– Да, у меня тоже.
– И мне все равно хотелось бы показать вам дневники моей двоюродной бабушки. Просто узнать, что вы об этом думаете. Наверное, вы лучше меня сообразите, что с ними делать.
Майлз улыбнулся:
– Эйприл, я был бы счастлив. Прошу прощения, подозреваю, я ужасно занудный.
– Вовсе нет. Хотя, честно говоря, я уже сыта Хессеном по горло. Ведь предполагалось, что речь пойдет не о нем, а обо мне и Лилиан. Я надеялась разузнать что-нибудь о бабушке через него. Я собираюсь пойти на заседание этих «Друзей Феликса Хессена». Есть еще несколько человек в Баррингтон-хаус, с которыми мне хотелось бы поговорить, и потом забыть о Хессене. Навсегда. Чтобы не кончить так, как Лилиан.
Майлз нахмурился, поглядев на нее, затем удивленно поднял бровь:
– Да, я слышал, что вы говорили, однако…
– Что?
– У меня на ваш счет имеется одно подозрение. Несмотря на очаровательную внешность, способную открыть перед вами все двери, я предполагаю, Эйприл, что вы аутсайдер, как и Хессен, и втайне вы поддались его мистицизму.
Эйприл зарделась. Мысль о том, что Майлз с ней заигрывает, вдруг напугала ее, но в то же время взволновала.
– Может быть, я и аутсайдер, но я точно не поклонница Феликса Хессена. И к мистицизму не склонна. Любой, кто привязан к этому художнику, просто сумасшедший.
– И я тоже?
– Вы в первую очередь.
Они засмеялись одновременно.
– Я пыталась понять, что с ним случилось, – задумчиво протянула Эйприл. – Предполагается, будто он куда-то исчез, однако, если верить записям Лилиан, складывается впечатление, что никуда он не делся. И это жутко.
– Что ж, все любят настоящие тайны. Исчезнуть без следа – это, конечно, банальный сюжет, однако сюжет, причем способный не только выставить в новом свете сомнительную репутацию и дать ей вторую жизнь, но еще и помочь развить заложенный в ней потенциал в нечто совершенно новое, чего никогда не было изначально. Люди, склонные к мистицизму, вовсе не в силах устоять перед таким: художник бесследно пропадает вместе со своими так называемыми шедеврами.
– «Друзья Феликса Хессена» с вами не согласны.
– А от них я ничего иного и не ожидал. Как любители, они так и кипят энтузиазмом, но им не хватает академической дисциплинированности. Их больше влечет оккультная сторона, они прямо-таки одержимы ритуалами в жизни Хессена. Хотя, насколько я помню, они утверждают, будто строго придерживаются доказанных фактов и в своих публикациях, и вообще. Все они странные. Скорее всего, на лекции вы встретите группу настоящих сумасшедших. Я знаю, видел их. Они неоднократно обращались к нам с просьбами пустить их в архивы галереи Тейт. Подобные прошения они посылают во все галереи. Они охотятся за якобы спрятанными где-то запрещенными рисунками Хессена, которые мы, видимо, сохранили, тайно сочувствуя идеям фашизма, или по какой-то еще нелепой причине. Как видите, для истинного поклонника я слишком подвержен сомнениям. – Майлз засмеялся. – И кто знает, может, старина Феликс был бы доволен тем, что породил настоящий культ, приверженцы которого регулярно доставляют неприятности самым крупным художественным галереям. И может быть, после всего, что уже сказано и сделано, как раз «Друзья Феликса Хессена» и нащупали верный путь. Вдруг оккультные знания и толкование сновидений и есть единственный действенный способ понять его творчество?
– Но сами вы в это не верите!
– Совершенно точно, не верю. Но я перестал искать. И не только по той причине, что натыкаюсь на бесконечную пустоту. – Майлз откинулся на стуле, бросил салфетку на стол и вздохнул. – Да и все равно я больше не испытываю к нему интереса. Несколько утратил аппетит.
– Почему?
Майлз пожал плечами:
– Он вошел в мою плоть и кровь.
Эйприл засмеялась.
– Нет, честное слово. Если смотреть на его работы слишком долго, начинаешь испытывать его чувства. Мне даже снились кошмары. Это так странно. Я чувствовал, что Хессен становится мне ближе, но сам я так и не приблизился к нему. И мне совсем не нравилось, что он окружает меня со всех сторон. Мне стало гораздо лучше, когда я закончил книгу. Если честно, я не расстроюсь, когда тираж разойдется. Не люблю, когда мне о ней напоминают. Тот период, когда я писал ее, стал лично для меня тяжелым временем. Голова у меня была занята другими проблемами, но творчество Хессена не помогало отвлечься. Оно начало менять мой образ мышления. Я превратился в какого-то нигилиста, ведь Хессен был именно нигилистом. Он не видел ничего, кроме конца жизни. Кроме горя и бесконечного одиночества в смерти. И все его предсказания о том, что ждет нас за порогом бытия, были такими же мрачными. А я все-таки не мазохист.
Эйприл задумалась над последними словами Майлза. Они не лишены смысла. Посмотрев на рисунки Хессена и немного о нем почитав, она тоже ощутила насущную необходимость вернуться к нормальной жизни: сходить в кино, пообедать в ресторане, прогуляться среди других людей. Его творения были такими подавляющими, такими поглощающими, такими безумными. Они умудрялись засосать ее внутрь самой себя, заставляя болезненно копаться в душе.
– Какая жалость, что вы живете не в Лондоне, – сказал Майлз, допивая остатки вина.
Бутылка была пуста. Губы у обоих стали пунцовыми.
– Почему? – спросила Эйприл негромко, намеренно опуская глаза в пол.
Как давно уже у нее не было возможности кого-либо провоцировать! Замечательные ощущения.
– Потому что я бы хотел видеть вас чаще. Мы могли бы вместе ходить на собрания «Друзей Феликса Хессена», назначая свидания на их лекциях. Это было бы так романтично.
Эйприл засмеялась. Она не против задержаться в Лондоне подольше, если Майлз составит ей компанию. Наконец-то она познакомилась с кем-то нормальным, общительным и по-британски сексуальным, да еще и способным помочь ей понять маньяка, который оказал такое влияние на ее родственников. Эйприл невольно попала под очарование спокойной уверенности, суховатого юмора, глубокого голоса и озорных огоньков в глазах. И все достоинства искусствоведа перешли в наступление на нее. Заставили ощутить себя бесшабашной. Эйприл никогда не страдала от нехватки внимания, ее никогда не отвергали, просто некоторые мужчины умеют произвести впечатление. Или она уже втрескалась?
– Что случилось? – спросил Майлз. – У вас в глазах такое странное выражение.
– Просто я задаюсь вопросом, не втрескалась ли я в вас.
Майлз поперхнулся и схватил салфетку, чтобы вытереть лоб.
– Лучше спросить у официанта, нет ли у него нюхательной соли.
– А миссис Батлер имеется?
– Уже нет. Я сомневался, хочу ли быть отцом. Я сомневался, хочу ли играть множество других ролей, какие она мне навязывала.
– Подруга есть?
– Ничего серьезного.
– Лживый негодяй!
Майлз поднял руки, сдаваясь.
– Мы знакомы недавно, вот в чем дело. Но если бы она узнала о нашем разговоре, то пришла бы в бешенство. И обиделась бы. А я бы чувствовал себя последним дерьмом. Подобное ощущение мне вовсе не нравится, у меня и без того в голове всего полно.
– Я уверена, вы бы все преодолели.
– С вами в качестве стимула я бы преодолел много чего.
С последними словами улыбка сошла с его лица, и Эйприл уловила во взгляде тень тоски, от которой у нее перехватило дыхание. Она ощутила толчок внизу живота.
Значит, она нравится ему. И возможно, сильнее, чем подозревает. Ну к чему все эти сложности? Однако все происходит именно так, когда тебе уже к тридцати, а ты все еще одна. Чаще всего потому, что зрелые обаятельные мужчины вроде Майлза наверняка уже женаты. Эйприл читала о женщинах, которые заводят с ними романы. Эти господа вечно оказываются женаты на ком-то, кого недооценивают и воспринимают как данность, но с кем у них оказываются нерасторжимые узы, когда дело доходит до принятия главного решения. В общем, не кантовать.
– Какой милый комплимент, – сказала Эйприл несколько горестно, по своему собственному ощущению.
– Это правда. Вы прелестны, Эйприл. Разве я мог не заинтересоваться? Вы красивая молодая женщина. Яркая. Немного сумасшедшая, как раз настолько, сколько требуется. На самом деле, устоять просто невозможно.
В его глазах снова горели веселые огоньки. Взяв себя в руки, Эйприл отметила, что Майлз прекрасно сдерживает эмоции. Еще одна объединяющая их черта. Если они больше никогда не увидятся, то все равно будут вспоминать друг о друге.
– Должно быть, алкоголь виноват, или же я потаскуха, однако я подошла очень близко к тому, чтобы спросить, не хотите ли вы осмотреть квартиру моей двоюродной бабушки.
– Вряд ли это место способствует развитию любовных отношений.
– Здесь вы абсолютно правы. Если только речь не идет о настоящем извращении, каком-нибудь садомазо.
– Надевайте пальто. Вы меня соблазнили.
Эйприл хихикнула, хотя по-прежнему ощущала горькое разочарование.
– Ваша подруга не обрадуется, если я задержу вас допоздна.
– Перестаньте, вот теперь вы действительно плохо себя ведете.
Даже в том, как он упрекал ее, было что-то притягательное.
– А если серьезно, я с удовольствием осмотрел бы Баррингтон-хаус. Интересно, сильно ли переменился дом с тех времен, когда там жил Хессен?
– Не думаю. Он кажется совершенно старомодным, а в квартире Лилиан с сороковых годов даже ремонт не проводился.
– Да, и эти дневники, мне бы хотелось на них взглянуть.
– Ее тетрадки? Ну конечно, я дам вам их почитать. Те, которые возможно прочесть. Самые последние слишком неразборчивы. Но только обращайтесь с ними осторожно – я хочу увезти их с собой. От Лилиан останется совсем немного, когда квартира будет продана. Только фотографии да дневники.
– А сколько их всего?
– Целая стопка, двадцать тетрадей.
– Неужели?
– И все посвящены вашему обожаемому Феликсу.
Майлз посмотрел на нее так пристально, что его лицо даже посуровело.
– Шутки в сторону. Неужели там действительно о Хессене?
Эйприл кивнула: