Она знает. Прекрасно знает.
Он здесь.
Его мёртвое касание всюду.
На её губах блуждает лёгкая улыбка. Она прислоняется спиной к ярмарочной палатке с тиром и закуривает сигарету.
Вдыхает запах старого жира и заплесневевшего брезента.
Неподалёку появляется парочка влюблённых; они направляются к ней, неуклюже переставляя ноги, как заведённые длинноногие игрушечные солдатики.
На их ярко раскрашенных краской лицах виднеются отвратительные, потрескавшиеся, измождённые ухмылки.
Они смеются и целуются, как куклы, управляемые скрытыми руками кукловода.
Они не чувствуют ничего. Они являются ничем.
"Еще одно доказательство", - решительно думает она.
Он здесь. Сейчас.
Фреда пошла за парочкой, следя за ними и наблюдая, как за мухами под стеклом.
Она думает об их убийстве. Будто бы их можно убить!
Разве можно убить деревянное полено?
Разве может кусок глины испытывать боль?
Она может стереть их постоянно улыбающиеся лица; может расколоть их тела на тысячи щепок; может растоптать их пластмассовые сердца; может разбросать все их винтики, шестерёнки и шкивы. Может. Но это ни к чему не приведёт.
То, что вечно мертво, больше умереть не может.
Она идёт за ними в нескольких шагах позади. Они останавливаются у ограждения ярмарочного "Домика ужасов", что-то игриво между собой обсуждая.
Фреда смотрит мимо них вперёд и видит выцветшую, оттенка слоновьей кости билетную кассу, покосившуюся набок. Она выглядит такой же безжизненной, как и мумия, что работает внутри.
На аляповатом холсте кричащими красками изображены сцены, которые являются (по крайней мере, художник так надеялся) худшими человеческими кошмарами: отрубленные головы и конечности; разбросанные внутренности; пролившаяся кровь; безумный маньяк с бензопилой и мясницким ножом; множество ходячих мертвецов и кровопийц на всевозможных стадиях разложения.
Фреда хмурится, когда двое влюблённых платят билетёру-марионетке в будке и направляются к "Домику ужасов".
Они бросают на неё один настороженный взгляд и исчезают внутри.
О да, они знают. Знают, кто она такая.
Они ощущают её тепло, её волю, и это сводит их с ума.
Фреда вытаскивает два доллара и подходит к билетной кассе.
Мужчина даже не смотрит на неё - грязная лапа выхватывает её деньги и швыряет в её сторону билет.
Пальцы, коснувшиеся её руки, быстро отдёргиваются.
"Да-да, - думает Фреда, - ты ведь тоже знаешь, кто я? Так? Ты знаешь, что я не такая, как ты. Что я та, кем тебе никогда не быть".
Уличный торговец, стоящий у входа, улыбается ей пустой мёртвой улыбкой.
- Вечер добрый, мисс, - бурчит он, глядя на её скрытую под свитером грудь; зная, что она из плоти и крови, и ненавидя её за это.
- Ваш билет, пожалуйста, - хрипит он.
Она протягивает ему кусок картона, презирая холодное касание его рук из красного дерева.
- Идёте одна? Знаете, там может быть действительно страшно.
Фреда морщится.
Что дальше? Это сгорбленно низенькое чучело предложит ей свою компанию?
И её будет поддерживать под руку, успокаивать и утешать кусок дерева?
- А я люблю страх. Полезен для души, знаете ли, - отвечает она.
- Как пожелаете, мисс.
Вот он. Дом ужасов.
Он идеален.
Что лучше подойдёт для ползающего по подвалам существа, вроде Ноктулоса?
Для существа из тёмных кладовок? Непотребного творения пространственно-временной дыры?
В её голове гремит лишь одно имя.
НОКТУЛОС.
Она оказывается в петляющем блестящем серпантине коридоров, которые поворачиваются под странными углами, как кишки.
В конце концов, она совершенно дезориентирована.
Повсюду зеркала - на стенах, на потолке, даже пол выложен каким-то отполированным светоотражающим материалом.
Она видит десятки искажённых, абсурдных образов самой себя, таких же дезориентированных, как и она сама.
Расплывчатые формы превращаются в ещё один тёмный коридор, оставляя за собой пыльный и дымный запах пепла.
Она идёт за запахом; вонь затхлого дерева и запертых веков щекочет ей ноздри.
"Я иду за тобой", - думает Фреда. Слова ритмично стучат в висках.
Она входит в мрачный зал. Зеркала закончились.
Здесь переплетаются пространство, время и антиреальность, превращаясь в клыкастые, изогнутые под сюрреалистическими углами тени, окутанные прозрачной паутиной, которая дышит, пульсирует и смотрит на неё голодными лицами нерождённых младенцев.
Дымка.
Спутанное созвучие квакающими голосами жаб.
Молчаливый лунный свет, который при прикосновении опадает пеплом.
Выпуклый пол, он же - и потолок, и стены. И ни то, ни другое.
Всё абсурдно, уродливо, вывернуто наизнанку.
Где-то глухо и неблагозвучно забил железный колокол, эхом отдаваясь от стен.
И загоготал безумный, довольный голос.
Фреда движется сквозь кровоточащие соцветия.
Здесь всё бесцветно; существуют лишь чёрные, белые и серые тона и их всевозможные оттенки.
Она раздирает пальцами клубящийся у лица туман.
Он издаёт отвратительный хныкающий звук, замирает, покрывается миллиардами трещин и опадает к её ногам сотнями осколков, как битое стекло.
Воздух грубый, проклятый, полупрозрачный; биологическое сплетение внепространственных тканей.
Опустошённые, измождённые, серые лица с хитрыми усмешками выглядывают из ям и погребов, которые ведут в никуда.
Она находится в сточной канаве меж миров; в безумных, извращённых трущобах среди серой дымки, сломанных тел и белоснежных кровососущих насекомых.
В месте, которое извергло Ноктулоса из подвальных, слизких, поражённых глубин.
- Покажись! - требует Фреда. - Я тебя не боюсь.
Она замечает движение позади неё и слышит шёпот, напоминающий шелест листьев в сточной канаве.
Она много раз представляла себе Ноктулоса.
Она во всех деталях рисовала в голове его извращённую сущность.
Но реальность её просто ошеломила.
Гигантские, шелушащиеся прокажённые глаза.
Грубая, словно резаная ножницами кожа; исклёванная сотнями чёрных клювов печень...
И лицо - если этот ужас вообще можно было назвать лицом... Расплывшаяся лиловая ткань с дрожащей на ней плесенью, испещрённой белёсыми шрамами.
И всё это омывается розоватыми слезами.
А под этой лоскутной, будто сшитой хирургом тканью, постоянно шевелится что-то злобное, неспешное, извивающееся - как роющие в поисках выхода землю паразиты.
Ухмыляясь тремя беззубыми пастями, Ноктулос вздыхает, пыхтит и говорит:
- Прелесть, прелесть, прелесть...
- Я не боюсь тебя, - произносит Фреда. Так и есть. Да, ей противно, но не страшно.
Она вытаскивает из сумки топорик.
Беспокоит её лишь один вопрос: что извергнется из этой мрази, когда она его вскроет, как консервную банку?
- Не боишься? - спрашивает он. - И почему же? Ты слепа, дитя? Посмотри на меня. Посмотри и утрать всякую надежду.
Его череп, словно на шарнирах, может по желанию двигаться, меняться и скручиваться в любую сторону.
Рты превращаются в глаза.
Из глаз высовываются чёрные острые языки.
Из каждой расширившейся поры начинают выползать черви.
Редкие волосы превращаются в извивающихся змей, скрюченные руки - в кроваво-алых пауков.
Его лицо расплывается в мерзкой ухмылке, и он сплёвывает на Фреду сгусток сгнившей эктоплазмы.
- А теперь боишься? - спрашивают её десятки ноющих голосов.
Фреда качает головой и делает неуверенный шаг вперёд; пол вздрагивает и качается под её ногами.
Она погружает топор в его живот.
Дождём проливается коричневая патока.
Крик, достигший звёзд.
Распахиваются десятки круглых жёлтых глаз, и из них льются слёзы - мерзкие лепестки сгнивших цветков, плывущих в наэлектризованном воздухе.
Ослабевший, потерявший жизненные силы Ноктулос отшатывается назад.
- Мне нужно твоё тепло, Фреда, - умоляет он царапающим, сухим голосом. - Очень нужно. Посмотри на меня. Я так выгляжу, потому что внутри я опустошён, холоден и одинок. Я не рождён. Я пребываю в забвении. И жду, когда же смогу родиться. Мне нужны твои эмоции. Ты моя последняя надежда.
Но Фреде это не интересно.
Ноктулос напоминает ей жалкого, отвратительного, испорченного, упрямого ребёнка.
Она начинает рубить, колоть и рвать.
Он разваливается, как мягкие сгнившие брёвна; сворачивается, как гусеница, пытаясь защитить свое мягкое белое подбрюшье; лопается с визгом, как воздушный шар, извергая чёрный дождь перегноя; взрывается миллионом чёрных спор и пушинок.
Его пузо - кошмарный зоопарк из лязгающих челюстей, распарывающих когтей и изогнутых стальных крюков.
Но вскоре всё это становится лишь воспоминанием.
Он превращается в озеро растёкшейся чёрно-белой жидкости, как в фильмах жанра нуар 50-х годов.
Сладковато-кислой, воняющей и шипящей.
И, наконец, Фреда ощущает порыв тепла, надежды и жара; оболочка Ноктулоса лопается, высвобождая все эмоции и чувства, которые он вытягивал из этого мира.
От наплыва эмоций у Фреды начинает кружиться голова.
Она погружается в поток ощущений.
Как рождение новых звёзд.
Как фейерверки.
Как наступающий вслед за промозглой ночью яркий солнечный день.
Фреда счастлива. Счастлива. Счастлива!