— Боролся, отец. Я боролся...
Лауренсия прижала руку Адольфо к своему горячему лбу. Она искала слова, но слова не приходили. Адольфо взглянул на нее и опять закрыл глаза.
— Не надо, молчи, Лауренсия. Я все знаю... Вы должны вместе с нами уйти в горы. И не забудьте увезти мать. Иначе... Наши враги... Они не пощадят...
Адольфо потерял сознание. Партизаны перевязали своего командира, осторожно вынесли в сад. Бласкез шел рядом. В одной руке его была винтовка, другой он поддерживал Лауренсию.
К вечеру, когда Вилья Эрмосо пришла в себя от неожиданности, девушки с веселым щебетанием стали спускаться с кувшинами к Белому колодцу. Двери домика Бласкеза были раскрыты настежь. И в доме Монте не было заметно ни малейших признаков жизни.
Секретный рейс
Быть может, на карте Испании вы не найдете Черного ущелья. Но если по железной дороге из Мадрида вы отправитесь на юг, то, проезжая через горы, не минуете этого места. По дну Черного ущелья стремит свои вспененные воды горная речка. Когда-то через ущелье был перекинут узкий, длинный мост, и поезда, проезжая его, замедляли ход, — мост был ржавый и ветхий. С обоих концов его чернели устья туннелей. Да и само ущелье почти всегда черно, в него редко заглядывает солнце. Серые скалы мхом поросли, низкорослым терновником, снизу тянет прохладой и сыростью.
Направляясь из Мадрида, поезд змеей заползает под скалу и, проскочив туннель, выбирается на простор долины, где раскинулся городок углекопов, а при нем железнодорожный узел. В том городке издавна жила семья преданных республиканцев — машинист Антонио Пенья, его жена Мария и двое сыновей, Хуан и Педро. Младшего сына, матроса республиканского флота, в конце гражданской войны в Картахене убили фашисты, а старший, Педро, воевавший артиллеристом на юге, пропал без вести.
Нелегко перенесли утраты Антонио и его жена. Стали они замкнуты, неразговорчивы, редко виделись с соседями, горевали в одиночестве о потерянных сыновьях.
Правда, Антонио, как и прежде, водил составы, но работа уже не доставляла радости. Иначе и быть не могло, ведь раньше он трудился для республики, а тут прислуживай франкистам, палачам своих сыновей.
Хотя Антонио Пенья считался отличным машинистом, начальник ему, республиканцу, не очень-то доверял. В помощники всегда назначался кто-нибудь из франкистов. И это еще не все. Зачастую в тендер забирались один или двое стражников, охранявших паровоз и, уж конечно, наблюдавших за самим машинистом. Это особенно задевало самолюбие Антонио.
«Сеньор, посторонитесь, как бы вас ненароком углем не засыпать», — говорил Антонио после того, как лопата угля опрокидывалась на голову или спину стражника. «Сеньор, не суйте нос к огню, не ровен час усы подпалите!» — предупреждал Антонио своего конвоира, когда тот, продрогнув в тендере, выбирался к топке погреться. «Уж не взыщите, сеньор, что маленько ошпарил вас! — извинялся Антонио, открывая кран, откуда с шипением бил крутой пар. — Держались бы подальше, вон там, в тендере!»
Однако эти мелкие проделки с подручными франкистов были слабым утешением для старого республиканца, особенно в тех случаях, когда приходилось перевозить оружие и карателей. «Быть может, кто-то из тех головорезов повинен в смерти моих сыновей», — мысль эта точила его днем и ночью.
Однажды, когда паровоз стоял на запасных путях, мимо шел с кувшином бородатый крестьянин, приехавший продавать вино. Антонио разыскал свою кожаную флягу, спрыгнул с паровоза и крикнул:
— Ойга! На-ка, налей!
— Кувшин уже пуст, но ты, приятель, можешь пройти со мной вон туда, — сказал крестьянин, указывая на пышный эвкалипт, под которым отбивался от мух навьюченный корзинами осел. — У меня остался кувшин доброго вина.
Голос бородача показался Антонио знакомым, но где, когда видел этого человека, — никак не мог вспомнить. И в походке крестьянина тоже было что-то знакомое. Он шел впереди, лица не было видно.
Доставая кувшин, крестьянин то и дело поглядывал на Антонио.
— Неужто не узнал меня? — наконец тихо молвил он. — Отец, а ведь я твой Педро.
— Педро! — Старик рванулся к сыну.
Но тот быстро сказал:
— Делай вид, что мы не знакомы! Могут увидеть, подслушать.
— Где же ты пропадал эти годы, Педро? — понизив голос, спросил Антонио.
— Партизанил, отец. Был на севере, в Астурии, там стало жарко, пришлось перебраться в Гвадарраму. И вот недавно пришли сюда. Здесь каждая горка, каждый камень знаком. И о вас хотелось разузнать. Вы-то как живете? Здорова ли мать?
— Она по тебе все глаза выплакала, — сказал отец. — Голова стала как снег белая.
— Раз уж она свыклась с моей смертью, будь добр, не говори ей о нашей встрече. Может, придется во второй раз меня хоронить, это было бы совсем жестоко...
— Педро!
— Отец, исполни мою просьбу! Если меня схватят и для острастки повесят на площади, лучше ей будет не знать, что это ее сын. Такая наша жизнь партизанская...
Передавая отцу полную флягу, Педро продолжал:
— Сколько раз я ходил вокруг твоего паровоза, дожидаясь удобного момента. Да все стражники мешали... А пришел я по важному делу. Мы узнали, что в горы направляются крупные силы карателей. Грозятся нас уничтожить. Говорят, прибудут поездом из Мадрида. Ты ничего не слышал?
— Нет, — ответил отец. — Вчера меня вызвал начальник, велел приготовиться к секретному рейсу. А когда, куда — этого не сказал. Больше я ничего не знаю.
— Это не так уж мало, — заметил Педро. — Может, сегодня удастся узнать поподробнее?
— Хорошо, зайду и спрошу, когда мне выезжать.
— Только так, чтобы не вызвать у них подозрений! — сказал Педро. — Если карателей повезут через Черное ущелье, мы взорвем старый мост. Но ты не должен вести эшелон! Заболей, отпросись, останься дома! Пусть пошлют кого-нибудь из своих. Понимаешь?
— Понимаю, — невесело отозвался отец.
— Сегодня тебя навестит наш связной. Пароль — «Черное ущелье». Человек он надежный, можешь все ему передать. Только матери ни слова!
Поблизости показался станционный охранник. Разговор оборвался. Педро сел на осла и крикнул:
— Да сдвинешься ты, наконец, с места, проклятый, или будешь стоять до утра?
Осел затрусил по пыльной дороге к предгорью. Проводив сына взглядом, Антонио вернулся к своему паровозу. Вечером Антонио зашел к начальнику станции.
Вид у старого машиниста был унылый. Начальник пытливо поглядел на него и спросил:
— Ну, как дела, Антонио? Что ты словно в воду опущенный? Или дома неладно?
— Нет, ничего, сеньор, — покачав головой, ответил Антонио. — Вы говорили, на днях ожидается ответственный рейс?
— Да, завтра утром, в пять, — сказал начальник. — Отправишься за ценным грузом, а послезавтра в восемнадцать тридцать проследуешь в обратном направлении. Ступай отдыхай, набирайся сил. Но учти — рейс совершенно секретный. Никому ни слова! Выполнишь задание — тебе это зачтется.
— Я бы рад, сеньор, только я пришел к вам... — неуверенно начал Антонио, — отпроситься... Заболел я. Лихорадка, что ли...
— Заболел? — удивился начальник и приставил ему ко лбу ладонь. — Жара у тебя вроде нет. Ступай хорошенько выспись, а поутру чтобы был на месте! Видишь ли, — добавил он мягче, будто разговаривал не с подчиненным, а с приятелем, — раз уж я раскрыл тебе карты, ты и должен выполнять задание. И смотри не проспи!
Совсем удрученным вышел от начальника Антонио. Городок укрывали сумерки. В окнах загорался свет. На улице пахло пылью, оливковым маслом, молодым забродившим вином. В небе сверкали звезды — далекие, холодные как льдинки. Антонио открыл дверь своего дома, прошел на кухню. Перед остывающим очагом сидела Мария.
— Проголодался, наверное? — спросила она озабоченно и поднялась, чтобы накрыть на стол.
Антонио не ответил. Тяжело опустился на стул, беспокойно пригладил седые усы.
— Завтра у Педро день рождения, — со вздохом сказала Мария. — А где он сейчас? Может, давно в сырой земле лежит, и никто не укажет, где его могила...
Она подсела к столу и заплакала.
— Жена, что толку от слез? Глаза только портишь. Как знать, может, Педро жив-здоров. Всякое ведь бывает...
В дверь постучали. Антонио поднялся, пошел отворить. В тусклом свете очага разглядел на пороге незнакомого мужчину. Тот спросил Антонио Пенья.
— Мария, оставь нас на минутку. — сказал Антонио.
Жена подозрительно оглядела незнакомца и, утирая слезы, ушла в комнату.
— «Черное ущелье!» — пришедший назвал пароль.
— Поезд прибывает послезавтра в восемнадцать тридцать.
— Большое спасибо!
И, попрощавшись, незнакомец тотчас ушел.
Когда на улице затихли его шаги, Антонио позвал жену. Та вопросительно глянула на побледневшего мужа.
— Антонио, кто это был?
— Не знаю. Спрашивал, когда отходит поезд. Наверное, железнодорожник.
Жена не стала больше допытываться, хотя по глазам было видно, что не поверила.
Антонио поужинал, лег спать, но заснуть не мог. Прислушивался к тиканью старых стенных часов, к мерному дыханию жены, лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок и думал о завтрашнем дне.
Немного погодя Мария приподнялась, склонилась над ним. Антонио почувствовал, как на щеку ему капнула слеза.
Он обнял жену за плечи, уложил обратно.
— Не плачь, жена! Слезами горю не поможешь...
— Антонио, я же вижу, ты страдаешь, что-то таишь от меня. Ну скажи, что тебя угнетает! Откройся мне! — молила она. — Ты же никогда ничего от меня не скрывал...
— Просто задумался о Педро. У него ведь завтра день рождения. Да и чувствую себя скверно, а поутру дальний рейс. И потому давай-ка спать.
Мария поцеловала мужа и, немного успокоившись, заснула. Антонио уснуть не мог. Часы пробили час, и два, и три пробили, а он все лежал с открытыми глазами. Во дворе пропел петух, за окном светало.
В четыре Антонио встал, оделся, От волнения у него дрожали руки.