– Но не для нашей Осы! – обиженно говорит Таниа.
– Свяжитесь с ним, в чем проблема? – просто говорит мне шеф. – Он будет знать, где вы, и дождется, а может, и встретит. Я дам ему пропуск.
Я обрадованно киваю, хотя не очень понимаю, чему радуюсь. Разве что тому, что никто не плетет против меня интриг. Ну, встретит меня Питер, и что дальше? Собственно, и звонить ему незачем. Да и разговаривать при них нельзя. Но надо теперь следовать собственной версии, поэтому я набираю Питеру сообщение на коммуникаторе. Таниа подсказывает мне время.
– Напиши, что вернешься с захвата часа в два ночи, он может ждать тебя у центрального выхода.
Пишу прямым текстом, раз все так прозрачно. Виктор внимательно следит за тем, что я написала, – наверное, ищет приписок типа «люблю и жду», и я действительно это приписываю: Кэп все равно знает, что это не взаправду.
Потом шеф благодарно пожимает мне руку, и это уже придает мне сил. А Таниа ведет меня в больничный отсек. Виктор не отстает, и я вижу, что она опять хмурится. Медсестра забирает меня в палату, укладывает на койку и ставит мне капельницу, совершенно безболезненно вводя иглу в вену, и еще делает две накладки на кожу, через которые я тоже буду получать витамины. Через стекло наблюдаю, как Виктор разговаривает с Танией: он усмехается, держит ее за локоть и, кажется, в чем-то убеждает. Таниа наконец кивает. Они оба заходят ко мне.
– Думаю, ты поспишь, – говорит Таниа, – я попросила дать тебе немного успокоительного. Зафиксируйте ей ручку, пожалуйста, вдруг она выдернет во сне иглу…
Медсестра фиксирует мне запястье захватом, слегка напоминающим наручник, к перильцу на койке. Таниа в знак поддержки похлопывает меня по руке и отворачивается, собираясь уходить. И тут происходит странное. Виктор быстро и едва слышно произносит:
– Где живет Кэптэн? Быстро!
– Серый блок, отсек пятнадцать, – отвечаю я и уже хочу спросить, зачем ему это, как он резко отворачивается, словно боится, что Таниа застанет его за разговором со мной.
Теперь я уже совсем ничего не понимаю. Они оба уходят. Надо догнать его и спросить, в чем дело. А еще я вдруг вспоминаю, что от Питера так и не пришло ответа на мое сообщение. Но тут я осознаю причины, по которым уже ничего не смогу сделать: во‑первых, капельница приковала меня к кровати и самостоятельно мне не встать. А во‑вторых, я уже засыпаю.
Когда я прихожу в себя, время близится к полуночи. Медсестра освобождает меня из плена. Физически мне действительно гораздо легче, желудок не болит, слабость прошла, все тело словно обновлено. Но в голове творится неразбериха. Все происходит слишком быстро, чтобы понять. От Питера так ничего и не пришло – может, он теперь боится мне отвечать, зная, что мой коммуникатор прослушивается. Но главное, он в курсе дела, успокаиваю себя я.
Тания не появляется, но приходит незнакомая женщина и помогает мне экипироваться. Специального комбинезона у меня здесь, понятно, нет, и на мне остаются мои же штаны и рубашка. Но мне приносят куртку с защитным жилетом, специальными карманами и вставкой для пистолета, помогают надеть ее через голову. Та же женщина провожает меня по пустым коридорам к пункту выдачи оружия. Здесь уже вся группа захвата, сегодня их четверо, ну, это обычное количество, редко где пять человек, как у нас. Из знакомых лиц только Виктор. Меня это не слишком беспокоит – Плаву дали отпуск в связи с моей болезнью и решили не вызывать снова. Напоминаю себе, что моя болезнь – это всего лишь я, а не заговор Управления. Никогда близко не общалась с остальными ребятами из своей группы захвата, так что Виктора мне вполне хватает. Правда, он несколько напряжен, и, кажется, я хотела его о чем-то спросить, но я не могу вспомнить о чем. Нам выдают оружие, а на выходе его полностью проверяют – это уже что-то новенькое, но никто не удивлен, и я тоже решаю не удивляться: это должно, наоборот, меня успокоить.
Нас отправляют на выход через запасной терминал – так ближе, но Кэпа там, разумеется, нет, сегодня дежурит другой парень. Пока мы идем по коридорам и едем в горизонтальном лифте по подземному лабиринту, еще раз пытаюсь привести мысли в порядок, ничего не упуская. Теперь у меня получается лучше – физическая бодрость помогает рассуждать здраво.
Итак, исходя из логики Питера, сейчас все чисто, все факторы риска отсутствуют. Пистолеты действительно заряжены, я видела это лично. На захват отправляли другую наживку, что никогда бы не сделали, если бы собирались меня убить. И в который раз повторяю главное – это особенно важно при третьей версии: мою болезнь никто предсказать не мог, так что на ситуацию с девушкой, которую сначала хотели спасти, отправив другую наживку, а потом погубили, совсем не похоже. К тому же погибших недавно парней никто спасать таким образом не пытался.
Ну и главное: хотя бы один член команды – мой друг, и уж он точно не станет стрелять мимо, что бы там ни творили другие. И не станет врать. И никто, кстати, не возражал против того, чтобы Питер – мой «парень» – был в курсе. Он мог бы даже пойти с нами, если бы захотел.
Но он, видимо, не захотел. Оглядываюсь напоследок. Все-таки странно, что Кэп не пришел. Возможно, он будет в городе.
В техническом терминале нас встречает сменщик Питера. Он несколько удивлен, но получает разрешение через свой коммуникатор и выпускает нас. Это место наводит меня на ненужные воспоминания, и я быстрее выскакиваю наружу. Виктор дотрагивается до моей руки, заставляя приостановиться.
– Рождественский подарок, – говорит он без улыбки и что-то делает с моей шеей.
В темноте я не могу понять, что именно, пока не чувствую под подбородком нечто вроде ошейника. Дотрагиваюсь до него рукой.
– Дополнительная защита, – объясняет Виктор. – Давно хотел тебе отдать.
Это как раз то, о чем я недавно думала. Защитный воротник обшит тканью, но все равно он холодный и жесткий, к тому же моя шея все равно выступает из него. А может, он и входил вначале в экипировку, думаю я, но наживки сами от него отказались, вот его и перестали нам выдавать. Однако я благодарно киваю – теперь мне становится еще спокойнее. И тут же вспоминаю, о чем собиралась спросить:
– Зачем тебе адрес Кэптэна?
– Нам надо было… поговорить.
– О чем?
– Я его все равно не застал, – уклончиво отвечает Виктор.
Разборки? Надо же… Думаю, Виктор хотел поговорить с Питером по-мужски. А мне – ни слова упрека, хотя я ушла с вечеринки с другим парнем. Удивительно, как много он может простить мне. Невольно преисполняюсь к нему теплом и благодарностью.
А Кэпа, значит, нет дома. Тогда понятно: он сейчас с Хелен, вот ему и не до меня. Хотя, возможно, еще и придет.
Настроение у меня портится. Если Кэп все-таки появится, я должна решительно дать понять ему, что больше его в моей жизни не существует. Вспоминаю подслушанный разговор, и мне становится тоскливо и больно. И уже сейчас, спустя секунду после принятого решения, мне так одиноко от мысли, что Питера не будет… Никогда больше не будет рядом.
Наверное, мы слишком быстро приходим к тому самому месту, потому что страх накатывает на меня внезапно, застигая врасплох, и уже следом за ним на меня катится волна исходящей от твари ненависти. Я делаю привычный знак, моя группа, хоть и не является «моей», быстро и правильно реагирует. Похоже, руководителем действительно назначен Виктор, раз они следуют его указаниям. Он устанавливает ребят ближе, чем обычно, но я не возражаю.
Напряженно прислушиваюсь. Тварь действительно переместилась из старого дома в развалины рядом с ним. Но и кроме этого что-то как будто не так. Ненависть, которую я слышу, по-прежнему очень сильна, но тварь не двигается с места. Она словно замерла – никогда раньше такого не наблюдала. Представляю себе собаку, которая щерится и рычит при виде врага, но не кидается, а припадает в опаске к земле.
Ждем. Все в полной боевой готовности, смотрят на меня. Но тварь не выходит. Ни через минуту, ни через пять – она просто застыла и не двигается с места. Возможно, мы сделали что-то неправильно. Виктор отправляет сообщение по коммуникатору – мы все ждем указаний, но не расслабляемся.
– Будем захватывать сами? – спрашивает один из ребят.
Виктор качает головой:
– Ночью, в развалинах? Они отказались от этой идеи днем!
Выходит, все зря! Капельницы, сверхусилия… Ситуация выводит меня из себя. По меньшей мере это может означать, что мне придется идти сюда снова.
– Может, она учуяла где-то Чистого? – предполагаю я, вспоминая прошлый захват.
Однако нить между нами не рвется, не ослабевает, как тогда.
– Давайте подождем, – предлагает Виктор.
Мы ждем еще и еще, но она не выходит. Наверное, что-то не так с нею самой. Может, она ранена под завалами?
Виктор никак не дает отбоя. Он получил уже несколько приказов о возвращении, но медлит, и я понимаю, что ему тоже досадно. Он нервничает, постоянно оборачивается, глядя по сторонам.
Наконец он нехотя дает отбой. Мы медленно удаляемся по пустой дороге. Вокруг ни души, старый квартал погружен во тьму, дорогу впереди освещают только фонарики на головных уборах ребят. Но я чувствую, что нить не прерывается, тварь продолжает видеть меня, и я не знаю, сколько это будет продолжаться – неужели до самого входа в терминал? Виктор идет последним, он бледен, он просто комок нервов, и он постоянно смотрит на меня, не теряя со мной контакта.
И он резко поворачивается назад еще до того, как я останавливаюсь и вскрикиваю, хотя и не может видеть в кромешной тьме, как огромными скачками ко мне приближается она.
Мой ночной кошмар. Моя бабушка в платочке.
Это невозможно, но я вижу ее – клянусь, еще до того, как наши глаза встречаются, до того, как я что-нибудь понимаю и узнаю ее под новой личиной. Без платочка, с длинными седыми волосами – но это она. Моя смерть. Она уже метрах в десяти от меня.
– Сзади! – орет Виктор.