Питер также не исключает, что где-то в дебрях Доры, возможно, не в городе, могут оставаться и прежние виды тварей, хотя это предположение скорее гипотетическое, для перестраховки.
Мнения членов правительства Конфедерации разделились. Часть из них хочет просить землян возобновить патрули с наживками. Питер скрепя сердце, как я полагаю, и так раз в неделю отправляет несколько таких патрулей полностью прочесать город – на всякий случай. И еще одна группа продолжает дежурить у Стеклянного дома. Команды подбирают вместе с начальником отдела захватов. Меня, разумеется, к патрулированию не привлекают. Не скажу, чтоб я была этим расстроена, но мне хочется поговорить с Питером, узнать, что он думает и чем занимается. Вот только теперь он кажется таким чужим и далеким.
Энн задает неожиданный вопрос:
– Слушай, Алекс, а тебе не страшно там с ними – в этом их Стеклянном доме?
– С кем? – не понимаю я, так как думаю о тварях.
– Ну, с этими… в балахонах.
– Страшно? – удивляюсь я.
– Ну… – Энн хихикает. – Ты ведь там единственная девочка, хоть они и «чистые», и все такое, но кто их знает… они же такие дикие.
Вот уж чего точно ни разу не приходило мне в голову в Стеклянном доме, так это половой вопрос. Его там просто не существует – ни для меня, ни для них. Какое надо иметь больное воображение, чтобы представить…
– Не будь дурой, Энн! – резко отвечаю я. – За пошлость у нас отвечает Леди.
Мне кажется, что этот вопрос оскорбляет всех моих любимых друзей, моего чудесного Мельт-Тихца, а уж Осиэ-вэ!.. Словно она заговорила о кровосмешении.
– А симпатичные чистенькие там есть? – не желает успокаиваться она.
Одариваю ее таким взглядом, что Энн обиженно умолкает.
– Нет, ну правда, а где их женщины? – интересуется Плав. – Чего это они только мужчины такие рождаются, а?
– Я спрошу, – коротко отвечаю я.
И действительно, при удобном моменте я спрашиваю об этом, но не Мельт-Тихца, разумеется. Сейчас он полностью поглощен сонатой, которую я вдруг вспомнила сегодня утром. Да и не его это тема.
Осиэ-вэ как раз зашел к нам в музыкальную комнату. В конце концов, дети – это его работа. Я спрашиваю, почему их особый ген никогда не появляется у женщин.
– Он появляется, – отвечает Чистый.
– А где же они, такие женщины?
– Вот, – отвечает Осиэ-вэ и на полном серьезе показывает на меня, вывернув ладони в мою сторону.
Невольно вспоминаю глупую шутку Леди и реплику Энн: «А у нас есть женщины с таким геном!»
– Да нет, – смущаюсь я, – я имею в виду у вас, на Доре, на Прилусте. Ну, чтобы они были такого же роста, как вы, и тоже… э-э-э…
Ужасно, но я не могу выразить свою мысль словами. Но он понимает.
– Ты имеешь в виду последнюю ветку на дереве? Такие женщины есть, – говорит он. – Но внешне они ничем не отличаются от остальных.
– Почему?
– Так захотела мудрость.
– И особенностей у них, значит, никаких нет?
– У них есть свое предназначение.
– Просто продлевать ваш род? – не скрываю разочарования я.
– Нет, они не продлевают наш генетический вид, если ты имеешь в виду потомство. Вид продлевают такие, как ты. Твой ген – это новый корень, и многие ветви и плоды вырастут из него в будущем. Но Чистый – это последний плод на крайней ветке дерева. Плод может родить новые плоды, лишь став другим корнем. Новое дерево не растет на той же ветке, оно растет рядом. Поэтому ни мужчина, ни женщина, такие, как я, не создают пар и не рожают физически.
– Но что делают женщины? Они живут среди дорян?
– Да. Мы осмысляем этот мир. Они же его незримо хранят.
– Хранят?
– Они…
Впервые на моем опыте у Чистого не получается подобрать русские слова, и он произносит на дорианском, должно быть, точности ради:
– Они делают то, что его сохраняет. Они показывают Вселенной плоды нашего осмысления и призывают ее полюбить их. Они просят, чтобы плоды взошли, а небо росло над нами. Скажи, как это будет на твоем языке?
Но я нахожу только одно слово, одно понятие.
– Они… молятся?
И Чистый складывает руки на груди.
Разговор окончен. Но он остается в комнате, наблюдая за нашими занятиями, как часто это делает. И взгляд его сосредоточен на мне, так забавно это видеть. Но меня это давно не смущает, я доверяю Осиэ-вэ. Мельт-Тихц тем временем поглощен новой композицией на странном инструменте, управляемом ногами. Он чем-то напоминает старинный орган, но вместо труб у него тонкие панели, почти соприкасающиеся друг с другом и создающие чудные звуки из воздуха.
А я смотрю то на одного, то на другого. Оба такие разные. Мельт-Тихц увлечен и подвижен, он вызывает у меня восторженную радость, Осиэ-вэ тих и – иногда мне кажется – прозрачен. И вдруг понимаю, что я их очень люблю: и музыканта, и невероятного Чистого, который первый заговорил с землянкой.
Не знаю, как я с ними расстанусь…
Давно я уже не чувствовала себя в такой безопасности на Доре. Точнее, никогда, потому что безопасно раньше было только на базе. Я понимаю теперь, что такое просто гулять, сидеть на скамеечке или ходить по улицам. Потому что только сейчас сознаю, что раньше не могла позволить себе расслабиться ни на секунду. Тревога, страх и напряженная бдительность были моими постоянными спутниками, и теперь я счастлива, что могу избавиться хотя бы от них.
Плав в очередной раз приводит меня в парк – все дороги в городе по-прежнему ведут нас сюда. Мы проходим мимо детской площадки. Детей сейчас на ней достаточно много, а еще меня ждет сюрприз – я вижу здесь Осиэ-вэ. Его уже несколько дней не было в Стеклянном доме, и я успела соскучиться.
Конечно, ему не скажешь что-то типа: «А чего же ты не сказал, что пойдешь в парк?» Чистые делают что хотят. Похоже, охранников он тоже «забыл» предупредить или проскользнул мимо них. Как обычно, он поглощен своими делами, руки вытянуты ладонями вперед, в общем, он занят, и даже если бы я прошла мимо него раз пять – вряд ли бы он меня сейчас заметил.
Однако я считаю правильным сообщить Виктору, чтобы ему прислали охрану. И мы с Плавом идем дальше. Я открыла здесь для себя много приятных мест. Например, там, где заканчиваются аттракционы, начинается огромный ботанический сад, простирающийся на несколько километров. Где-то за этим садом – граница города, за ним – деревни, а дальше – густые леса. Я брожу по саду и мечтаю увидеть эти леса. Но туда не ходят даже доряне, там обитает множество самых разных животных, которых не принято беспокоить. Не тех, опасных, которых мы можем видеть в охотничьем павильоне, но все равно загадочных и непривычных. Хочешь посмотреть – иди на аттракцион.
Зато здесь, в саду, я могу рассматривать растения и деревья и, вспоминая игру Мельт-Тихца, сравнивать мои представления о природе Доры с его музыкальными зарисовками. Мы с Плавом углубляемся в парк, когда я замечаю, что он нервничает. У него здесь встреча с Энн, а она никак не приходит. Он постоянно пишет ей на коммуникатор, но ответа, похоже, не получает. А тут еще и я – иду все глубже и глубже.
Я останавливаюсь.
– Ну что, объявилась?
– Едет, – с облегчением произносит Плав. – Э-э-э, думаю, она захочет сказать тебе первой, но…
Уверена, Энн его за это не похвалит – все новости она должна выдавать сама. Впрочем, я легко могу догадаться.
– Вы собираетесь пожениться? – улыбаюсь я.
Плав моргает глазами:
– Но… откуда… Она тебе уже говорила?
– Нет. Но я этого ожидала. Я так рада за вас! Это классно! Здорово! Превосходная новость!
Стараюсь выразить восторг как можно убедительнее.
– Ну а еще… еще у нас будет ребенок! – выдает он.
А вот сейчас ему действительно удается меня поразить.
– Да-а?! Когда же… когда вы успели?! – только и могу сказать я.
– Да вот… – растерянно говорит Плав. – Вот не знаю, что из меня за отец получится. Чего-то… чего-то волнуюсь.
Плав, который волнуется, – это надо видеть.
– Ты будешь отличным отцом! – сообщаю ему я и действительно в это верю.
Плав расплывается в широченной улыбке. И ведь он совершенно не виноват в том, что я начинаю думать, каким отцом мог быть Питер, и представлять, как он нежно трогает мой живот со своим ребенком. Хотя – почему «мог бы»? Он, несомненно, будет, возможно, даже в ближайший год. Только живот, который он станет обнимать, будет вовсе не моим. Представляю его на коленях перед красиво округлившейся Хелен, и настроение у меня начисто пропадает. Вот кто точно будет хорошим отцом. Заботливым и справедливым, веселым и строгим. Он будет любить своих детей, которые свяжут его с Хелен такими узами, что даже воспоминания обо мне канут в небытие.
– Объявилась! – сообщает Плав, глядя в коммуникатор. – Подходит к парку.
И смотрит на меня просительно:
– Она нас здесь не найдет. Пойдем обратно?
Я прикрываю рукой свой коммуникатор.
– Иди, сходи за ней, – предлагаю я шепотом. – Здесь безопасно теперь. А если что, я тебя позову.
Плав даже не спорит, кивает и уносится прочь – к матери своего ребенка. Через секунду из коммуникатора раздается голос Виктора:
– Алекс! Вы где там?
– Все в порядке. Гуляем по парку.
– А где Плав?
– Да вот, – я киваю головой куда-то в сторону.
Но на всякий случай начинаю двигаться обратно, в сторону детской площадки. Идиллическая картинка – Питер с семейством – не выходит у меня из головы. Поэтому главное мое чувство сейчас – это и тоска, и гнев. И еще… ненависть.
Я так давно не чувствовала ее, что не сразу понимаю, почему она вспыхивает во мне с такой силой и почему ей предшествует страх. А когда понимаю… Резко поворачиваюсь в сторону сада – это где-то там, в глубине, оно не бежит, а крадется. Но этого не может быть! Это уже закончилось! Откуда… И – почему днем?
Черная волна накрывает меня, а потом как будто откатывает, словно тварь передумывает и отступает. Но я все еще «слышу» ее, распознаю и невольно тяну за слабеющую нить, холодея от ужаса. Ведь я… я уже не наживка, не сознательный охотник за тварями… теперь я просто жертва – обладатель гена уродства, беззащитный и одинокий, как любой из Чистых. Чистых?!