Петр Ильич прилег на диван и продолжал, подложив под затылок руки и уставясь неподвижным взглядом в потолок.
— Очень веселым и остроумным парнем оказался этот сержант. Приятелями стали. Как-то я спросил его невзначай:
— Где вы научились так хорошо говорить по-русски? Может, вы и не американец вовсе?
Сержант блеснул глазами и сдержанно ответил:
— Американец. Настоящий. Без подделки. Я из Фриско. Там Русская горка; среди русских у меня знакомых много. Вот и научился.
Вроде ничего особенного и не сказал сержант. Но тон!
Не по душе мне стало от этого разговора. Какая-то неприязнь появилась к сержанту.
А через неделю я буквально возненавидел его. Устраивали товарищеский матч по боксу. Против сержанта выступал наш офицер, мастер спорта. Начался бой. Ты бы видел, Марат, эти светло-синие глаза! Страшные глаза. В первом раунде мастер послал сержанта в нокдаун. Шум, крик поднялся. Вскочил сержант. Спокоен, сосредоточен. Только глаза… страшные глаза.
Два раза затем отлеживался на полу мастер, зрители требовали прекратить бой за явным преимуществом сержанта. Наш офицер ни в какую, да и судья не вмешивается (знаешь их нравы), а сатана голубоглазый, как автомат: сериями бьет, крюками, апперкотами… без передышки. В третьем раунде нокаутировал мастера, да еще как! Полчаса приходил в сознание человек.
Зверь этот сержант. Сущий зверь. А потом… — полковник вздохнул. — Отец твой без вести пропал. Одну фуражку с кровавыми пятнами нашли.
Полковник и капитан помолчали. Петр Ильич сел и заключил свой странный, не относящийся к делу рассказ:
— Буквально на другой день исчез голубоглазый сержант. Заболел, как нам сообщили, в Америку увезли. Вот все.
Марат растерянно посмотрел на полковника.
— Не спеши с выводами, Марат, — усмехнулся Петр Ильич. — Может, я и чушь несу, но с ума пока не сошел… Интуиция играет. Дело в том, дорогой, что вспомнил я о трагической гибели близ Сан-Франциско Фрэнка Стенли не случайно.
Фотография Пьера Коти, имеющаяся в нашем распоряжении, изображает, по-моему, того самого синеглазого дьявола, только повзрослевшего на тринадцать лет.
— Фантазия! — вырвалось у Марата.
— Может быть, может быть, — поддакнул полковник. — Но вот беда… по странному совпадению, сержанта того звали мило и просто: Фрэнк Стенли.
Глава VII. Мастер жанров Антиной Вешнев
Поезд, погромыхивая на стрелках, подбегал к большому южному городу. Винокуров стоял у окна и, жадно раздувая ноздри, вдыхал хлещущий по лицу теплый воздух, насыщенный гарью и нежным запахом цветущих акаций. За окном бушевал океан зелени: серебристые тополя, коряги тутовника, могучие карагачи, орешины, яблони, урючины… Сады вились мимо окна сплошной лентой, будто бежали взапуски.
Появились фабричные трубы, многоэтажные здания. Поезд сбавил ход. Он незаметно въехал в громадный город и теперь готовился подплыть к вокзалу, важно сопя, неторопливо и торжественно.
— Город-сад! — удовлетворенно сказал Сергей Владимирович. — Товарищ кладоискатель, гражданин начальник штаба, как только приедем, не забудьте зайти к дежурному по вокзалу за ключами.
— За какими ключами? — Сопако изучал содержимое баула и в этот момент обнаружил еще один сверток с котлетами. — А у нас опять котлетки появились! — радостно просипел Лев Яковлевич. — С чесноком!
— Выбросьте их в окно. За ключами же зайдите обязательно.
— За какими ключами?
— За ключами от города. Скажите, завоеватель приехал… Впрочем, не трудитесь. Мы въедем в поверженный к моим стопам город как победители — на белом коне, то бишь в белом такси… Знаете, о чем мечтаю я все это волшебное солнечное утро?
— О своем миллионе, — не задумываясь, сказал Сопако с азартом. — Это я…
— Действительно, глупости говорите именно вы. Эх, Сопако, Сопако! Есть вещи куда важнее. В настоящее время я мечтаю об одном: чтобы вы купили себе новые носки. От нынешних остался, по-моему, только запах.
— Я уплатил за них девять рублей, — обиделся Лев Яковлевич. — У них капроновая пятка.
— Вы хотите сказать, что пятка все-таки осталась? — спросил Винокуров. — Гм… однако город действительно красив. Мы приехали, товарищ Пятница. На штурм!
«Путешественники» очутились на просторной вокзальной площади. В голубом, напоенном солнцем воздухе кувыркались голуби: белые, сизые, золотистые.
— Какая жалость, — заметил Сергей Владимирович, поискав глазами. — Нет белых такси. Давайте пройдемся пешком. Заодно ознакомимся с местными достопримечательностями.
Винокуров и Сопако не спеша шли по широким улицам. Звонко журчала вода в арыках. Вдоль тротуаров выстроились в бесконечную «шеренгу по одному» рослые, как гвардейцы, деревья. В перспективе, затянутой легкой дрожащей дымкой, обе шеренги деревьев, казалось, сливались зелеными кронами. Вдали серебрились снежные вершины гор.
Сергей Владимирович разглядывал дома, вереницы автомобилей и троллейбусов, людские толпы, деловито спешащие куда-то, сосредоточенные и говорливые.
— Европа, — изрек наконец Винокуров. — Цивилизация. Где же экзотика, я вас спрашиваю? Если что и осталось от экзотики, так это немного пыли… А может, поискать все же экзотику, а, начальник штаба?
— Можно сходить в музей, вот сюда: видите две старинные пушки, — предложил Сопако.
Сергей Владимирович поморщился:
— Я всегда замечал у вас тягу к кабинетному затворничеству и спекулятивному образу жизни и изучения действительности, — упрекнул он Сопако. — Вы горите желанием осмотреть зуб мудрости мамонта и полюбоваться чучелом валенка? Похвально. Но я предпочитаю держать руку на пульсе жизни. На первых порах заглянем на знаменитый восточный базар. Возгласы «ассалям алейкум», разноголосица торгующихся, горы фруктов и овощей, перекупщики с невинными глазами младенцев — все это воспламеняет душу, возбуждает сердечную деятельность. Кроме того, мне необходимо позондировать почву.
Сопако поправил на голове заготовительскую фуражку, хмыкнул:
— Я давно хотел сказать — начал он ни с того, ни с сего. — Зачем звать меня какой-то пятницей? Я человек, у меня есть паспорт. И вообще… какие у вас могут быть дела на базаре? Это сказал вам…
— Именно вы, полководец-нестроевик. Мне остается только огорчаться невежеству человека, возымевшему желание изучать в деталях постановку рекламного дела в братских промкооперациях. Вы не имеете понятия о сподвижнике Робинзона дикаре Пятнице?
— Я не дикарь, — гордо заявил Сопако, выпятив живот.
— Философ Джамбаттиста Вико с вами не согласен. Он сказал: «Дикарь — дитя человеческого рода». Вы сущее дитя, не взирая на свои шестьдесят лет, вы и сейчас ведете себя, как грудной ребенок, тянущийся за блестящей серебряной ложкой. Только вы тертое дитя, вас больше привлекает груда золота стоимостью в миллион. Эрго, следовательно, вы Пятница!
Лев Яковлевич хранил угрюмое молчание. Он устал, вспотел.
— Изо всего, что вы сказали, меня приятно удивило лишь заявление о наличии у Эл Я Сопако паспорта. И вот мне пришло в голову: нехудо обзавестись такой книжечкой и Эс Ве Винокурову. Увы! Мне невозможно доказать, что я есть Винокуров Сергей Владимирович. Разве только пригласить нас в качестве свидетеля? Но вы трус, вы не пойдете в свидетели. Поэтому приходится идти на базар.
— Товарищ… Ви-инокуров, — оторопел Сопако, осененный страшной догадкой. — Вы хотите к-купить фальшивый паспорт?!
Жизнерадостный шатен не обиделся. Он разъяснил спутнику, что жить по фальшивому паспорту порядочному человеку стыдно, бесчестно. Нужно иметь свой, законный паспорт.
Странная пара достигла рынка. Сопако без конца приценивался, что-то рассчитывал, торговался с продавцами овощей, зазывно размахивающими длинными сверкающими на солнце острыми ножами для резки моркови. Винокуров присматривался, окидывал острым взглядом посетителей рынка. Затем его внимание привлекла витрина магазинчика, на которой красовалась громадная фуражка, поросшая бурыми волосами. На козырьке ее висел ярлык.
— Заратустра в речениях своих говорил, — заметил Винокуров, указывая на волосатую фуражку, — «Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником». Трепещите. Если вы не проявите себя способным учеником, я куплю вам эту кэпу. Старайтесь.
Сергей Владимирович осмотрелся и досадливым тоном добавил:
— Пошли отсюда. Я искал волшебника, но чародей, надо полагать, ушел в трудовой отпуск. Пахнет шашлыком. Двинулись на шашлык. Кстати, где мы будем ночевать? Мне стыдно показываться в гостинице без паспорта.
— Квартира найдется, — заулыбался Лев Яковлевич, довольный тем, что на этот раз он сможет оказаться полезным. — Еще с военных лет…
Неожиданно Винокуров рванулся в сторону и скрылся в толпе. «Начальник штаба» стоял, разинув рот, не зная, скрываться ли ему тоже или продолжать путь. Сердце толстяка изнывало от страха. Однако через минуту из толпы вынырнула знакомая плечистая рослая фигура.
— Эврика! — шепотом воскликнул Винокуров, — Пьяный интеллигент. Это великолепно!.. Сколько у нас денег?
— Полтораста рублей, — тоже прошептал Сопако.
— Давайте их сюда!
Оба прибавили шагу и пошли следом за человеком в модном пиджаке с покатыми плечами. Ноги человека хотя и заплетались, но в общем довольно твердо держали курс на маленький ресторанчик, у дверей которого колдовал над жаровней румяный шашлычник в сравнительно белом колпаке.
Пьяный интеллигент уцепился за косяк, повел мутным взором и жалобно икнул.
— Дорогой товарищ, — обратился к нему шашлычник. — Выпил уже. Домой пора. Зачем лишнее хватать?
— Это мой друг, — вмешался подоспевший Винокуров. — Десять лет не виделись. Выпьем по кружке пива и до хаты. Мы на минутку.
Шашлычник укоризненно покачал головой, но препятствий чинить не стал.
— Г-где… дрруг?! — неожиданно выдохнул интеллигент. — За дррруга готов я хо-оть в во-ду, — пропел он противно и, очутившись в объятиях Винокурова, прибавил в припадке пьяной самокритики: — Дуррак я!.. А вас в ссамом деле двое?.. А?.. Друг!.. Двое тебя, а?!