— Вы очень сильный, — сказала Иветта. — Вы спортсмен?
— Нет.
— Да! Ведь вы артиллерист! Потому-то у вас такие сильные мышцы.
— Раньше я был шофером. Возил боеприпасы. Каждый снаряд весит сорок три килограмма.
Где-то близко, вероятно в самом городе, рвались бомбы. Был даже слышен их свист при падении. Дрожали земля и кушетка, на которой я лежал. Струйка крови, стекая в склянку, слегка трепетала, и я понял, что у Иветты трясутся руки.
— Опять бомбят! — воскликнула она. — С ума можно сойти!
— А нам нечем ответить, — проворчал я.
— Да, нам нечем ответить, — повторила она, взглянув на склянку. — Еще немного — и хватит.
— Берите больше! — сказал я. — Может, еще понадобится.
— Больше нельзя.
— Я прекрасно себя чувствую. У меня масса крови.
— Все равно больше нельзя. Пятьсот кубиков только. Хорошая у вас вена! — восхищалась Иветта. — Чудная вена! Ну вот, пожалуй, довольно... Скажите, вы кто по национальности?
— Латыш.
— Латыш! — воскликнула Иветта. — Одному латышу мы ампутировали ногу. Давно уже, правда, после боев под Гвадалахарой. Моя подружка за ним ухаживала и даже влюбилась в него.
Она говорила без умолку, стараясь заставить меня забыть про боль. Но мне было не больно, и я даже решил пошутить.
— Я согласен и на ранение, если вы не откажетесь ухаживать за мной!
Иветта погрозила мне пальцем.
— Такими вещами не шутят. Вот накличете беду!
— Напротив, это было бы счастьем, если б вы за мной ухаживали.
Иветта зарделась.
— Довольно, — сказала она, вытаскивая иглу из вены. Она распутала резиновый жгут и, приложив к проколу кусочек ваты, смоченной йодом, деловито бросила: — Подержите и не вставайте! Я скоро вернусь.
Она поспешила к раненому, я остался один. Опять бомбили, но теперь бомбы ложились где-то в стороне. Наверное, на аэродроме. Над плитой бренчала посуда, на пол с шумом упала алюминиевая поварешка. Хозяева, видно, бросили все на произвол судьбы — и дом и миндалевый сад — и бежали к французской границе, чтобы только не попасть в лапы фашистам.
Иветта вернулась минут через двадцать. Ее смуглое лицо светилось улыбкой, глаза сияли.
— Все хорошо, будет жить! Крови он и в самом деле потерял уйму.
— У нас не было бинтов. Все израсходовали.
— Шеф разрешил выдать вам бинты. Врач у вас есть?
— Нет. В медпункт попал снаряд, все погибли.
— Что ж, придется самим перевязывать. Идемте, я дам бинты.
Иветта сняла с моей руки вату, и мы отправились в перевязочную. Там лежали несколько раненых. Вокруг них суетились сестры. Иветта протянула мне сверток.
— Здесь пакеты первой помощи. Берите и отправляйтесь назад, вас, наверное, ждут. Никак не запомню имени вашего товарища. Как его?..
— Антанас Марков.
— Передайте командиру, что Антанас Марков будет жить.
— К нему можно зайти?
— Только не сейчас, — строго сказала Иветта. — Может, к вечеру, но не сейчас.
Делать было нечего, я возвращался в надежде, что все обойдется. Антанас Марков поправится, и мы опять увидимся.
К вечеру фашисты, подтянув свежие силы, перешли в наступление. Ходили слухи, будто бы на побережье они уже подступили к границе и теперь собираются нас окружить. Я дежурил в своем грузовике под прикрытием большого дома, в котором размещался штаб батальона. На закате меня послали в соседнюю крепость Фигуэро за боеприпасами. Только я подъехал к ней, как она взлетела на воздух. Навстречу шли колонны солдат, и меня повернули обратно.
Был получен приказ отступать. Батальон отходил к Пиренеям. По пути я должен был заехать в госпиталь и забрать Антанаса Маркова.
Там меня встретила опечаленная Иветта.
— Ваш товарищ умер. Мы похоронили его на городском кладбище.
Я не нашелся, что сказать. Мне хотелось сходить на могилу, но Иветта отговорила меня.
— Уже темнеет. Одному вам не найти. А проводить некому. Все уехали. Мы эвакуируемся к границе.
Иветта всхлипнула.
— Все погибло! — вырвалось у нее. — Сейчас мы все уедем. Только шеф остается. У него в Барселоне больная жена.
— А где ваши родители? — спросил я.
— Отец во Франции, — ответила Иветта. — Он живет недалеко от Марселя. Я люблю Испанию, и мне жаль ее.
— А я думал, вы испанка.
— У меня отец испанец, а мать француженка. Она умерла.
— Значит, вы здесь добровольцем?
— Так же, как и вы.
Пока мы говорили, завязалась сильная перестрелка. Наверное, фашисты ворвались в город. Было самое время садиться за руль.
— Чего же вы мешкаете? — спросил я Иветту.
— Все машины уехали, осталась одна. Но у нее неисправен мотор. Как только шофер...
— Где машина? Я исправлю.
Мы вошли во двор. Под навесом, где должна была стоять машина, ее не оказалось.
— Удрал, мерзавец! — крикнула Иветта. — Шеф со своим шофером. Оба удрали... к фашистам.
— Собирайтесь скорее, поедете со мной! — сказал я.
Иветта вбежала в дом, а я тем временем вывел грузовик на дорогу. Перестрелка приближалась. Просвистели первые шальные пули. В стороне, бросая в небо трепетные вспышки, грохотала артиллерия. Снаряды рвались в центре города, а некоторые пролетали надо мной дальше в тыл.
Подбежала Иветта с чемоданчиком в руке и села со мной рядом в кабину. Мы понеслись вверх по косогору. Было темновато, но я не включал фар.
Шоссе начали обстреливать. Наверное, нас обнаружили. Снаряды рвались слева и справа, а я гнал, не сбавляя скорости. Решил рисковать: если перевалим через холм, мы спасены. Вперед, только вперед!
Кузов и кабину трепало осколками, а я гнал вовсю, не сбавляя скорости. Еще одно мгновение, еще одно, еще! Мотор рычал, как разъяренный зверь. Потом, вздохнув с облегчением, машина стрелой пронеслась по ровной спине холма и легко покатила вниз по отлогому спуску в долину. В темноте я нащупал руку Иветты. Она ответила мне крепким пожатием. Я поднес ее прохладные пальцы к губам.
— Мы спасены, Иветта!
Она дотронулась до моего локтя.
— Спасибо! Но Марков умер, а шеф удрал к фашистам. Мерзавец!
Теперь я включил фары. Сноп света выхватил из темноты фигурки солдат. Усталые, они брели по обочинам дороги. Я притормозил и крикнул:
— Товарищи, кто знает, где Славянский батальон?
Солдаты в ответ пожимали плечами. Вдруг справа раздался оглушительный взрыв, и к небу взметнулся громадный язык пламени. Солдаты залегли в канаву. Пламя быстро осело и с сухим треском поползло по балкам ввалившейся крыши.
— Склад на аэродроме, — сказал я, трогаясь с места. — Горят пулеметные ленты, потому такой треск.
— Там уже фашисты? — спросила Иветта.
— Нет, — я старался успокоить ее. — Это взрывают саперы, чтобы не досталось врагу.
— Тогда все в порядке, — сказала она. — Нам еще далеко?
— Не знаю. Будем ехать, пока не встретим свои посты.
Проехав еще немного, я обнаружил, что дальше дороги нет. Я остановил машину. Перед нами бурлила река: Мост через реку был взорван. Я включил фары и вышел из кабины.
— Эй, кто там? — донеслось с другого берега.
— Свои, — отозвался я.
— Брод выше по течению, километра два! Только берег там уже заминирован, — прокричал все тот же голос.
— Что же мне делать?
— Взрывай машину и добирайся вплавь.
— У меня нет динамита.
— Свали ее в реку. Один черт. А так оставлять не положено.
Я вернулся к Иветте.
— Тебе придется сойти. Подожди меня здесь.
Иветта взяла чемоданчик и вышла из машины. Я отъехал вверх по течению, где поднималась крутая скала, и спрыгнул на ходу. Грузовик накренился, затрещал и с грохотом скатился в реку. Бурлящий поток подхватил его в свои пенистые объятия, проволок немного и затопил. Я вернулся к Иветте.
— Иди, я перенесу тебя.
Сначала она противилась.
— Я сама переплыву!
Я взял ее на руки.
— Пусти меня...
— Не мешай! Вода ледяная, простудишься.
Незаметно для самих себя мы перешли на «ты». Минуты опасности сближают людей больше, чем целые годы совместной жизни.
— Ладно, Хорхе, попробуй, — наконец уступила она, обвивая мою шею. — Будем тонуть, так вместе...
Река была неширокая, но быстрая. После первых шагов я погрузился по грудь. Студеная вода щемила икры. Я споткнулся и чуть не упал. Нащупав под водой бетонное перекрытие взорванного моста, я осторожно пошел по нему. Часовой с того берега кинул нам веревку. Идти стало легче и безопасней.
— Держись, милый! — шепнула Иветта, когда я опять поскользнулся. Она сказала- что-то еще, но течение так ревело под обломками моста, что я не расслышал.
— Что ты сказала, Иветта? — крикнул я.
— Держись, милый!
— Ничего, — успокоил я. — Вот и берег.
Но у самого берега, когда часовой уже протягивал нам руку, я вдруг угодил в какую-то яму, и мы с Иветтой окунулись с головой. Правда, я пытался удержать ее на поверхности, но она так крепко обняла меня за шею, что я ничего не мог поделать.
— Пусти, Иветта! — успел я крикнуть в отчаянии, но она еще крепче прижалась ко мне. И только когда часовые вытащили нас на берег, она разомкнула руки и, стуча от холода зубами, сказала:
— Какой ужас! Чуть не утонули...
Один из часовых протянул мне фляжку с вином.
— На, выпей, не то тебе крышка.
Я взял фляжку, запрокинул голову, и вино полилось прямо в горло. Это был молодой, еще не перебродивший мускат. Я выпил почти половину и только тогда вспомнил, что сначала следовало предложить Иветте.
— Извини! — сказал я, протягивая ей фляжку.
Она пила искусно, как настоящая испанка. Ни капли сладкого напитка не упало мимо ее губ.
— Брр, какое холодное! — она даже вздрогнула, возвращая часовым фляжку. — Как вода в реке. У меня в чемодане спирт. Я дам тебе спирту, Хорхе, — сказала она. — А то и вправду простудишься.
Она открыла свой чудом уцелевший чемоданчик и достала из-под лежавшей сверху одежды бутылочку спирта.