем состоянии только ради удачного кадра.
Константин вернулся к своему обычному, слегка насмешливому тону. И, наверное, именно это и вывело меня из себя. Моем состоянии? Да я в любом состоянии… я… мне почему-то вдруг захотелось как-то его осадить, заставить взглянуть на меня по-другому, увидеть во мне не только вечное недоразумение, каким я, кажется, являюсь в его глазах.
Я посмотрела на мост. Почти на его середине – может, чуть ближе к противоположному берегу, как раз стояла какая-то парочка и, судя по всему, любовалась на луну. Девушка перевесилась через перила, то ли тоже ловя кадр, то ли пытаясь что-то разглядеть.
Я перевела взгляд на Константина. Он все с той же извечной легкой насмешкой смотрел на меня. И тогда в голове у меня окончательно помутилось. Иначе я просто не могу объяснить то, что произошло следом.
Я быстро схватила Константина за руку и слегка скосила глаза. И в следующее мгновение мы уже стояли посередине моста, а ничего не понимающая парочка оказалась где-то далеко, на том берегу.
То есть… это я стояла посередине моста – ровно на том месте, где до сих пор стоял неизвестный мне молодой человек. Константин занял место незнакомой девушки. Но она в момент переноса перевесилась через перила. Поскольку мой спутник в ту секунду стоял прямо, он очутился просто на перилах. От неожиданности и изумления он дернулся, выпуская мою руку – и полетел вниз.
Время как будто замедлилось, когда я кинулась к перилам и перегнулась через них, следя за тем, как, нелепо раскинув руки, летит вниз тот, кто всего лишь хотел проводить меня до дома. Одно я понимала точно: ему не выжить. Слишком высоко. Неважно, умеет ли он плавать. Он разобьется от удара о воду. Он погибнет – просто потому, что хотел меня проводить, потому что я такая пьяная дура и еще…
Я выпрямилась, еще раз посмотрела вниз и слегка скосила глаза. Всего одно мгновение после этого, запрокинув голову, я видела высоко над собой перила моста и фигуру человека, стоящего на нем. Кажется, Константин что-то кричал.
Удара почти не было – ведь я-то падала с небольшой высоты. Просто разом стало мокро и холодно. Вся беда в том, что за три с лишним сотни лет своей жизни я так и не научилась плавать. Побарахтавшись не более нескольких секунд, я сразу начала захлебываться. И очень скоро вода оказалась не только со всех сторон, но и над моей головой.
Надо грести? Кажется, надо грести. Но куда? Я перестала понимать, где верх и где низ. Меня накрыла паника.
В ушах зашумело. Легкие начинало жечь. Кажется, я все-таки не стану той, которая снимет проклятие.
Где-то в глубине души я ведь всегда это знала, не так ли? Знала и понимала. И даже принимала отчасти.
Я всегда понимала на самом деле, что собственную судьбу мне не переломить. Ведь сколько до меня пытались! Пытались те, что не мне чета. И раз за разом терпели поражение, одна за другой.
Я только надеялась всегда, что смогу – не остервенеть, не озлобиться. Быть – другой. Не такой, какими все они стали. Остаться – той, кем я всегда была.
Да, мне плевать на все на свете, и на собственное разбитое сердце – тоже. Всегда – разбитое. Я всегда готова склеить его по кусочкам и идти дальше. Идти с бесшабашной улыбкой, нелепо размахивая руками и с хохотом вспоминая все то, чего уже не вернешь. В вечной надежде на что-то, что никогда не сбудется, но – с улыбкой. Рассказывать дурацкие истории даже о том, что причиняет боль. Истории – прекрасный способ обратить в шутку собственную жизнь.
Я – та, кто я есть: глупая, смешная, нескладная, смеющаяся над миром и над собой, над вечными своими неудачами и над своим же собственным проклятием. Это я. И я не хочу быть другой.
Пожалуйста, пусть я просто останусь – собой. Все остальное не так уж важно. И плевать мне на все проклятия в мире.
Все эти мысли промелькнули в голове за каких-то пару мгновений, не оставив следа. Или все это я додумала уже позже, оглядываясь назад? Не знаю. Тогда я почти перестала что-либо чувствовать и будто со стороны наблюдала за своим телом, медленно уходящим все глубже.
Я, пожалуй, готова, подумала я. И тогда наконец стало темно.
Я шла по очень длинному коридору. Бесконечно длинному.
Никакого света там в конце не было. Может быть, свет не полагается таким, как я. А может быть, его включают только когда умираешь насовсем. Во всяком случае, света в конце не было. Свет вообще был только от неярких прямоугольных ламп, ровным рядом тянувшихся по потолку. Голубоватый свет, неприятный.