Казалось, он идет долгие часы, часто останавливаясь, чтобы утереть пот, заливавший глаза, и поправить рюкзак, который отчаянно натирал спину. На периферии зрения появились какие-то белые вспышки. Все звуки замедлились и растянулись.
Проезжая часть перед вокзалом Кингс-кросс оказалась перекрыта и огорожена пластиковой оранжевой сеткой. Никто не работал на площадке, где громоздились горы щебенки, земли и керамических труб. Вывески были сорваны, люди шли прямо по ним. Стук каблуков по зазубренной жести гулко отдавался в голове. Мозг превратился в один сплошной синяк, из-за которого темнело в глазах.
Перед центральным входом на станцию стояли две патрульные машины, но полицейских не было видно. Шесть разъяренных собак на веревочных поводках сцепились, преградив путь к вокзалу. У одного из хозяев борода свисала до пояса, седая и свалявшаяся. Второй, худосочный панк с прыщавыми щеками и в полосатых леггинсах, пытался продавать «Биг исью»[17]. Хозяева дергали веревки, привязанные к ошейникам, и орали друг на друга. Люди, идущие на работу, шли мимо, ели сэндвичи, купленные в «Прет-а-манже», и говорили по телефонам. Внутри кто-то принялся кричать: «Убери свои вонючие руки от меня! Пошла вон, обезьяна вонючая!», а потом наружу вырвались трое полицейских, тащивших за собой чернокожую женщину. Та была босой. А все копы где-то потеряли фуражки.
Женщина выглядела ужасно, явно бомжевала и нюхала крэк, судя по безумному виду. В одной руке она все еще сжимала кусок пожеванного багета. За борьбой следили две китаянки в красно-белых униформах официанток. У них были совершенно одинаковые выражения лиц – молчаливого равнодушия.
Если бы у Сета был пистолет, то сейчас настало самое время стрелять. Расчистить себе путь от псов и дегенератов. Но от алой вспышки гнева Сет лишь ослабел. Чуть не упал в обморок.
Когда он зашел внутрь Кингс-Кросса и наконец-то сумел сфокусироваться на расписании, то понял, что ошибся станцией. Отсюда не ходили поезда до Бирмингем-Нью-стрит. Надо было идти в Юстон. Юстон, чтоб его.
Руки на коленях, голова склонена – Сет пытался сдержать гнев на себя и исступление от недостатка сна. Уже так много времени прошло с тех пор, как он уезжал из Лондона хотя бы на сутки. Год с тех пор, как последний раз бывал в Бирмингеме. Забыл, как отсюда можно выбраться. Но он выберется. Если надо, будет идти весь день, пока не рухнет от усталости, но найдет путь из этого ада.
Снова выйдя на Юстон-роуд, Сет поплелся на запад. Станция Юстон была недалеко. Так говорили знаки. Небо над головой белело на глазах. Или скорее он видел яркое свечение, прорывавшееся сквозь туманный серый саван. Лицо горело, перед глазами все плыло. Улицы, здания, фонари, машины, чахлые деревца, дорожные знаки и пешеходы вращались и расплывались. Если бы Сет сейчас прилег, то скорее всего сразу потерял бы сознание.
Медленно, очень медленно он пробирался по белому ослепительно-яркому туннелю дороги. Неожиданный прилив надежды погнал его прямо по газону к главному входу в Юстон.
Но внутри Сет почувствовал себя еще хуже. Эффект сказался тут же. Сет начал паниковать. От резкого света белых ламп, гомона вокруг, напора и размаха толпы, толкотни сумок и скрипа чемоданов на колесиках он сразу же почувствовал непреодолимое желание выбежать наружу.
Раскатистый, эхом отражающийся от стен голос сверху, слов которого Сет толком не мог разобрать, перечислял задержки и отмены рейсов. В расписании отправлений он не мог разглядеть Бирмингема. Голова кружилась, глаза горели, и вскоре Сету стало больно смотреть вверх.
Он решил найти помощь, которой на станции явно не хватало. Фактически, ее вообще не существовало. Он решил спросить о поезде в билетной кассе, но перед ней змеиными кольцами извивались огромные очереди, и счел за лучшее направиться к туалетам. Но пробираясь сквозь толпу в главном зале, неожиданно замер. Перед красно-желтой кляксой «Бургер Кинга» виднелась фигура ребенка в капюшоне. Тот засунул руки в нейлоновые карманы парки, лицо терялось в тени, но он смотрел в сторону Сета.
Человек позади толкнул Сета и развернулся, взмахнув полами пальто и галстуком, но не для того, чтобы извиниться, а чтобы состроить рожу. Сет обернулся туда, где видел мальчика, но ребенок уже исчез.
Тяжело дыша от потрясения, он уверял себя, что ему привиделось, но затем заметил, как школьные брюки и стоптанные ботинки на толстых каблуках мелькнули у ларька с солнечными очками и часами.
Невероятно – мальчишка не может перемещаться с такой скоростью. Здесь есть еще дети, наверное, это какой-то другой ребенок. У него просто паранойя, он сумасшедший и больной. Сет пробился сквозь группку туристов из Франции и направился к кассам.
Но вдруг мальчишка здесь для того, чтобы задержать его? Ведь с того момента, как Сет вышел из «Зеленого человечка», на его пути попадаются сплошные препятствия. Кажется, весь город сговорился не выпускать его за определенные границы.
Стоя в очереди, Сет опустил глаза и зажмурился, чтобы не увидеть нечаянно фигуру в капюшоне, наблюдающую за ним. Пытаясь сфокусировать взгляд, он глубоко вдохнул теплый воздух и попытался сдержать волну паники – она вскипала прямо в горле, грозя выплеснуться наружу пронзительным воплем. Сету хотелось рвать на себе одежду и безумно мчаться через толпу.
Он интуитивно понял, что стоит двинуться обратно на восток, в сторону «Зеленого человечка», и ему снова полегчает. Некто дает ему понять, что из города уезжать запрещено. Некто, с кем он по доброй воле установил партнерские отношения в ту ночь, когда открыл дверь шестнадцатой квартиры.
Наконец Сет оказался перед стеклянной загородкой, за которой восседал толстяк в красном жилете. Сет снова обрел голос и попросил билет до Бирмингема.
Кассир раздраженно взглянул на него:
– Разве вы не слышали объявлений, не видели расписания? Сегодня поезда до Бирмингема не идут.
– Что?
– С Юстона нет отправлений.
– Но как же тогда попасть в Бирмингем?
– С вокзала Мэрилбоун. С Чилтерн Рэйлвейз. Или же с автобусной станции у вокзала Виктория.
Однако от одних названий этих отдаленных мест, затерянных где-то в загроможденном многолюдном городе, Сет лишился остатков решимости. Ему хотелось биться о стену, пока голова не расплющится, пока осколки кости не проткнут багровую кожу.
– Отойдите в сторонку. Следующий! – выкрикнул кассир в красном жилете.
Сет отполз от окошка. Он знал, что ни метрополитен, ни автобусы не доставят его туда, куда он хочет попасть, у него не было сил двигаться дальше. Вся его жизненная энергия ушла, остался только небольшой запас для поддержания панического страха. Даже если удастся добраться до другой станции, на него снова нападет болезненная слабость.
Надо поспать. Вернуться домой и лечь спать. Может быть, он попробует еще разок потом, когда выспится.
Теперь он не мог думать ни о чем другом, его разум даже отказывался замечать мальчика в капюшоне, который дожидался у касс, а затем, когда Сет покинул здание вокзала, пошел рядом.
На следующий день Сет попытался уйти в южном направлении, но не смог пробраться дальше Стрэнда, где его вырвало в общественном туалете.
Север оказался непреодолимым лабиринтом. Сета сбивали с толку кирпичные стены, остроконечные черные крыши, железные перила, горький воздух и полупрозрачные белые существа, которые взывали к нему со строительных площадок и быстрее крыс проносились по разломанным фундаментам. Попытки сбежать в итоге привели его в центр, и Сет вдруг понял, что уже вечер, что он находится где-то между Кэмденом и Юстоном и едва стоит на ногах от голода и усталости.
На третий день на востоке города Сет едва не задохнулся между рядами серых домов с террасами и садиками, заваленными хламом. Он мотал головой и рыдал, глядя на пакистанских детишек в странных одеяниях. Наконец он повернул домой – только это направление немного спасало от тошноты, холодного пота и жара, приступов удушья и непрерывно зовущих из окон костлявых тварей с желтыми лицами и широко разинутыми пастями.
В следующий вечер он отправился на работу.
Глава двадцать седьмая
Перед дверью квартиры Шейферов стоял густой запах Баррингтон-хаус: мебельной полироли, шампуня для ковров, пасты для чистки меди, пыли. Но было кое-что еще – отголосок серы. Или же чего-то недавно сгоревшего, похожего на порох.
Лестничные пролеты, уходившие вверх и вниз по бокам от лифта, освещались электрическими лампами, но сам воздух был каким-то темным. Мутным, словно фотография, сделанная впотьмах. От всего этого Эйприл ощущала тревогу, но в то же время и какую-то странную апатию. Если бы она не шла, сосредоточившись на своих целях, то запросто могла бы представить, как сидит или лежит здесь в тишине, дожидаясь чего-то. Но только чего?
При мысли о том, что придется постучать в дверь Шейферов, у Эйприл свело живот нервной судорогой. Они старые, сложные в общении люди, они не хотят, чтобы их беспокоили. Об этом говорили Стивен и Петр. Отказ Шейферов в ответ на ее просьбу о встрече доказывает их знакомство с Хессеном и то, что они что-то с ним сделали. И их вожаком был Реджинальд, муж двоюродной бабушки. Миссис Рот открылась ей в момент эмоционального потрясения. Возможно, подозревая, что самой ей осталось недолго. От этой мысли Эйприл стало не по себе, поскольку она, должно быть, одной из последних видела миссис Рот живой. Стивен подтвердил ее догадку сегодня утром, когда она пришла.
Но престарелая обитательница дома сообщила достаточно, да и Лилиан в дневниках намекала на те же неприятные события, имевшие место полвека назад. Только из опасения прервать спонтанную и обрывочную исповедь миссис Рот Эйприл не решилась спросить о смерти Реджинальда. Даже Лилиан не могла заставить себя поделиться подробностями, потому что правда о том, что произошло тогда, была невыносима и для миссис Рот, и для двоюродной бабушки. И вот теперь Эйприл остается только предполагать связь Хессена со сверхъестественными силами и жуткими звуками, только догадываться о существовании чудовищных картин и заразных кошмаров, от которых не помогло избавиться даже открытое столкновение с художником. Она сама видела кое-что краем глаза и до смерти боялась увидеть это снова в тусклых коридорах и обшарпанных комнатах, где все тени ложатся неправильно, где каждое зеркало предполагает чье-то чужое присутствие. Эйприл огляделась по сторонам и встревожилась, когда взгляд скользнул по зеркалу на площадке.