Красноармейцы напоминали обросшие мхом изваяния. Уведомление о скорой смерти совершенно не взволновало их.
Ставровский обратился к черкесу:
— Повесить сумеешь? — Князь изобразил захлест веревки вокруг шеи с оттягиванием ее вверх. Черкес хитро подмигнул и дополнил пантомиму соответствующим хрипом удавленника. — Исполняй, — сказал князь. Черкес подхватил комиссара и куда-то уволок. — Ах, черт, — Ставровский прищелкнул пальцами, — запамятовал ему про паровоз идейку подбросить. Комиссар все твердил про какой-то аллегорический паровоз, основное транспортное средство марксистского будущего, — пояснил Ставровский. — Я придумал прекратить сжигание топлива в котле. Паровой котел с электрической пружиной, пар поднимает электричество…
Глубинин промолчал, чувствуя на себе испытующий взгляд князя.
— Вы — молодец, обошлись без гуманистических истерик, — не выдержал Ставровский. — Правильно, они бы нас не пожалели.
— Разумеется, — сказал Глубинин.
— Вы полагаете, конечно, я должен был их отпустить!
— Ни в коем случае.
— Ну и отлично, — успокоился князь. — Моя человеческая деятельность оказалась сопредельной божественному деянию!
— Сменим тему, — Глубинин с деланной заинтересованностью уставился на известняковые развалины.
— Архитектурный памятник четырнадцатого века, — сказал князь. — С внутренней стороны — следы предыдущей кладки. В грузинских средневековых источниках вскользь упоминается, что фундамент монастыря был заложен в этом месте еще в шестом веке нашей эры. Если порыться хорошенько, тут можно насчитать по меньшей мере четыре археологических слоя. А справа — молодые руины русского форта начала двенадцатого века, исторической ценности не представляют…
— Откуда у вас такие сведения? — удивился Глубинин.
— Роковое совпадение, — пояснил князь. — Еще до войны я возглавлял военный эскорт палестинской экспедиции. При раскопках мы обнаружили несколько пещер-книгохранилищ. Я наткнулся на записи, датированные одиннадцатым веком, причем четко указывающие, что они — копия с более древнего документа. В записях говорится об одной христианской секте, построившей монастырь именно здесь, в Дарьяльском ущелье… — В князе проснулся исследователь. — Очевидно, что члены секты не являлись христианами в обычном понимании, хотя и впитали основные догмы. В представлении отцов монастыря образовавшаяся в познании пропасть между Богом и действительным миром разделила человечество на два враждующих лагеря. Зачарованно взирают люди в бездну, обретая надежду, каждый на своем берегу. Христианские философы той поры утверждают, что истинно лишь божество, а мир — обитель зла и царство сатаны, истинно потустороннее существование, а земное достойно отрицания и осуждения. По мнению патриарха секты, пропасть побеждается тем, что она объявляется злом, ибо зло лишь видимость, разделяющая Создателя и создание, и приобщение к Богу происходит в доказательстве иллюзорности пропасти. Дарьяльское ущелье оказалось топографическим макетом данного постулата. Но Терек — реален, и признание несуществования пропасти равносильно самоубийству, что осуждается христианством. Монахи разрешили противоречие тем, что спускали семя в Терек как частицу самих себя, чем приближались к Богу. Этот обряд назывался «превращение мутного в чистое»…
Послышалась россыпь винтовочных выстрелов и нарастающий гул голосов. В ответ ударили трескучие цикадные очереди.
— Давайте вторым номером к «максиму», — предложил Ставровский. — Ваше состояние позволяет?
— Вполне, — сказал Глубинин.
Сифилис
Тихого нрава и покладистого характера, секретарша Лариса Васильевна рассчитывала прожить долгую жизнь. Для этого она избегала всего короткого: носила только длинные платья, отпускала волосы и ногти, делала при ходьбе широкие шаги, читала многотомные эпопеи, а встречающиеся в речи маленькие слова увеличивала ласкательными суффиксами.
Однажды Лариса Васильевна поела постного борща и вспотела запахом фасоли. Она приняла душ, и у нее заболело горло. В зеркальце она увидела, что гланды облеплены коричневыми корками, полость рта воспалена, а основания десен тронуты язвочками, похожими на творожные крошки.
Лариса Васильевна растолкла в стакане таблетку фурацилина и приготовилась залить ее кипятком, но от полоскания отвлек телефон.
— У тебя «Маяк» ловится?! — спрашивала подруга. — Включай немедленно!
Лариса Васильевна повертела колесико регулятора радиочастот. Из мембраны отошли влажные, обильные хрипы, и бодрый диктор сказал:
— … обязаны помнить! Какая бы ни сложилась ситуация: горе, радость, обида — вы не должны брать в рот. Ничто не сможет заставить вас изменить своему решению. Мы проводим наши беседы, чтобы навсегда избавить вас от этой пагубно-губной привычки. От вашей воли зависит благополучие в семье и на службе. Итак, настроение у вас отличное, брать в рот вам противно! Слушайте и исполняйте: сверните газету в трубочку, поднесите ко рту… Вас стошнило! Вы здоровы!
— Ты слышала?! — перезвонила подруга. — Чудовищная пошлость!
— Они готовы залезть к нам в постель, — полусмеясь отвечала Лариса Васильевна…
Две недели назад начальник Мнухин вызвал ее в кабинет.
— Сядьте, Лариса Васильевна, — он оттянул пальцем щеку и прегадко щелкнул, — нам нужно поговорить… Не секрет, Лариса Васильевна, что моя семейная жизнь не сложилась. Я буду откровенен. Жену я выбирал с учетом внешних данных — чтоб не зарились.
Мнухин, карманный толстяк со сдобной харей, нервно хохотнул, а Лариса Васильевна сжалась в предчувствии нехорошего.
— Во время родов у жены произошел разрыв промежности, после чего она страдает недержанием… Это выше моих сил, я не могу ее бросить, но спать с ней я тоже не могу, поэтому…
Лариса Васильевна тупо рассматривала узоры на линолеуме..
— Я увольняю вас! — У Мнухина содрогались губы. — Вы презираете меня как мужчину…
— Я очень уважаю в вас мужчину и руководителя, — мертвым ртом сказала Лариса Васильевна.
— Тогда становитесь на колени! — приказал он.
Лицо Ларисы Васильевны оказалось на одном уровне с поясной пряжкой Мнухина. Она расстегнула ему ширинку. В ноздри ударил тяжелый аромат мнухинского лосьона, а сам Мнухин изнемогающе застонал…
Утром горло не болело, но значительно увеличились лимфатические узлы, сделавшиеся подвижными и болезненными. Крылья носа слегка отекли и покрылись колониями пузырьков, каждый не больше макового зерна. В ванной ждал еще один сюрприз — белесоватые, будто бы пенящиеся, выделения из влагалища.
«Все-таки простудилась», — решила Лариса Васильевна и приняла таблетку.
— Что с лицом? — нагловатым тоном спросила баба из отдела снабжения.
— А что? — смутилась Лариса Васильевна. Она пол-утра гримировала свои кожные дефекты, и, как оказалось, напрасно.
— Вроде герпеса… — Баба брезгливо принюхалась. — Вечно у вас тут вонища! — и выбежала прочь.
Оставшись одна, Лариса Васильевна полезла в сумочку за косметичкой. Действительно, еще недавно свежие пузырьки возле носа ссохлись в струпики. На лбу же появились небольшие, красноватой окраски, сидящие близко друг к другу, уплощенные узелки. Их расположение напоминало своеобразную диадему. Лариса Васильевна густо напудрилась и вернулась к бумагам.
Дома она около часа по сантиметру инспектировала свое тело. На ногах проступили сосудистые пятна, на боках, груди и животе возникла сливная сыпь с гнойничками. При сдавливании гнойничок разрешался кровянистым и мутным содержимым. В местах тесного соприкосновения тела с бельем остались крупные, возвышающиеся над уровнем здоровой кожи бляшки, как после ожога крапивой. Вокруг шеи пигментация сделалась несколько темнее и приобрела сероватый оттенок. На его фоне расположились более светлые островки, создающие впечатление плохо вымытого тела. На ягодицах, изощрившись, Лариса Васильевна увидела неприятные красновато-синюшные припухлости.
«Наверное, пятна и сыпь из-за синтетики», — мужественно успокоила себя Лариса Васильевна. Она сделала марганцовые примочки, кое-где обтерлась детским кремом, зудящие воспаления смазала йодом.
Пробуждение ознаменовалось дополнительной резью в глазах. Эрозии правильных округлых очертаний стягивали кожу обоих век. В паху отчетливо прощупывался лимфатический узел размером с каштан.
«Тянуть некуда», — сникла Лариса Васильевна и, отпросившись с работы, поехала в кожно-венерологический диспансер.
— Дайте ваш паспорт, — морщась, сказала из окошка регистраторша, — и заполните талон. Образец на стенде… — Вам куда, к дерматологу или к венерологу? — Регистраторша приняла талон и вклеила в карточку.
— Мне справку… для бассейна, — робко схитрила Лариса Васильевна.
— Поднимитесь по центральной лестнице, потом прямо по коридору, кабинет номер девять, врач Прущ Николай Георгиевич.
Лариса Васильевна взяла карточку и отправилась на поиски девятого кабинета.
Она заблудилась. Вместо того чтобы идти по указанному маршруту, она, обогнув центральную лестницу, пыльными ступенями спустилась вниз, в подвальный коридор, облицованный простенькой плиткой, одинаковой на полу и на стенах.
Коридор все петлял и петлял, сложенные шалашиком носилки сменялись стойками для капельниц, в разобранном виде лежали лампы из операционных. Озабоченная своими несчастьями, Лариса Васильевна не задумывалась над тем, что, скорее всего, попала в подсобное помещение. Она цокала по коридору минут десять, но не встретила ни пациентов, ни санитарок. Слегка настораживало отсутствие привычного для больницы запаха хлорки. Лариса Васильевна по-хозяйски определила, что уборку здесь производили давненько. Вдоль стен уже не было больничного инвентаря, только древние эмалированные ведра с красными надписями «Обед» и «Иод» да битый кирпич.