Ваймс повернулся. Моркоу слышал, как он дышит. Короткими, резкими вдохами-выдохами, как человек, который изо всех сил старается контролировать себя.
– Что мы упустили, капитан? – далеким голосом спросил он.
– Сэр?
– В спальне его сиятельства. Там есть кровать. Стол. Письменные принадлежности на столе. Ночной столик. Кресло. Кувшин. Все. И это все мы поменяли. Ему приносят завтраки, обеды и ужины. Но мы проверили еду, не так ли?
– Всю кладовку, сэр.
– Точно? Мы могли ошибиться. Не знаю где, но где-то мы ошиблись. На кладбище покоятся два доказательства того, что мы ошибаемся. – Ваймс чуть ли не рычал. – Что мы пропустили? Никаких следов мышьяка Задранец не обнаружил. Но мы же что-то пропустили! Надо узнать как, и тогда, если нам повезет, мы узнаем кто.
– Сэр, а если воздух, которым он дышит…
– Мы перевели его в другую комнату! Даже если кто-то, не знаю уж кто и как, закачивал туда яд… он не может обработать все комнаты во дворце! Тут дело в еде!
– Я лично следил за тем, как пробуют еду, сэр.
– Значит, черт побери, мы что-то просмотрели! Люди умирают, капитан! Госпожа Ветерок умерла!
– Кто, сэр?
– Ты о ней никогда не слышал?
– Не могу сказать, сэр. Чем она занималась?
– Занималась? Ничем, я думаю. Она вырастила девять детей в двух комнатках, в невозможной тесноте, и шила рубахи за два пенса в час. Все часы, что отпустили ей боги, она только и делала, что работала и следила за собой, а теперь она умерла, капитан. И ее внук. В возрасте четырнадцати месяцев. Потому что ее внучка принесла из дворца объедки! Чтобы побаловать их! И знаешь что? Милдред решила, я пришел арестовать ее за воровство! О боги, прямо на проклятых похоронах! – Ваймс разжал и сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели. – Это уже убийство. Не политика, не покушение, а убийство. И случилось оно потому, что мы никак не можем задать правильный вопрос!
Дверь открылась.
– Добрый день, милостивый господин, – улыбаясь и отдавая честь, сказал сержант Колон. – Извини за беспокойство. Я понимаю, сейчас ты сильно занят, но я должен спросить, просто чтобы исключить тебя из списка подозреваемых, если можно так выразиться. Ты, случаем, не пользуешься дома мышьяком?
– Э… Фенли, не держи офицера в дверях, – промолвил в ответ чей-то взволнованный голос, и мужчина отступил в сторону. – День добрый, офицер. Чем можем быть полезны?
– Проверяем дома на мышьяк, сэр. Кажется, его применяют там, где не положено.
– О боги. Да неужели? Я точно уверен, мы мышьяком не пользуемся, но заходите, пожалуйста, я на всякий случай спрошу у мастеров. Не хотите ли чашку чаю?
Колон оглянулся. На улице клубился туман. Небо посерело.
– Не отказался бы, сэр! – кивнул он.
Дверь за его спиной закрылась.
А секундой спустя послышался тихий скрежет многочисленных засовов, встающих на свое место.
– Итак, – сказал Ваймс, – повторим еще раз.
Он взял воображаемый половник.
– Я повар. И я приготовил эту питательную кашку, которая на вкус точь-в-точь собачья моча. Вот я наливаю ее в три миски. Все за мной следят. Миски тщательно вымыты, правильно? Отлично. Пробовальщики берут две из них: одну – чтобы снять пробу, а вторая уходит на экспертизу Задранцу, после чего слуга – это ты, Моркоу, – берет третью и…
– Ставит ее в этот подъемник, сэр. Он есть в каждой комнате.
– Я думал, слуги сами относят еду наверх.
– Шесть этажей по лестницам? Все остынет, сэр.
– Гм… но все равно держи. Мы несколько забежали вперед. У тебя миска. Ты ставишь ее на поднос?
– Да, сэр.
– Ставь.
Моркоу послушно поставил невидимую чашку на невидимый поднос.
– Что-то еще? – уточнил Ваймс.
– Нарезанный хлеб, сэр. Буханку мы тоже проверяем.
– Суповые ложки?
– Да, сэр.
– Ну, не стой же. Клади, клади…
Моркоу, держащий обеими руками невидимый поднос, пристроил его поудобнее, освободил одну руку и положил на поднос невидимый кусок хлеба и воображаемую ложку.
– Это все? – спросил Ваймс. – Соль и перец?
– Мне кажется, я видел солонку и перечницу, сэр.
– Туда же их.
Ваймс круглыми глазами уставился на пустое пространство между поднятыми руками Моркоу.
– О нет, – пробормотал он. – Вот что мы упустили… То есть… неужели мы это упустили?
Он потянулся и взял невидимую баночку.
– Капитан, мы соль проверяли? – рявкнул он.
– Сэр, это перец, – подсказал Моркоу.
– Соль! Горчица! Уксус! Перец! – воскликнул Ваймс. – Мы тщательно проверяем всякие каши, а потом позволяем его сиятельству добавлять яд по вкусу. Мышьяк – это металл. Можно ли сделать… металлическую соль? Успокой меня, скажи, что мы не забыли об этом. Мы же не настолько глупы – или все-таки настолько?
– Сейчас, сэр, я все узнаю, – откликнулся Моркоу и с растерянным видом огляделся по сторонам. – Вот только поднос поставлю…
– Стоп, подожди, – остановил его Ваймс. – У меня такое уже было. Слишком рано носиться по городу с воплями: «Дайте мне полотенце!» Да, у нас есть идея. Но продолжим. Ложка. Из чего она сделана?
– Хорошо подмечено, сэр. Я проверю мастерскую, сэр.
– Мы готовим на угле! Но что он пьет?
– Кипяченую воду, сэр. Ее пробуют пробовальщики. А я проверяю стаканы.
– Отлично. Итак… поднос готов, мы ставим его на подъемник – и что потом?
– Люди на кухне тянут за канаты, и он поднимается на шестой этаж.
– Без остановок?
Моркоу воззрился на него пустым взглядом.
– Он поднимается на шесть этажей, – сказал Ваймс. – Подъемник – это шахта с большим ящиком, который можно поднимать и опускать, правильно? Могу поспорить, на каждом этаже у подъемника есть дверки.
– Некоторые этажи почти не используются, сэр…
– Для отравителя это даже лучше. Гм-м. Он просто стоит там и ждет, когда мимо проедет поднос. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что еда, которая приезжает наверх, в точности та же самая, что ушла отсюда.
– Великолепно, сэр!
– И клянусь, все происходит вечером! – воскликнул Ваймс. – Патриций работает допоздна, а встает ни свет ни заря. Когда он ужинает?
– Сейчас, когда болен, примерно в шесть часов, сэр, – сообщил Моркоу. – В это время уже темно. А потом садится за работу.
– Вот именно. У нас куча дел. Пошли.
Патриций сидел и читал, когда в комнату вошел Ваймс.
– А, Ваймс, – сказал он.
– Сэр, скоро доставят ваш ужин, – промолвил Ваймс. – И еще раз хочу намекнуть: вы бы сильно облегчили нам работу, если бы переехали из дворца.
– В этом у меня нет никаких сомнений.
Из шахты подъемника послышалось громыхание. Ваймс пересек комнату и открыл дверцы.
В ящике сидел гном. В зубах он держал кинжал, в каждой руке – по топору, а его яростный, устремленный вперед взор, казалось, способен был пробивать стены.
– О боги, – слабо проговорил Витинари. – Надеюсь, его хоть горчицей приправили?
– Констебль, какие-то проблемы были? – спросил Ваймс.
– Нихах неф, фэр, – отрапортовал гном и, разогнувшись, вытащил из зубов нож. – Везде темно, сэр. По пути попадались какие-то дверцы, но, похоже, ими давно уже не пользовались, однако я все равно забил их, как и приказывал капитан Моркоу, сэр.
– Очень хорошо. Можешь спускаться обратно.
Ваймс закрыл дверцу. Гном угромыхал вниз.
– Ты стараешься предусмотреть каждую мелочь, да, Ваймс?
– Надеюсь, сэр.
Ящик вернулся. Ваймс достал оттуда поднос.
– Что это?
– Клатчская пицца без анчоусов, – подняв крышку, ответил Ваймс. – Куплена в «Макпицце Рона», что сразу за углом. Вряд ли возможно отравить всю еду в городе. А столовые приборы из моего дома.
– Ваймс, у тебя мозги истинного стражника.
– Спасибо, сэр.
– За что? Это был не комплимент.
Патриций с видом исследователя, занесенного в абсолютно чужую страну, потыкал вилкой в тарелку.
– Ваймс, это кто-то уже ел?
– Нет, сэр. Просто начинка рубится очень мелко.
– Понимаю. А то я было подумал, может, пробовальщики совсем с ума сошли, – пожал плечами патриций. – Честное слово… Какие еще удовольствия ждут меня в будущем?
– Сэр, вы выглядите гораздо лучше, – напряженно откликнулся Ваймс.
– Спасибо, Ваймс.
Когда Ваймс ушел, лорд Витинари съел пиццу – по крайней мере, те ее составные части, которые он вроде бы узнал. Потом отставил в сторону поднос и задул свечу у кровати. Немного посидев в темноте, он сунул руку под подушку и нащупал там маленький острый ножик и коробку спичек.
Ваймс… Все-таки исключительный, замечательный человек. В его бесполезных, отчаянных и абсолютно ошибочных метаниях было что-то невероятно трогательное. Однако еще немного – и терпению придет конец: патриций уже едва сдерживался, чтобы не подбросить верному командору пару-другую подсказок.
Моркоу сидел в главной штаб-квартире Городской Стражи и разглядывал Дорфла.
Голем стоял там же, где его оставили. Какой-то шутник повесил ему на руку кухонное полотенце. Голова голема все еще была открыта.
Какое-то время Моркоу, подперев рукой подбородок, рассматривал его. Затем выдвинул ящик стола и вытащил оттуда древний свиток. Поизучал его. Встал. Подошел к глиняному истукану. Вложил шхему обратно в голову голема.
Оранжевый огонек загорелся в глазах Дорфла. Только что перед Моркоу стояла обыкновенная обожженная глина, но вдруг она вновь обрела ту неуловимую ауру, которая отличает живое от неживого.
Моркоу отыскал дощечку и карандаш, всунул их в руку голема и отступил на шаг.
Горящие глаза внимательно следили за тем, как он снял пояс с мечом, нагрудник, безрукавку и стянул через голову шерстяную нательную рубаху.
Его мускулы заблестели в неверном свете свечей.
– Я безоружен, – сказал Моркоу. – Беззащитен. Видишь? Теперь слушай меня…
Дорфл бросился вперед, занося громадный кулак.
Моркоу не шевельнулся.