На том поле посадил я тыкву, и скоро пришло время собирать урожай. Но тыквы были такие большие, что даже самую маленькую из них я не мог сдвинуть с места. Взял я топор и разрубил одну тыкву. Тут из тыквы вдруг выскочил заяц. Прежде чем удрать, он выплюнул комок бумаги. Я подобрал тот комок, разгладил и прочел: „Мельник, сын собаки, обманывает бедняков. Пусть все его богатство выскочит через нос, а сам он отправится на тот свет!“»
Так старик ногаец закончил свою сказку и тут же обратился к мельнику:
— А теперь давай пуд зерна, ведь я выиграл!
Мельнику ничего не оставалось, как отдать старику пуд зерна.
42. Сорок небылиц
Жил когда-то хан. У него была дочь. Если скажем «луна», то луноликая, если скажем «солнце», то солнцу подобная, если на свете есть две красавицы, то она — одна из них, если есть только одна красавица, то вот она и есть. Так прекрасна была девушка.
Пришла пора выдавать девушку замуж.
— Кто расскажет сорок небылиц, тот и получит мою дочь в жены, — объявил хан. — Но чтоб небылицы были одна другой лучше и чтоб никто не мог в них поверить.
Прослышали об этом джигиты и устремились во дворец хана. Уж такие небылицы рассказывают, стараются перещеголять друг друга! А хан слушает и всем говорит:
— Какая же это небылица?! Вполне могло быть такое.
Недостойным женихам по приказу хана отрубали головы, и это отбило у джигитов охоту заполучить в жены ханскую дочь. А хан уж потерял надежду услышать сорок небылиц.
Однажды, когда хан в золотом дворце лежал на шелковых подушках, пришел к нему юноша. Увидев его, хан нахмурил брови и спрашивает:
— Чего тебе, несчастный, надо?
— Я, хан-атай, табунщик. Пришел рассказать тебе сорок небылиц, — отвечает юноша.
— Окаменей на месте, и чтоб мои глаза тебя не видели! Джигиты знатнее тебя и старше не сумели рассказать мне сорок небылиц. Ты, верно, без головы хочешь остаться?! — накинулся на юношу хан.
— Нет, хан-атай. Голова останется при мне. А тебе, хочешь или нет, придется отдать за меня дочь.
Хан помолчал и сказал:
— Ну, раз уж ты сам лезешь под топор, говори.
И юноша начал так:
«Родился я раньше отца и пас табун деда. Большой был табун. Когда табун лежал, я по ушам считал; когда стоял, я по ногам пересчитывал. Однажды встал я рано утром, смотрю: табун лежит. Сосчитал по ушам — одной жеребой кобылицы не хватает. Поднял табун, по ногам пересчитал — жеребой кобылицы снова не хватает. Позади был большой холм. Поднялся я на его вершину, посмотрел по сторонам, но ничего не увидел. Взял я тогда свой курук, оперся на его толстый конец и хотел взобраться на его тонкий конец, да не сумел. Тогда я оперся на тонкий конец и на толстый взобрался. Приставил ладонь к глазам, но опять ничего не увидел.
Что делать?! Если кобылица ожеребилась и в степи осталась, то как бы жеребенка волк не съел. Опечалился я, глаза слезами наполнились, и пошел я от своего коса на север.
Прошел я по той дороге уже большой путь, смотрю: впереди половинка высохшего лошадиного навоза. И так и эдак, и потея и вздыхая, как будто день собаки настал[23], кое-как изловчившись, я на нее взобрался.
Посмотрел я на все четыре стороны, вижу, как моя кобылица на другом берегу Эдиля по ветру бежит, на ходу жеребится.
Обрадовался я, спрыгнул с половинки сухого навоза и быстро к Эдилю побежал. Перебросил свой курук через Эдиль и, как по мосту, перешел на другой берег.
Поймал я кобылицу, оседлал ее, жеребенка на колени взял и в Эдиль ступил. Доплыли мы до середины реки, смотрю: кобылица тонуть стала, и я вместе с ней. Быстро сообразил я, что делать, оседлал жеребенка, взобрался на него, а кобылицу на колени взял и поплыл дальше.
Вышел на берег, иду, смотрю: из-под выросшего куста заяц юркнул в степь. Я стегнул курук жеребенком, догнал его и поймал…»
Хан видит, что табунщик действительно может рассказать сорок непохожих одна на другую небылиц, и решил сбить его.
— Крольчонка, наверное, за зайца принял? — говорит хан.
— Может и крольчонок то был, только берцовая кость его перекрытием для твоего дворца может послужить.
— Да не для дворца, а для юрты?!
— Может и для юрты. Только ту юрту сорок атанов должны были тащить.
— Ты, верно, хотел сказать «сорок тайлаков»?!
— Может и сорок тайлаков, только они верхушки сосен в сорок обхватов глодать могли.
— Верно, сорок муравьиных обхватов?!
— Может и сорок муравьиных обхватов, только когда на вершины сосен старики смотрели, с их голов папахи падали!
— Верно, эти старики карлики?!
— Может и карлики, только они со дна колодца воду пили.
— Верно, те колодцы канавами были?
— Может и канавами, только ведро, брошенное туда утром, доставало дна к вечеру.
— Верно, дни тогда коротки были?!
— Может и коротки, только утром трехгодовалая телка в долине телилась, а вечером ее теленок трехгодовалым волом становился. Его в арбу запрягали да в лес за дровами ездили.
Хан замолчал, понял, что не собьет табунщика, и решил до конца его слушать и верить всем его россказням.
А табунщик между тем продолжает:
«Ну вот, взял я того зайца, принес в кос, шкуру с него содрал, разделал, целый пуд жира вытопил. Мясо в казан бросил, а жиром решил сапоги смазать. Всего жира только на один сапог хватило, а другой остался несмазанным. Съел я мясо зайца и лег спать.
Через некоторое время проснулся я от шума. Смотрю: два сапога дерутся.
— Тебя жиром смазали, а меня — нет! — кричит один другому.
— Меня жиром смазали, а тебя — нет! — еще злее кричит второй.
Встал я и разбросал их в разные стороны: смазанный жиром под голову подложил, а несмазанный возле ног поставил.
Лег я снова спать. Утром просыпаюсь, смотрю: несмазанный сапог, обидевшись, что его не смазали да еще вдобавок разбранили и выставили у ног, а не положили под голову, убежал. Тогда я быстро обул обе ноги в один смазанный сапог и пустился за несмазанным сапогом.
Бежал-бежал, смотрю: мой сапог на большом тое у столов прислуживает, людям мясо разносит. Увидел он меня и в лице переменился. Бедный, верно, испугался, что я его побью за побег. Я ему весело глазом моргнул, он повеселел и тоже моргнул мне в ответ, а потом стал мне подносами мясо носить. Пятнадцать подносов я съел, от жажды все бочки с бозой опустошил, но все равно не напился. Обув один сапог на обе ноги, побежал я на Эдиль. Был очень жаркий день. Прибежал — смотрю: Эдиль замерз. На поясе моем большой топор висел. Я стал рубить им лед, но он не разбивается. Отбросил я топор, снял с головы папаху и головой пробил прорубь.
Только утолил жажду, смотрю: на бесспицовой арбе без мешков, просом наполненных, аульчане едут. Они на меня смотрят и кричат:
— Что видел, что видел?!
Я им в ответ:
— На бесспицовой арбе, без мешков, просом наполненных, вас видел.
А потом сам спрашиваю:
— А вы что видели?
Они мне:
— С половиной головы на плечах тебя видели.
Схватился я за голову: оказывается, на самом деле, когда я головой лед разбивал, половину там оставил».
— Врешь! — закричал хан.
— Не спеши, хан-атай, я обещал тебе сорок небылиц, — ответил табунщик и продолжал:
«Вернулся я к проруби, забрал свои полголовы, поставил обратно, и, услышав, что тому, кто расскажет сорок небылиц, хан свою дочь отдаст, пришел я к тебе, хан-атай».
— Врешь ты все! — сказал хан.
Так и пришлось хану отдать свою дочь за табунщика.
43. Молла и овца
Однажды зимой молла проезжал ночью через аул и решил заночевать там. Он слез с повозки, постучался в дверь ближайшего дома и попросился на ночлег.
— Заходи, заходи, — пригласил моллу старый хозяин дома.
Возничий стал распрягать лошадей, а молла вошел в дом.
— Раздевайся, молла, раздевайся, — говорит ему старик.
Молла снял свою волчью шубу. Тут овца, которая была в доме старика, почуяла волчий дух и забеспокоилась: трясется, стучит о земляной пол копытами.
— Что это с твоей овцой, чего она сердится? — спрашивает молла.
А хитрый старик отвечает:
— Да она волчий дух почуяла. В эту зиму моя овца задрала десять волков.
Удивился молла и говорит:
— Продай мне твою овцу. Я хорошо заплачу.
— Продать, конечно, можно, — отвечает старик, — да только тебе это дорого станет, ведь овца-то особенная!
— Как бы дорого ни стоила, а все не дороже денег. Продай, дам тебе тысячу рублей.
Старик не стал больше торговаться и отдал овцу.
Рано утром молла сел в повозку, захватил с собой овцу и отправился в путь. Вдруг впереди на дороге молла увидел трех волков. Почуяв волков, овца забеспокоилась и стала метаться в повозке. Тут молла говорит возничему:
— А ну, выпусти овцу на дорогу!
Возничий смеется:
— Пусть еще больше распалится!
Когда волки были уже совсем близко, овцу выпустили на дорогу. А она как припустится в лес! Волки конечно за ней. А молла кричит возничему:
— Беги за ними, иначе овца попортит волчьи шкуры!
Когда возничий прибежал в лес, он нашел там только овечьи кости. Возничий вернулся к молле и говорит с улыбкой:
— Э, хороша овца! Хоть и растерзали ее волки, она все же им не уступила!
— Я же говорил тебе, раньше надо было ее выпустить! — сердито отвечает молла. — А то она так распалилась, что сама себя растерзала.
44. Ум старика
Жил когда-то хан. Он был молодым и стариков не любил. Однажды хан приказал собрать всех стариков и отрубить им головы. Один джигит ослушался ханского приказа и спрятал своего престарелого отца в погребе.
Прошло немного времени, и соседний правитель объявил молодому хану войну. Хан стал собирать войско. Джигит, скрывший своего отца в погребе, решил рассказать ему о предстоящем походе и посоветоваться с ним.
Старик сказал сыну: