— Отлично, а ты как? Какая беда привела тебя в мой медвежий угол?
— Зуб замучил, выдрать надо.
— Кому, тебе или коню?
— Мне, будь он неладен!
Дундурия придвинул свою физиономию к пышной бороде и усам нашего школьного истопника Джурача Карабардаковича, и нам почудилось, будто соединились два растрепанных гнезда — сорочье и воронье.
— Уж очень велик у тебя испорченный зуб. Придется конские клещи брать.
— Какие хочешь бери, только выдери!
Джурач Карабардакович растянулся на лугу, Дундурия засунул лошадиные клещи в его открытый рот и давай дергать. Дергает, дергает, таскает Джурача по траве, а проклятый зуб не шелохнется.
— Видал ты этого лошадиного братца! — отдувается Дундурия. — Сейчас мы с ним, дружище, по-другому поговорим.
Дундурия велел Джурачу встать, для прочности расставив ноги пошире, Славко сзади его за кушак ухватил, я обнял Славко сзади обеими руками, а Ёя Кляча уцепился за мой ремень. Таким образом выстроенные гуськом, уперлись мы ногами в землю напротив Дундурии, а Дундурия зажал проклятый зуб железными лошадиными клещами да как заорет:
— Вылезай, лошадиный резец, настал твой конец!
Дундурия тянет Джурача на себя, мы — на себя, рывок туда, рывок сюда, рывок туда, рывок сюда! Вдруг наша сторона перетянула — хоп! — и все мы попадали на спины, а Ёя Кляча скатился в речку и вылез мокрый с ног до головы. У меня лопнул ремень от штанов, Славко перевернулся через голову, а простертый на траве Джурач застонал:
— А зуб не шевельнулся!
Наконец прикрутили мы Джурача Карабардаковича железной цепью к тому колу, что служил коновязью, Дундурия поднатужился, дернул изо всех сил и вырвал испорченный зуб.
— Ну, побратим, и знатный же был у тебя клык: сколько пришлось мне повыдергивать зубов и у людей, и у коней, а такого великана я еще не видывал! — признался Дундурия.
После этого приключения с зубом мы до того развеселились, что позабыли и про пещеру, и про рыбалку и до вечера засиделись в гостях у мельника в удивительном Ущелье сказок. И весь улов свой съели за компанию с Джурачем и Дундурией.
14
После нашего посещения Ущелья сказок и мельника Дундурия весь прочий мир показался нам таким неинтересным и скучным, как после пробуждения от чудесного сна. На мельнице мы позабыли даже про Кошачью пещеру и вспомнили о ней лишь по дороге домой.
— Так мы и не дошли до Кошачьей пещеры! — укорил я Славко.
— Твоя правда. В другой раз дойдем, только сначала надо собрать гайдуцкую дружину.
— Давай же скорее за дело, зачем откладывать!
— Но — тссс! Это надо в секрете держать. В нашу тайну можно посвятить только Джурача да вот еще бабку Ёку.
— Это с какой же стати нам их в нашу тайну посвящать?
— А с такой, что Джурач когда-то гайдуком был, а бабка Ёка в молодости гайдуцким посыльным служила, гайдуцкую почту носила.
— Ну и бабка, дьявол ее забодай! — поразился Ёя Кляча.
— Как бы дьявол самого тебя не забодал! — проскрежетал чей-то голос из густого орешника возле самой тропы.
— Ой-ой-ой! Гайдуки! — прошипел Ёя осевшим голосом, и глаза у него округлились от ужаса, как у кобылы при виде волка.
С перепугу мы озирались вокруг, не зная, куда бы кинуться наутек, а мой друг Славко, скорчив строгую мину, крикнул этаким хриплым и низким голосом:
— Эй, кто там прячется?!
— Охо-хо, до чего же ты страшен! — передразнил его тот же неведомый скрипун из орешника. — Ой, держите меня, люди добрые, от твоего баса-контрабаса у меня ноги подгибаются.
И прежде чем мы распознали этот показавшийся нам знакомым насмешливый говорок, из густой зелени орешника появилась, улыбаясь во весь рот, бабка Ёка.
— Вы что же это так струхнули, новоиспеченные гайдуки?
— А потому что нас сомнение разобрало — откуда это женскому голосу в самой чаще леса взяться, а был бы это мужской голос, мы бы ничуть не испугались! — нашелся Ёя Кляча.
Бабка Ёка вышла на тропу с полной торбой за плечами, у ее ног увивался верный спутник — пушистый одноглазый кот тигровой масти Котофей.
— Смотрите пожалуйста, как он об мои ноги трется! — ласково приговаривала бабка Ёка. — Это он боится куриного вора с мельницы, кота Котурия.
— Ты что же, к самой мельнице ходила? — поразился Славко.
— Эгей, сыночек, я еще дальше зашла! — хвастливо воскликнула бабка. — Бабка Ёка возле самой Кошачьей пещеры лекарственные травки собирала, а в тех местах Котурия безраздельно разбойничает. Один раз чуть при мне Пушинку Быстрицкую не задрал.
— Это кто такая Пушинка Быстрицкая? — спросил Ёя Кляча.
— Да белка, милый мой. Ты что же, не помнишь, что нам про нее мельник Дундурия рассказывал? — упрекнул я друга.
— Э-э, сынок мой Ёя, коли памяти у тебя нету, тогда хоть силушку свою нам покажи да понеси-ка ты мою торбу! — поддела Клячу бабка Ёка и тотчас же взвалила ему на спину торбу с травами.
Пошли мы все вместе. По пути бабка Ёка наставляет своего носильщика:
— Вот видишь, голубок мой сизый, какую добрую службу твоя силушка сослужила старой бабке. Разве это не лучше, чем перед школьной мелкотой свое геройство показывать и мучить малышей.
— Оно, конечно, лучше, но скучнее! — искренне признался «сизый голубок».
Поминутно останавливаясь, бабка Ёка показывала нам разные цветы и травы, объясняя их целебные свойства:
— Это вот подорожник. Его к порезам привязывают. Подержишь ночь, глядь, и зажило все. А это вот заячья капуста. Ею в лесу всегда подкрепиться можно.
На маленькой солнечной полянке по пути нам попался целый ковер пепельно-серой травы. Увидела его бабка Ёка и радостно воскликнула:
— Бранко, Славко, а ну-ка поживее наберите мне этой травы. Это шалфей. Он в пожилом возрасте полезен, особенно если сделать на ракии настой.
— Ого! Если на ракии, это для моего деда подходит! — воскликнул я обрадованно и налетел на этот самый шалфей. Нарвал огромный пук и крикнул, потрясая им над головой:
Мы шалфей в лесу нарвем,
Деду Раде отнесем!
Славко Араб уставился на меня во все глаза:
— Да это ты стихотворение сочинил! Как это у тебя получилось?
И, сам пораженный рифмой, внезапно сорвавшейся с моих губ, я в недоумении озирался вокруг, как бы отыскивая глазами того, кто мне ее подсказал.
— Я и сам не знаю, просто вылетело изо рта!
— Так ты еще раз рот открой, может быть, у тебя снова стихотворение вылетит! — посоветовал Славко.
— Бранко Чопич рот раскрыл и стихом заговорил! — в то же мгновение выпалил я.
— Вот черт, уж не объелся ли ты какой-нибудь вредной травы! — заволновался Славко, опасливо оглядываясь на бабку Ёку.
— Съел я заячью капусту, пообедал очень вкусно! — снова стихами ответил я ему, на что Славко вздохнул с облегчением.
— Так и есть, это у тебя от заячьей капусты язык разболтался. В другой раз не будешь столько есть этого болтливого зелья.
Мы нагнали остальное общество как раз в тот момент, когда Ёя Кляча, указывая на пышный хвост какого-то серебристого сорняка, издал победный вопль:
— А вон еще шалфей! Я первый его нашел!
Но бабка Ёка испортила его торжество, пророкотав своим воркующим голосом:
— Ошибаешься, сизый голубок, это конский василек!
— Раз конский, значит, не ошибся! — подцепил друга Славко. — Заварит Кляча чай из конского василька, напьется и еще громче будет ржать.
— Ёя Кляча ржет, как конь, из ноздрей идет огонь! — снова вырвались у меня стихи, а Ёя Кляча, вместо того чтобы обидеться, стал носиться и ржать, как молодой выпущенный на волю жеребец:
— Ай да Бранко, иго-го, он рифмует хорошо! Иго-го! У него горячий конь, иго-го, скачет резво, как огонь! Иго-го!
Так с шутками и прибаутками добрались мы до хижины бабки Ёки и налетели на учительницу и попа.
— Что это, бабка Ёка, у тебя за отряд? — уставился батюшка на нашу команду.
— Это милые мои помощнички да ученички. Я им целебные травки показываю, они мне помогают торбу носить! — тотчас же стала выгораживать нас бабка.
— Ну что ж, это очень похвально, — одобрила нас учительница. — А то уж мы с батюшкой не знали, что и подумать, заметив, что вас не было в церкви на утренней службе. Но теперь мы знаем, что эти ребята помогают старым людям, и прощаем их.
— И еще как помогают, все под стишки да под песенки! — подмигнула нам бабка.
— Скажите на милость, а мне Икан сказал, будто Бранко вместо церкви на рыбалку отправился! — припомнила учительница. — Ну и влетит ему завтра от меня за наветы.
— И от меня еще добавьте! — прогудел поп. — Он мне сказал про этого доброго паренька, будто бы он его в мечети видел.
Славко покраснел как рак, вспомнив свои злоключения с ходжой, из-за которых он и получил свое прозвище Араб, и шепнул мне со злостью:
— Ух и задам же я этому ябеде Ильканычу, он у меня задымит почище своего чубука.
Когда я к ночи добрался наконец домой с пучком шалфея для деда Рады, он так и уставился на меня во все глаза:
— Где это ты пропадал?
— Помогал бабке Ёке траву собирать. Вот она шалфей тебе прислала и велела передать, что это для тебя самое лучшее лекарство.
— Ах ты мое сладкое дитя! — воскликнул дед. — А негодник Илька выдумал, будто ты на реку сбежал нарочно, чтобы в церковь не ходить.
Дед повесил пучок шалфея на гвоздь у себя над кроватью и торжественно поклялся:
— В следующий раз, прежде чем за розги браться, погляжу сначала на этот пучок, чтобы остудить свое сердце и укротить свою руку.
15
Наутро двинулись мы с Иканом в школу, а он от меня глаза прячет, все в сторону отводит, даже не спрашивает, где я вчера был. Сразу видать, нашкодил негодник или замышляет что-то недоброе.
Входим в класс, учительница указкой по кафедре похлопывает и спрашивает:
— А ну-ка скажите мне, кто вчера в церкви не был?
Переглянулись мы со Славко, обернулись на Ёю Клячу и только было встать собрались, как Илькастый выкрикнул из-за моей спины: