О чем-то просят, но произносят все шепотом, затыкая при этом мне уши. Я не могу их услышать. Мне страшно. Все пахнет клопами.
Лилит Беэтовна быстро писала. Кивала. Понимающе взглядывала.
– За стеной по ночам кто-то воет, шуршит, – чувствуя в докторе благодарного слушателя, торопился дальше Антон Павлович. – Вчера в мертвый час ко мне явилась какая-то женщина в белом с зубами и укусила вот тут! – Антон Павлович слабым кивком показал доктору, где его укусили. – После укуса я совершенно ослаб и не мог написать пары слов. Сегодня ночью какая-то гадина украла из тумбочки мою новую рукопись. Я запираюсь, но гадина, вероятно, перегрызла решетку и влезла. Обрывки романа я собирал по частям. Гадина скомкала и выкинула рукопись в уборный бачок. Бачок засорился. Получился запах!
Лилит Беэтовна свела бровь углом и, перестав писать, огорченно посмотрела на возмущенного писателя.
– Я чувствую себя скованным по рукам и ногам! – Антон Павлович красноречиво пошевелил всем, чем мог шевелить, – пальцами и ушами. – Я в клетке. Я погибаю! Я совершенно здоров! Пожалуйста, доктор, я умоляю вас! Подпишите мне выписку, выпустите меня!
Тут Антон Павлович заплакал, пронзительно кося глазами на доктора, и беспомощно заскреб пальцами розовую резиновую клеенку.
Лилит Беэтовна молчала, тикали часы.
Решив, что доктор по-прежнему пребывает в сомнении, Антон Павлович стремительно перешел в наступление.
– Доктор! – прошептал Антон Павлович и, бросив на Удушилову умоляющий взгляд, приблизиться.
Доктор встала. Подошла и, склонясь над кушеткой, ласково погладила выздоравливающего по волосам.
Антон Павлович почувствовал к Удушиловой совершенное доверие и нежность.
Лилит Беэтовна ждала.
– Вам, только вам я могу сказать…
Доктор наклонилась к губам писателя, и Антон Павлович едва слышно прошептал самое важное:
– Я не в силах творить. Кончится тем, что я перестану служить источником бытия… Первопричиной. Я перестану вас создавать… И тогда… – Тут Антон Павлович испуганно замолчал. Похолодевшие от ужаса пальцы прозаика опять заскребли клеенку, но Лилит Беэтовна накрыла пальцы теплой, мягкой ладонью. Ладонь остро пахла земляничным мылом и была резиновой от перчатки.
– Вы мне верите? – недоверчиво спросил Антон Павлович.
– Совершенно! – заверила Удушилова.
– И не станете лгать и смеяться?
– Поверьте, Антон Павлович, мне не до смеха. Я хочу вам помочь! – искренне и встревоженно отвечала Лилит Беэтовна.
И Антон Павлович решился.
– Доктор! В ваших силах спасти человечество! Поймите, я перестану вас создавать, и тогда человечество обречено! Все вы исчезнете! Вас никого не будет! Вот к чему это приведет! Доктор… Доктор! Вы должны, вы обязаны выпустить меня! Подпишите выписку! Немедленно. Вы можете… Человечество… Цивилизация…. Пока не поздно!
Но тут Антон Павлович почувствовал легкий укол под ремнем правого запястья. По телу его побежало тепло, накрыло волной. И понесло куда-то, качая.
– Отвратительно кормят… курица, рис, компот из сухофруктов… совершенно не сладкий…
Лилит Беэтовна грустно кивала.
Тикали часы.
…Сегодня, сразу после утренних процедур, я имел несчастье выслушать их.
Они говорили все разом, с четырех сторон моей комнаты.
Очень близко подходили к ее краям и, рассмотрев, что там я, но что стены мои бумажные, они били по ним кулаками. Эти удары разбудили меня. Оглушенный, я отчетливо слышал, как за ними скребутся, плачут и перешептываются фигуры.
Я проснулся.
Первая стена моей комнаты была порвана в клочья, вторая скомкана в чьих-то пальцах. Третья стена лежала у меня под ногами и была не больше формата А4, и их шепот показался мне гораздо громче, чем их крик или плач.
Я прислушался. Они говорили, что меня нет. Это показалось мне очень забавным, и я рассмеялся.
Но они меня не слышали, потому что смеялись тоже.
А мне было все равно.
Мое отвращение к ним и неверие в них не имело больше предела. К несчастью, они надоели мне до того, что на ужине я смог съесть только твердую булочку с изюмом и, запив ее тем, что они называют тут чаем, пошел в свою клетку.
Маниакальное состояние. Больной разговаривает сам с собой. Неожиданно смеется. Бредит.
Наблюдаются галлюцинации: тактильные, зрительные, обонятельные, вкусовые, слуховые.
А также галлюцинации общего чувства: висцеральные, мышечные.
А также их комбинации.
Больной видит в своей комнате группу знакомых или незнакомых людей, слышит, как они переговариваются.
Бредовые расстройства; ложные умозаключения; ошибочные суждения и пр.
Бред не поддается коррекции или разубеждению со стороны. Больной полностью убежден в достоверности своих ошибочных идей.
Деменция начальной стадии.
Пирамидон
Атропин
Сероводородные ванны
Массаж
Меня хотят съесть.
(Дальнейший текст съеден.)
Мегаломания.
Симтомокомплекс паранойи.
Маниакально-депрессивный психоз, развившийся в результате дереализации больным окружающего мира.
Пароксетин 40 мг
Клоназепам, за 20 мин. до еды
Продолжаю напряженно работать. Психиатрия – это наука, которую я раньше недооценивал. Польза лекарственных средств только в том, что они какое-то время помогали мне не делать первого хода. Но не более.
Потом я сорвался.
Еще никогда не писалось мне так легко.
Они отобрали у меня доску. Я протестовал и кусался. Но меня схватили и ударили.
Кормят вареной курицей и холодным рисом. Суп отвратителен. Везде пахнет тушеной капустой. Курица тоже холодная и жесткая, а я люблю серое мясо, какое бывает на лапах и под спинкой.
Дают белые таблетки. Попросил угля, объяснив, что живот болит.
Дали две черные. Две белые у меня уже были. Этого вполне достаточно для первого хода.
Долго думал над ним, пока наконец не решился пойти от е2-е4.
Е7-е5.
Фигуры все тут одеты в белое, и если не вглядываться в них внимательно, то ничего не заметишь. Но я наблюдаю очень внимательно. Их выдают глаза и обувь.
Лилит Беэтовна тут всех их хитрее. Она переодевает обувь, и глаза у нее тоже черные. Но бывают и белые.
У нее еще красные лодочки, как есть у Люды, а руки у нее пахнут детским земляничным мылом.
Я перестал доверять ей. Я никому из них тут не доверяю, но ей особенно.
Вчера я честно признался ей, кто я, и предупредил, чтоб меня выпустили.
Сделав вид, что обрадовалась тому, что я совершенно здоров, она попросила меня подписать ей на память мой роман «Липовая аллея».
Я обрадовался, как последний дурак, совершенно забыв о том, что «Липовая аллея» мною еще не написана, и когда мне отстегнули от кровати правую руку, подписал свой несуществующий роман.
Все они: и черные, и белые, все. Все, кто были, шептались так, точно боялись меня разбудить. Но я не спал.
Потом слились в серое.
И я перестал их различать друг от друга.
Аффективный синдром.
Амитриптилин
Гиперецин
Флуксидоглоболенпроак
Рикситин
Лечебная физкультура
Больше никогда никому из них не говорить о себе правды. Ни слова. Не сознаваться ни в каком случае. Не верить их лживым обещаниям и фальшивым улыбкам.
Все они боятся меня. Потому привязывают, кормят отвратительной, невкусной, скользкой капустой и жесткой белой курицей, чтобы я ослаб, и запирают. В чай подмешивают яд. Вчера был ужасный случай, но об этом потом.
Больше всех боится меня она. У нее страшное резиновое лицо. И маленькие, как у кошки, зубы. Когда она улыбается, у меня в позвоночнике начинается шорох, хлюпает внутри и кажется, что отрывается голова. Запах земляничного мыла стал мне отвратителен.
Сегодня проспал весь день.
Когда проснулся, голова моя была на удивление ясная, а мысли отчетливы. Я сразу понял, в чем состоит их план. Лежащая на поверхности истина ужаснула меня.
Лишив меня воли и возможности владеть собой, сломив меня, они надеются посредством меня управлять моей шахматной доской сами.
Парафренный синдром.
Больной приписывает себе фантастические способности, при этом убежден в отрицательном влиянии на себя извне, а также, что сам может оказывать такое влияние.
(Религиозный бред) – больной считает себя Создателем. Утверждает, что виноват в смерти и рождении выдуманных (несуществующих в реальности) людей.
У больного наблюдается непрекращающаяся сенестопатия.
Астения в запущенной стадии. Маниакальное состояние.
Потливость. Тахикардия. Зябкость. Колебания артериального давления.
Рогипнол
Метаквалон
Бензодиадепин отменить
Посещения противопоказаны
Мои создания не замечают своих клеток. Смешно наблюдать, как они бегают в них, расставляют в них шкафы и диваны, клеят обои, белят потолки, вешают картины… И заводят кошечек с рыбками.
А-ха-ха!
Муравьи.