Я немею от испуга.
Вокруг ни души, лишь на столбе громко каркает серая ворона, ветер, скорбно завывая, раздирает по швам тонкий металлический забор. Справа, в нескольких метрах, зияет дыра – прямой ход к пустырю, впереди, слишком далеко – последняя пятиэтажка и поле. Я слышу возню и шаги и резко оглядываюсь: за моей спиной смыкаются широкие плечи Сени и Тимура, Саша вырастает с другой стороны и перекрывает путь к спасению.
– Прогуляемся до пустыря, Сонь? Там ведь Урод еще много чего тебе «рассказывал»? – тем же безмятежным тоном предлагает он и швыряет меня к дыре в заборе.
Мелкий дождь летит в лицо, сырость клочьями туч забивается в легкие, населяя их заразой и кашлем.
Разум переключился в режим наблюдения – я смотрю кино, в котором Соню Наумову тащат на пустырь. Ее каблуки загребают вылезшие из-под снега бурые листья и жирную грязь, взгляд цепляется за ржавые бочки, сухой репейник, голые серые кроны и яркие пластмассовые цветы, колени после чудовищного толчка впечатываются в лед, и ноющая боль пронзает ноги.
Соня поднимает голову: три перекошенных лица склоняются над ней. Именно так в триллерах выглядят поехавшие маньяки-убийцы, которым все равно, кого и за что убивать.
– Подстилка Урода! – цедит мой лучший друг Саша, и его приспешники ржут. – Говоришь, Уроду нужно доучиться? Не-а, ни фига у него не выйдет. Его посадят.
В желе, которым стал мой мозг, медленно шевелятся мысли, и глупая Соня отважно возражает:
– За что? За то, что он Лебедев? – Я удивляюсь удачной, но горькой шутке, слетевшей с ее губ.
– Поверь мне, его упекут далеко и надолго! – глумится Саша. – Просто поверь мне, Сонь! Угадай, почему?
Думаю, но ничего не могу придумать – от ужаса свело тело, заклинило разум и чувства. Хлопаю глазами, полными злых слез, и молчу, не веря происходящему.
Саша наклоняется и дергает вниз молнию на моем пуховике, расстегивает пиджак и с треском разрывает блузку.
Он пугает меня…
И только. Ничего он не сделает, иначе видимость благополучного мальчика сойдет на нет. Ведь завтра мы встретимся в школе, его мама позвонит моей бабушке, мы еще не раз придем в гости на чай…
Его взгляд падает на рисунок в языках пламени, и глаза стекленеют.
– Вот мразь! – выдавливает он сквозь сведенные челюсти, замахивается и бьет ладонью по лицу. Моя щека немеет, в черепе разносится треск и дребезжание пружин, к горлу подступает тошнота.
Саша резко выпрямляется и обращается к Тимуру:
– Хочешь ее?
– Ты че, она же с Уродом была. Кто его знает, че у него там за болезни… – пятится тот назад, Сеня тоже разводит руками:
– Слушай, Санек, ну его на фиг… – Он переглядывается с Тимуром. – Предки узнают… Мы, короче, пойдем.
– Валите, – кивает Королев, и те скрываются в бурьяне.
Странно, но только теперь мне становится по-настоящему страшно.
Саша сбрасывает с плеча рюкзак и достает из внешнего отдела ножницы – те самые, которыми в классе так дружно вырезались снежинки…
Он не посмеет.
Я пробую кричать, но одна каменная ладонь зажимает мне рот и нос, а вторая сдергивает с головы шапку. Я слышу, как скрипят лезвия ножниц, вижу, как на клетчатую грязную юбку падают темные пряди, чувствую резкую боль и жжение на затылке, на виске, на темени и снова на виске…
Закрываю глаза и, закусив губы, терплю.
Он хватает меня за воротник пиджака и трясет до тех пор, пока я не прихожу в себя – его безумные, мутные, мертвые зрачки сверлят дыры в моем черепе, сумасшедшая улыбка перекашивает застывшее, пустое лицо.
– Ты не уйдешь отсюда, поняла? Пусть мать-шлюха сушит ему сухари! – в тоне психа звучит истерика, и слезливый день взрывается и гаснет – мой друг Саша бьет меня кулаком по губам, я валюсь на спину, чувствую соленый металлический привкус во рту и вижу над собой огромное бескрайнее серое небо.
Приподнимаюсь на слабых локтях, пытаюсь сесть.
– Он все равно намного лучше тебя! – сквозь гул в голове прорывается мой хрип. – Он круче тебя во всем. Я люблю его. А урод здесь – ты!
Дорогие ботинки, измазанные в грязи, быстро приближаются, кошмарные удары в живот выбивают из меня дух, и день выключается.
Мне холодно… Из носа льется кровь. Где-то недалеко пролилась кровь еще одной Сони. С этого все началось.
Вечереет – скоро вернется бабушка, поднимет шум, и люди начнут поиски. Но к тому времени для меня все уже закончится.
Звериный смертельный ужас взвивается в груди и током проходится по отказавшим конечностям.
Чернота самого черного оттенка затягивает меня в трясину вечных снов без сновидений.
Тепло, радость, свет и любовь яркими вспышками жизни мерцают за далекими далями и запускают сознание – уютное покалывание в районе затылка, солнечного сплетения, глаз, лба, груди и сердца прогоняет отчаяние и боль.
Я лежу на залитом солнцем лугу, на многие километры вокруг расстелился пушистый ковер из одуванчиков, синий простор и белые облака нависают над головой. Знакомая теплая рука сжимает мою руку.
Солнечный свет не дает рассмотреть лицо, но я знаю, что рядом любимый человек.
Он пришел на помощь. Снова.
– Егор, они все знают. Больше не нужно прятаться. – Я пытаюсь говорить громко, голоса нет, но он слышит. – Знают, что я тебя люблю. Я уже умерла?
– Нет, – сквозь вату пробивается его ответ.
– Ты меня любишь?
– Да.
– Ты вернешься?
Первое, что я вижу, придя в сознание, – пятна темной крови на порванной блузке.
В голове и теле потрясающая легкость и ясность, но душа омертвела, онемела, замерзла…
Егора нет рядом, но обжигающий, обреченный взгляд, который я никогда не забуду, навечно врезался в память.
Он не ответил на последний вопрос.
– Я убью его на хрен! – шипел он, стоя возле меня на коленях, его раскрытая ладонь шарила по мне, зависая над кричащими от боли ранами.
– Нельзя. Егор, ни в коем случае нельзя! – шептала я в бреду и накатившей эйфории. – Ничего страшного, подумаешь – ты каждый день через такое из-за меня проходишь. Я придумала, как настроить городок на твою волну. Они еще улыбнутся нам. Я верну тебе твою жизнь.
– Иди сюда. – Я знала, что ему больно, но исступленно, словно в последний раз, целовала его губы и обнимала, вцепившись в драп черного пальто…
– Я верну тебе твою жизнь – ты и здесь будешь жить хорошо. Я знаю, как это сделать! – повторяла я, словно мантру.
– А я верну тебе твою… – Он снова задержал руку над моим сердцем, и я очнулась.
Уже изрядно стемнело. Триллер с участием Сони благополучно закончился, хотя зубы отбивают громкую дробь.
Тело отлично служит мне, но душу потряхивает и морозит. Редкие прохожие тащат елки или пакеты с пахучими мандаринами, со мной кто-то здоровается, и я с запозданием вежливо здороваюсь в ответ.
Вваливаюсь в родной подъезд, в свете тусклой лампочки гремлю ключами, вхожу в пустоту прихожей, включаю бра… И застываю перед зеркалом.
Я вернулась невредимой, хотя вообще не должна была возвращаться. «Хороший мальчик» Саша давно обо всем догадался и, в отличие от меня, вынашивал план: завтра, в канун Нового года, девочку Соню должны были обнаружить мертвой, и главным подозреваемым стал бы Егор – слухов и на сей раз развелось достаточно.
Но эта Соня на пустыре не умерла, потому что Егор успел вовремя.
Стягиваю с головы грязную шапку, и длинные светлые локоны струятся по плечам… Судорожно сбрасываю рюкзак, пуховик и пиджак, отодвигаю окровавленную ткань разорванной блузки и задыхаюсь – рисунка над сердцем больше нет. Страх бьет под дых.
Егор не ответил мне!
Нашариваю в рюкзаке телефон и по памяти набираю пропавший из списка контактов номер.
Автоответчик срабатывает после десятого заунывного гудка.
– Егор! Спасибо за то, что помог! Умоляю, не делай резких движений! Со мной все хорошо, но он-то думает, что нет! Представляешь, как он обделается завтра? Егор, перезвони мне! Пожалуйста!
Я заворачиваю блузку в газету и заталкиваю на дно мусорного пакета – благо стараниями бабушки таких блузок у меня еще миллион, – запускаю быструю стирку и наблюдаю, как в круглом люке мелькают потемневшая ткань пуховика и задорные клеточки школьной формы.
Нахожу остатки темной краски и ножницы, снова отстригаю ненужные чужие патлы и перекрашиваю их в черный цвет.
Егор вернул мне мою жизнь, но стер все признаки своего присутствия в ней…
Пальцы дрожат. На глаза наворачиваются слезы.
Почему он сделал это?..
Я должна была умереть на проклятом пустыре от руки Саши Королева, но ожила под рукой Егора Лебедева.
Теперь «крайне положительный, обаятельный и добрый мальчик» будет трусливо молчать, если его вообще не хватит инфаркт от моего появления в классе.
Я в безопасности.
Но Егор до сих пор не отвечает.
Четыре
Стук капель по металлу подоконника разрушает мирный сон, я открываю глаза и несколько долгих секунд пялюсь в серый потолок.
В комнате слишком светло для семи ноль-ноль декабрьского утра… Хватаю телефон – так и есть, я безбожно проспала, а бабушка отчего-то не стала меня будить!
Вздрагиваю и сажусь на кровати – воспоминания о вчерашнем дне подкатывают к горлу, и я едва сдерживаю крик.
Смутный страх вырисовывается все отчетливей – звонков и сообщений от Егора нет, на линии после щелчка в очередной раз срабатывает автоответчик.
Но возле контакта «Алена», сохраненного сто лет назад, еще в ту пору, когда обмен номерами со мной считался престижным, моргает белый конвертик оповещения.
«Зайди в «подслушку», тебе будет интересно», – в голове звучит писклявый голос вездесущей соседки по парте, когда я просматриваю присланный ею текст.
Мне не нравятся соцсети, но сейчас, в тошнотворном предчувствии чего-то плохого, я нахожу еле живую группу, посвященную событиям, происходящим в нашем городке, и читаю закрепленный сверху пост.