Его вдруг охватило горячее желание изуродовать лицо ножом, прежде чем снова взглянуть на стену.
Упав на колени с крепко зажмуренными глазами, стиснутыми зубами и кулаками, Сет забился в истерике, которая жгла ему горло, силясь выплеснуться наружу.
– Господи Иисусе! Господи боже мой! Да что же я такое?
Он никогда еще не проливал столько слез. Его душа была больна и таяла, выходя через глаза.
Окалину и ржавчину внутри багрового сознания быстро смыло едкой кислотой горя, и Сет смог рассуждать так, как рассуждал давным-давно, на какой-то миг снова понять себя. Нечто, напоминающее свободную волю, последний сгусток его бывшего «я» как будто отмылся дочиста. Крохотная яркая точка внутри разрослась до размеров тускло поблескивающей макрели.
Но затем Сет повернулся и увидел маленькую девочку с залитым слезами лицом, которая сидела между его подушками и смотрела на дверь. Вечно смотрела на дверь.
Он подошел к окну, и выдох рыданием вырывался у него из груди. Какая-то часть его личности еще пыталась отрицать существование подобных явлений и уверять, будто из-за крайней степени усталости больное подсознание морочит разум. Что ему стоит отдернуть занавески, открыть окно и глотнуть свежего воздуха? А когда он снова повернется, залитая слезами девочка уже не будет смотреть на дверь.
Но стоило Сету раздвинуть шторы, как взгляд сейчас же уперся в замусоренный двор за «Зеленым человечком». На месте чего бы ни был построен примыкавший к пабу дом, там собралась кучка бывших жильцов, выглядывающих из разных отверстий. Казалось, за решетками перил, в небольшом зацементированном рву под окнами первого этажа что-то белесое тянет скрюченные пальцы к холодным металлическим прутьям. Судя по наклону голов и движениям бумажных губ, эти существа увидели внезапно отдернувшуюся наверху занавеску и теперь надеялись на помощь того, кто смотрит вниз, на их страдания.
Сет выпустил штору и повалился на кровать, зажмурив глаза. Он хлопнул по стене, выключая свет, затем свернулся клубком в изножье матраса и зарыдал.
– Папа скоро придет. Он велел мне ждать, – сказала девочка.
Глава двадцать третья
Петр тяжело поднялся из-за стола и утер со лба пот.
– Здравствуйте, мисс Эйприл. Чем могу помочь? Может быть, вам нужен зонтик?
На улице снова шел дождь. Он захватил ее на пути из Бэйсуотера в Найтсбридж, и настроение Эйприл ухудшилось еще больше, когда она поняла, что из-за стойки ей улыбается Петр. Она-то надеялась увидеть Стивена.
– Простите, с меня капает на ковер.
Эйприл постепенно отогревалась после пронизывающего ветра с ливнем, и в тепле фойе у нее даже слегка закружилась голова.
Вокруг сверкали латунные ручки, стекло блестело на дверях и в рамах картин, а толстые чистые ковры под ногами вызывали чувство вины из-за того, что она втаптывает в них грязь. Эта часть здания была безупречна – ни пылинки, яркий свет, – однако отовсюду веяло старостью. Стойка портье была всего лишь фасадом, островком яркого света и тепла. Дальше она окунется в оттенки сепии – на лестницах и в гниющих квартирах, только и ждущих, чтобы нагнать на нее страху. Как быстро изменилось ее впечатление о доме. Несколько дней в гостинице и прогулки по городу отдалили Эйприл от этого места, вернули себе, но вот теперь даже при беглом взгляде на Баррингтон-хаус она вспомнила проведенные здесь ночи, полные страха и смятения.
Хотя еще немного – и она избавится от этого места. Уборщики приедут на неделе, а за ними – агенты по недвижимости. После чего ей уже не придется возвращаться сюда. Никогда.
– Попала под самый шквал. – Эйприл засмеялась и провела по волосам, от воды прилипшим к голове. – Я и представить не могла, что погода вытворяет в этом городе. В Бэйсуотере небо было синее.
Она улыбалась, однако от любезности жирного портье ей было не по себе. Всегда создавалось ощущение, будто Петр к ней подкатывает. Вот и сейчас он обошел стойку и встал вплотную к Эйприл, протягивая руку, чтобы взять ее за локоть.
– Садитесь, пожалуйста. Вам, наверное, надо отдохнуть.
Ей снова показалось, что рубашка обтягивает его слишком туго, как будто голова и тело раздуваются из-за душащего портье воротника.
Эйприл отошла на шаг и положила руку на стойку, обозначая границу личного пространства.
– Все в порядке, просто немного промокла.
Она скинула рюкзак, встряхнула кожаную куртку, затем сняла черные перчатки. Сегодня ей никак не избавиться от общества Петра, он ей нужен.
А тот, как всегда, продолжал монотонно и раздражающе бубнить:
– Да, конечно, хорошо, когда тепло и сухо. А я всегда рад впустить в дом красивую даму.
Петр разразился долгим нервическим смехом.
Улыбаться становилось все труднее, однако же Эйприл собиралась совершить несанкционированное вторжение. Она явилась сюда, промокнув до нитки, чтобы учинить допрос персоналу и, если повезет, одному старинному жильцу. Нужно выяснить что-нибудь о шестнадцатой квартире. От Стивена Эйприл знала, что подобные этому элитные дома в западной части Лондона часто служат прибежищем для богатых и знаменитых, где те могут рассчитывать на полную приватность и безопасность. Портье строго запрещается разглашать любые сведения об обитателях дома. Стивен объяснил, что дети толстосумов постоянно подвержены угрозе похищения с целью выкупа.
– Так чем же я могу вам помочь, мисс Эйприл? Я сегодня просто счастлив, потому что выдают жалованье. Поэтому я готов сделать для вас что угодно!
– Что ж, у меня несколько странная просьба.
Петр приложил руку к сердцу.
– Ну, считай, день удался. Если красивая дама приходит в Баррингтон-хаус и говорит, что у нее ко мне просьба…
Полегче на поворотах, толстяк!
– Не знаю, известно ли вам, но у этого дома есть одна история. Здесь когда-то жил художник. Его звали Феликс Хессен.
Не сообщив еще о том, что Хессен жил в шестнадцатой квартире, Эйприл наблюдала за Петром, ожидая уловить реакцию на знакомое имя, но его лицо оставалось бесстрастным и немного рассеянным, как будто бы портье соображал, что ответить. Прежде чем он успел ее прервать, Эйприл рассказала, что пытается разузнать побольше о бабушке и хочет поговорить с давнишними жильцами, теми, кто поселился в доме после войны.
– А! – Портье воздел палец. – Думаю, в двух квартирах есть такие люди. Миссис Рот и Шейферы заселились после войны. Они теперь уже совсем старые, но их сиделки рассказывали Петру, что хозяева живут здесь давным-давно.
– Потрясающе! Моя двоюродная бабушка говорила, что была дружна с миссис Рот и мистером и миссис Шейфер. Как их по именам?
Петр зашел за стойку и открыл лежавший на конторке гроссбух в кожаном переплете. Он повел пухлым пальцем по запаянному в пластиковую пленку листу со списком фамилий.
Эйприл быстро перегнулась через стойку, ее взгляд безумно заметался вверх и вниз по списку, высматривая номера квартир и телефонов. Она увидела в журнале строку, на которой задержался указательный палец портье: миссис Рот и три телефонных номера. Напротив одного было неправильно написано слово «дочька», рядом со вторым значилось «нянька», а у третьего – «городской». 0207, Эйприл держала его в памяти, выуживая из кармана сотовый телефон.
Пока Петр взволнованно рассуждал о том, что они могли бы встретиться за кофе, поговорить об истории дома, о бабушке Лилиан, Эйприл улыбалась и кивала, почти не слушая, пытаясь абстрагироваться от его голоса и одновременно добавляя телефон миссис Рот в список контактов. Заметив, что Петр внимательно смотрит на нее, Эйприл поднесла трубку к уху, как будто прокручивая сообщение.
– Простите, голосовая почта.
Она закатила глаза, изображая раздражение. Выдержав нужную паузу, Эйприл громко захлопнула «раскладушку» и покачала головой:
– Вовсе не то, чего я ожидала.
Она посмотрела Петру в глаза и улыбнулась. Портье разразился обличительной речью о мобильниках, а взгляд Эйприл снова побежал по странице открытого журнала в поисках фамилии Шейферов. Так, двенадцатая квартира и всего один телефонный номер, который она тоже запомнила, а затем украдкой записала в телефон под крышкой стойки.
– В это время миссис Рот и Шейферов лучше не беспокоить. – Петр так и сиял, разводя руками. – Ага, но я, конечно же, передам им, что вы спрашивали о бабушке Лилиан. Они не любят, когда их будят по утрам. Может, сходим куда-нибудь вместе? Вы мне поведаете что-нибудь интересное о Лилиан, и тогда я смогу им сказать: «Кстати, я знаю одну прекрасную леди, которая приехала в наш чудесный дом, и она родственница Лилиан». Тогда, думаю, они согласятся с вами поговорить.
– Нет.
Эйприл не сдержалась, и ответ прозвучал довольно резко. Но она тут же смягчилась:
– У меня нет времени. Я сильно занята, разбираю вещи в квартире, а по вечерам встречаюсь… С друзьями. Наверное, придется отложить свидание с соседями.
Возможно, Шейферы и миссис Рот разозлятся, когда она им позвонит, они ведь уже отказались однажды встретиться с ней. Так что все это – настоящая авантюра. Но она должна отважиться на нее, если хочет извлечь из записей Лилиан смысл. Вчера вечером в одном из баров Ноттинг-Хилла Майлз сказал ей именно это. Прочитав несколько тетрадей Лилиан, он вдруг принялся горячо убеждать Эйприл, что необходимо выяснить, не видел ли кто-нибудь картин Хессена в Баррингтон-хаус до того, как пропал художник. Для искусствоведа подобная информация, конечно, была на вес золота.
Пока Эйприл шла к двери, ведущей в восточный корпус, Петр неотступно следовал за ней. Вплотную, так что его дыхание неприятно согревало лицо и шею девушки; поток его убогого английского лился неудержимо, настойчиво, пока она буквально не ввалилась в сумрачный лифт, спасаясь от толстяка.
Портье так и улыбался до ушей, пока закрывались прозрачные дверцы. Он подносил несуществующую телефонную трубку к уху, одновременно демонстрируя все свои мелкие острые зубы.
Эйприл стояла вполоборота, делая вид, будто не понимает жестов, но затем уловила краем глаза нечто совсем иное. Она взглянула в зеркало на задней стенке кабины: что-то быстро промелькнуло у нее за плечом – высокое, тонкое, белое – и сейчас же исчезло на периферии зрения.