не было мотива. Но Витинари оставался в живых, потому что устраивал дела таким образом, что будущее без него представлялось более рискованной перспективой, чем будущее с ним.
Выходит, решиться на его убийство мог только безумец – а безумцев в Анк-Морпорке хватало, боги свидетели, – или кто-то, кто не сомневался: если город рухнет, он окажется на самом верху этой груды обломков.
Если Фред прав – а сержант обычно служил хорошим примером того, как мыслят простые горожане, поскольку и сам был простым горожанином, – таким человеком был капитан Моркоу. Но Моркоу был одним из немногих жителей города, кому, кажется, нравился Витинари.
Конечно, был еще один человек, который выиграл бы от убийства патриция.
«Вот черт, – подумал Ваймс. – Это же я».
В дверь снова постучали. Этот стук он не опознал.
Он осторожно приоткрыл дверь.
– Это я, сэр. Задранец.
– Ну заходи тогда. – Было приятно осознавать, что хоть у кого-то в мире больше проблем, чем у Ваймса. – Как там его светлость, в каком он состоянии?
– В стабильном, – ответил Задранец.
– Смерть – это тоже стабильное состояние.
– Я имею в виду, что он жив, сэр. Сидит и читает. Доктор Пончик смешал для него какую-то липкую гадость, которая отдает водорослями, а я добавил туда глубульской соли. Сэр, помните того старика из дома на мосту?
– Какого ста… ах да. Точно. – Казалось, что это было уже давным-давно. – А что такое?
– Ну… Вы меня попросили осмотреться, и я… сделал несколько картинок. Вот, например. – Он протянул Ваймсу черный прямоугольник – почти черный.
– Странно. Это что такое?
– Э… Вы слышали теорию про глаза мертвеца, сэр?
– В теории я не силен, я как-то больше по практике.
– Ну, в общем… говорят…
– Кто говорит?
– Все говорят, сэр.
– Те самые «все» из фразы «всем известно»? Те, из кого состоит «общество»?
– Да, сэр. Видимо, они.
Ваймс махнул рукой.
– А, эти. Ну, продолжай.
– Говорят, что в глазах у мертвеца отражается последнее, что он видел при жизни.
– Слышал, да. Но это все старые сказки.
– И правда старые. Но посудите сами, разве они дожили бы до наших дней, будь они неправдой? Мне показалось, я увидел красную искорку, так что я велел бесу нарисовать зрачок как можно крупнее, пока она совсем не погасла. И вот тут, прямо посередине…
– А бес не мог просто это выдумать? – спросил Ваймс, снова глядя на картинку.
– Они лишены воображения, сэр. Что видят, то и рисуют.
– Светящиеся глаза.
– Две красные точки, – педантично уточнил Задранец, – которые и вправду могут быть светящимися глазами, сэр.
– Хорошо подмечено, Задранец. – Ваймс поскреб подбородок. – Проклятье! Надеюсь, никакие боги тут не замешаны. Только этого мне сейчас не хватало. Можешь сделать копии, чтобы я отправил их во все штаб-квартиры?
– Да, сэр. У беса хорошая память.
– Тогда за дело.
Но прежде чем Задранец вышел, дверь снова открылась.
Ваймс поднял голову. На пороге стояли Моркоу и Ангва.
– Моркоу? Я думал, у тебя выходной.
– Мы обнаружили труп, сэр! В Музее гномьего хлеба. Но когда мы вернулись в штаб-квартиру, нам сказали, что лорд Витинари мертв!
«Так и сказали? – подумал Ваймс. – Вот тебе и слухи. Если бы правда могла распространяться с той же скоростью, до чего было бы хорошо…»
– Для трупа он слишком глубоко дышит, – сказал он. – Думаю, что с ним все будет в порядке. На этот раз его не устерегли, но это ничего. Я нашел для него врача – не самого известного, но хорошего. Не волнуйся.
«Не устерегли, – подумал Ваймс. – А ведь это я возглавляю Стражу».
– Не самого известного? Надеюсь, вы не зря сделали на него ставку, сэр, – сурово сказал Моркоу.
– О, не переживай. Он так хорош, что даже на его пациентов делают ставки, – ответил Ваймс.
«Я должен был его устеречь, и я оплошал».
– Если с ним что-то случится, это станет трагедией для всего города! – сказал Моркоу.
В его прямом и решительном взгляде не читалось ничего, кроме искреннего беспокойства.
– Да уж, пожалуй, – сказал Ваймс. – Так или иначе, все под контролем. Говоришь, еще кого-то убили?
– В Музее гномьего хлеба. Кто-то убил господина Хопкинсона его собственным хлебом!
– Его заставили съесть музейные экспонаты?
– Ему разбили голову, сэр, – с укором сказал Моркоу. – Боевым Батоном.
– Господин Хопкинсон – это такой старичок с белой бородой?
– Да, сэр. Если помните, я вас знакомил, когда водил вас на выставку метательных кренделей.
Ангве показалось, что Ваймс на секунду поморщился, что-то припоминая.
– Кому понадобилось убивать стариков? – бросил он в пустоту.
– Не знаю, сэр. Констебль Ангва сходила на разведку в штатском, – Моркоу заговорщически приподнял бровь, – и не нашла ничьих следов. Преступники ничего не забрали. Вот орудие убийства.
Боевой Батон был намного крупнее обычного батона. Ваймс осторожно покрутил его в руках.
– Для гномов это метательное оружие, да?
– Да, сэр. В прошлом году на чемпионате в Семигорье Снорри Щитогрыз похожим хлебом сшиб верхушки с шести крутых яиц разом, метнув его с пятидесяти ярдов, – а у него был обычный охотничий батон. Но это не просто батон – это культурная ценность. Мы утратили технологии, по которым пекся такой хлеб. Он единственный в своем роде.
– И, наверное, дорого стоит?
– Очень, сэр.
– Достаточно, чтобы его украсть?
– Его никому не удастся сбыть. Каждый честный гном тут же его узнает!
– Хм-м. Ты слышал про убийство священника на мосту Призрения?
Эти слова потрясли Моркоу.
– Отца Трубчека убили? Неужели правда?
Ваймс удержался от того, чтобы спросить: «Так ты его знал?» Ведь Моркоу знал всех. Забрось его в какие-нибудь густые джунгли, и он бы тут же сказал: «Приветствую, господин Бегущий-по-Джунглям! Доброе утро, господин Говорящий-с-Лесом! Что за дивная у вас духовая трубка! И в какое интересное место вы придумали воткнуть перо!»
– У него было больше одного врага? – спросил Ваймс.
– Простите, сэр? Почему больше одного?
– То, что у него был как минимум один враг, и так очевидно, правда?
– Он очень славный старичок… был, – сказал Моркоу. – Почти не выходил из дома. Всё время сидит… сидел над книгами. Очень увлекался религией. То есть религиями, самыми разными. Он их изучал. Чудаковатый, но совершенно безобидный. Зачем кому-то его убивать? И господина Хопкинсона? Кому помешали два ни в чем не повинных старика?
Ваймс вернул ему Боевой Батон.
– Это нам и нужно выяснить. Констебль Ангва, взгляни-ка на это. Поработай в паре… да, в паре с капралом Шельмой Задранцем, – сказал он. – Он уже кое в чем продвинулся. Задранец, Ангва тоже из Убервальда. Может, у вас есть общие друзья и все такое.
Моркоу жизнерадостно кивнул. Лицо Ангвы сделалось каменным.
– О, х’драк г’хар д’Стража, Пр’хн’дей, – сказал Моркоу. – Х’х Ангва т’констебль… Ангва г’хар, б’хк баргр’а Пр’хн’дей кад’к[10]…
Ангва сосредоточилась.
– Грр’дакк д’буз’драк… – выдавила она.
Моркоу рассмеялся.
– Ты только что сказала: «Какая милая кирка, очень женственная!»
Шельма уставился на Ангву, которая в ответ пробормотала:
– Ну, тем, кто не питался с детства гравием, трудно выучить гномий…
Шельма еще несколько мгновений на нее таращился.
– Э… спасибо, – наконец произнес он. – М-м-м…
Я, пожалуй, пойду, приберусь в лаборатории.
– А что насчет лорда Витинари?
– Я поручил это своему лучшему человеку, – сказал Ваймс. – Верному, надежному, знающему тут все ходы и выходы как свои пять пальцев. Другими словами, я сам этим займусь.
Надежда, вспыхнувшая было в глазах Моркоу, сменилась обидой и удивлением.
– Вы не хотите, чтобы я помог? Я мог бы…
– Нет. Ты уж прости старика. Я хочу, чтобы ты отправился в штаб-квартиру и занялся делом.
– Каким делом?
– Каким угодно! На месте разберешься. Можно поперекладывать бумажки. Или составить новое расписание дежурств. Поори на людей! Почитай рапорты!
Моркоу отдал честь.
– Есть, командор Ваймс.
– Вот и ладно. Ну, ступайте.
«И, если что-то случится с Витинари, – добавил про себя Ваймс, когда удрученный Моркоу вышел из комнаты, – никто не сможет сказать, что ты в это время был с ним рядом».
Решетчатое окошко в воротах Королевской геральдической палаты щелкнуло и открылось под аккомпанемент приглушенного рева и рычания.
– Да? – спросил голос. – Чего тебе надобно?
– Я капрал Шноббс, – сказал Шнобби.
К решетке прислонился глаз. Ему во всем своем блеске и нищете предстала та необъяснимая ошибка природы, которую именовали капралом Шноббсом.
– Ты бабуин, что ли? Мы как раз посылали за бабуином, чтобы…
– Нет. Я пришел по поводу этого… как его… гербария.
– По поводу герба? Ты? – спросил голос. В его интонации слышался недвусмысленный намек на то, что существуют разные степени знатности, от короля до простолюдина, но для капрала Шноббса, возможно, потребуется ввести новую степень – чернее черни.
– Мне сказали прийти, – жалко протянул Шнобби. – Сказали, тут как-то замешано мое колечко.
– Отправляйся-ка кругом, через черный ход, – сказал голос.
Шельма возился с самодельным оборудованием, которое он расставил в уборной, когда какой-то звук заставил его обернуться. К дверному косяку прислонилась Ангва.
– Что такое? – спросил он.
– Ничего. Я просто решила сказать: не волнуйся, я никому не скажу, если ты не захочешь.
– Не понимаю, о чем ты!
– А вот и неправда.
Шельма выронил пробирку и обмяк на сиденье.
– Как ты догадалась? – спросил он. – Даже другие гномы не замечают! Я ведь так осторожничаю!
– Давай просто сойдемся на том… что у меня особое чутье, – ответила Ангва, глядя, как Шельма рассеянно протирает мензурку. – Не понимаю, почему ты так расстраиваешься. Я думала, для гномов между мужчинами и женщинами все равно нет особой разницы. Половина гномов, которых мы сюда приводим по статье номер двадцать три, женщины, я это точно знаю, и они всегда самые неуемные…