о за гранью добра и зла.
Надо возвращать курицу, догадалась я. Скосила глаза, потянулась к птичке… и извлекла небольшую кастрюльку. Инспекционная проверка показала, что в кастрюле была окрошка. Без малейших признаков курицы.
Еще две попытки поочередно дали груду вареников с вишней и стопку блинов.
Я впала в отчаяние. И решила – леший с ней, с той курицей. Попробую в другом ресторане.
На сей раз вспомнилась почему-то японская кафешка, куда новоиспеченные сокурсницы три года назад таскали меня отмечать поступление в универ.
Блины предсказуемо сменились красиво разложенными на квадратной тарелке суши.
Я начала звереть.
Припомнила еще парочку заведений общепита, и на моем столе последовательно появились: кастрюля солянки, горка шампуров шашлыка, металлический судок с салатом оливье и нечто неопределимое с глазами – кажется, какие-то морские гады.
Наконец мне в голову пришла блистательная идея. Неподалеку от моего универа, возле автобусной остановки, располагался ларек с курами гриль. Я ни разу не покупала в нем ничего, оттого и не вспомнила о нем сразу, но каждый раз, проходя мимо, водила носом заинтересованно.
Такой великий кулинар, как Володя, наверняка не заподозрит, что приготовить курицу гриль самостоятельно в условиях коммуналки я не смогла бы. И, радостно скосив глаза, я потянулась к ларьку, запихивая морских гадов куда-то туда, в неизвестность.
Передо мной лежала курица. Несомненно, это была именно курица. Не утка, не осьминог, даже не кастрюля с солянкой. Просто курица. Сырая.
Я осатанела. И стала просто беспорядочно тянуться по очереди ко всем кафешкам и ресторанам подряд, уже почти ни на что не рассчитывая и просто отчаянно надеясь на чудо.
Вера в чудо иссякла, когда после неизвестно которой по счету попытки вместо очередного неопределимого блюда передо мной снова оказалась огромная курица.
Сырая.
Безногая.
Несомненно, моя.
Захотелось разрыдаться, орошая свой несостоявшийся кулинарный шедевр горькими слезами. Остановила мысль о том, что процент соли в слезах мне неизвестен, а значит, всегда есть вероятность пересолить.
Кстати, надо бы посолить курицу, пожалуй.
Я решительно взяла сковородку, налила в нее немного растительного масла и плюхнула обе куриные ноги, которые до сих пор сиротливо лежали на разделочной доске. Оказалось, что крылья на ту же сковородку уже не взлезут. Похоже, при жизни эта курица была бодибилдером. Ну и черт с ними, решила я. В конце концов, одной такой ногой наверняка можно накормить даже самого голодного студента.
Подумав, я посыпала куриные конечности сверху солью и красным перцем. Ванилин решила пока все же не добавлять, оставив его на крайний случай. Водрузила сверху на сковородку крышку и торжественно потащила все это в кухню. Будь что будет, решила я.
То есть я собралась тащить все это в кухню, но выйти из комнаты не успела, потому что как раз в этот момент услышала стук и почти сразу дверь приоткрылась, являя полную предвкушения физиономию Володи.
– Уже скоро! – рявкнула я, поспешно убирая руку со сковородкой за спину.
– Я так и понял! – закивал Володя, явно не замечая моего настроения. – По коридору такие запахи, очуметь!
– Ага, – я несколько растерянно пожала плечами и неопределенно кивнула. – Потерпи еще. Я постучу.
Сосед расплылся в улыбке и скрылся.
С некоторой опаской, держа сковородку одной рукой, я последовала за ним, выглянула в коридор, и только удостоверившись, что дверь в его комнату закрылась, вышла.
По коридору и впрямь плыл ни с чем несравнимый аромат жарящейся курицы.
Было практически очевидно: это голодная галлюцинация. Массовая. А чем еще это могло бы быть?
На кухне царила та самая тетенька в цветастом халате, что с утра особенно усердно костерила «поджигателя» Володю. Сейчас она стояла у раковины и мыла какие-то миски. А на плите… на плите жарилась курица.
То есть, что это именно курица, я заключила по запаху, поскольку в данный момент сковорода была закрыта крышкой.
– Здравствуйте! – проявила я вежливость, поставила свою сковороду на свободную конфорку и зажгла огонь.
– И тебе не болеть, – зыркнула на меня новая соседка. После этого она выключила воду, сгребла свои миски в руки и молча направилась в коридор. У выхода из кухни все-таки обернулась.
– Учти, – сурово сообщила она, – у меня все помечено! Скока масла, скока соли. И гель для посуды! Возьмешь – всеееее увижу!
Я нервно сглотнула и кивнула. Не то чтобы мне приходило в голову пользоваться ее гелем для мытья посуды. Но оправдываться в данном случае было бы бесполезно. Эта женщина определенно знала, что говорит, и заранее подозревала всех и вся вокруг.
Я даже расстраиваться не стала. Потому что, если уж такая вредная тетка в состоянии пожарить несчастную курицу, то неужели не справлюсь я?
Несколько минут я просто стояла над своей сковородкой, наслаждаясь звуками приглушенного шкворчания. Потом решилась все-таки заглянуть под крышку. И сразу догадалась, что делаю что-то не так. Потому что моя курица (сырая, между прочим!) определенно горела. Заглянув под сковородку, я удостоверилась, в чем именно моя ошибка. Огонь был полный. А под соседней сковородкой, наоборот, – слабый. Поспешно повернув ручку газового вентиля до минимума, я собралась экстренно переворачивать окорочка. Правда, тут обнаружилось, что вилки-то для этой цели я не прихватила, и пришлось хвататься за курьи ноги собственными руками.
Кстати, обнаружилось, что сверху они, ноги, вовсе даже не горячие. Но перевернуть я их все равно не могу. Потому что они прилипли! Они влипли в сковородку намертво и безнадежно, и все мои потуги их отодрать привели лишь к тому, что на сковороде остались оторванные клочья горелой шкуры, а у меня в руках оказались все такие же сырые куриные ноги. Только выглядели они теперь так, как будто их уже ели.
И именно в этот момент в кухню вошел Володя.
Я поспешно заслонила плиту своей не столь уж широкой спиной, одновременно швыряя на сковородку злополучные окорочка, и с грохотом опустила крышку.
– Ну теперь-то наверняка готово? – с надеждой спросил несчастный медик и повел носом. – Мне кажется, даже немного пригорает. Пора снимать с огня и наслаждаться! – радостно заключил он.
– Н-нет-нет, еще не…
– Ну как же! – Перебил Володя и решительно шагнул ко мне. – Я же чувствую, что горит! – с этими словами он протянул руку и сдернул со сковородки крышку.
Я наблюдала это его движение, как в замедленной съемке, и остро осознавала, что сейчас наступит минута моего вечного позора. И в каком-то отчаянии я в последнюю секунду скосила глаза и поспешно отвернулась. Я сделала ужасное, но что же мне оставалось? Я поменяла местами содержимое двух сковородок.
– Ооооо! – восторженно протянул Володя, водя носом над сковородой. – Да ты же просто волшебница!
– Да, – я сглотнула. – Да.
Ужинать решили в володиной комнате – там, в отличие от моей, было где сесть вдвоем, да и коробки под ногами не стояли. Правда, оказалось, что в его комнате под ногами валяется множество самых неожиданных предметов, включая грязные тарелки, книги, обрывки бумаг и какие-то провода. Впрочем, хозяин лавировал среди всего этого безобразия так, будто вовсе не замечал его, и гордо нес перед собой на вытянутой руке сковородку с обернутой полотенцем ручкой.
Я шла следом, как на эшафот, и что-то блеяла про то, что гарнир еще не готов, смутно надеясь, что несколько минут отсрочки дадут мне призрачный шанс все исправить. Однако Володю идея гарнира не волновала вовсе, он только отшучивался от моих вялых попыток задержать его.
Сметя рукой со стола кипу тетрадей, он водрузил сковородку на их место и открыл крышку.
На сковороде лежали куриные ножки. Восхитительно поджаристые, ароматные, золотистые. Четыре штуки.
Кажется, оголодавшие медики не слишком дружат с математикой и зоологий. Во всяком случае, моего конкретного медика вовсе не взволновало число куриных конечностей. Он радостно расставлял тарелки и стулья, а потом без церемоний уселся и молча вцепился в ближайший поджаристый окорочок.
И я мысленно махнула рукой. Все равно ведь уже ничего не исправить. Зато вон как счастлив мой будущий муж! И я тоже положила себе окорочок на тарелку.
Какое-то время мы молча сосредоточенно ели. И нам было удивительно хорошо. И я понимала, что вот так и будут проходить наши тихие семейные вечера, в таком… взаимопонимании! И можно поразмыслить пока, где мы проведем медовый месяц.
А потом дверь с грохотом распахнулась и в дверном проеме воздвиглась та самая соседка в цветастом халате…
– А потом что? – хмыкнула Жюли.
– Что-что, – буркнула я. – Потом тетя Таня бегала за нами по коммуналке, размахивая чугунной сковородкой. И самое обидное, что Володя в итоге меня больше, чем ее, боялся! Нет, я ему пыталась все объяснить… но… вы ж понимаете – отношения были разрушены в самом начале. Я даже пробовала про себя рассказывать! Он решил, что я не только клептоманка, но и сумасшедшая к тому же. В общем, я в той коммуналке только с котом Пашей потом дружила. И с тетей Таней.
– С этой… l'affreuse femme[2]?! – поперхнулась моя подруга-француженка.
– Да она вообще-то мировая тетка потом оказалась, только громогласная и материлась много. Вот, понимаете, – не умела бы я ничего такого, может… может, сразу бы у нее спросила, как эту проклятущую курицу готовить. Хотя нет, сразу я ее боялась. Но все равно! Понимаете, все равно! Что-нибудь да придумала бы. А так… только испортила все.
Насупившись, я отхлебнула кофе.
– А вообще-то, – решительно заявила Жюли, – ерунду ты какую-то городишь. Ну дурацкая ситуация, да. Ну испугался этот le con[3], бывает. Ну и что теперь? Это что, повод…
– Да ведь не одна такая история была, – уныло возразила я. – Ты понимаешь, они все трусят. И это он еще не знал, кто я такая. То есть не поверил. А если верят… если верят, все еще хуже.