Сет спустился на восьмой этаж, тяжело дыша, с затуманенной от жара головой. Он решил, что быстро пройдет через площадку, не задерживаясь, пусть даже и учует какой-то запах, услышит грохот и скрежет за дверью шестнадцатой квартиры. Но получилось по-другому.
Перепрыгивая через две ступеньки, Сет едва не сбил кого-то с ног. Сгорбленную фигуру в белом. Она стояла в нескольких шагах от двери шестнадцатой квартиры.
– О господи! – выдохнул он едва слышно и ощутил, как все волосы на голове встали дыбом.
Существо развернулось к нему. Какой-то миг Сет не мог вспомнить морщинистое лицо и всклокоченные жидкие седые волосы. Но затем его осенило. Испуг прошел, и Сета захлестнула волна облегчения. Это же миссис Рот! Но только в ночной рубахе, совершенно одна и явно не в себе.
– Он вернулся! – произнесла старуха, едва не плача.
Ее тоненькие, как палочки, руки и сведенные артритом пальцы дрожали. Из-под легкой шелковистой ткани ночной сорочки выпирали острые кости плеч и таза. Невероятно тощие ноги, перевитые венами, торчали из-под подола. Ступни со скрюченными пальцами были босы.
– Он вернулся за мной.
Миссис Рот было девяносто два. Сет невольно задался вопросом, как ей удалось спуститься на целый лестничный пролет. Миссис Рот почти все время проводила в постели и лишь дважды в неделю выходила куда-нибудь на ланч в сопровождении Айми, своей сиделки-филиппинки, и с помощью костылей.
Застыв на месте, Сет глядел на старуху. Он силился протолкнуть ком в горле, но глотать было слишком больно.
Миссис Рот указала скрюченной рукой на дверь шестнадцатой квартиры:
– Откройте дверь. Я хочу увидеть своими глазами.
Сет отрицательно покачал головой:
– Я не имею права, миссис Рот. Давайте я отведу вас в постель.
Разозленная, она шлепнула его искореженной костлявой клешней, в какую превратила ее руку болезнь.
– Не желаю я в постель!
Лунатизмом миссис Рот не страдала. И, несмотря на возраст, кажется, никогда не испытывала ни малейшей растерянности. На самом деле она в любой ситуации была неизменно грубой и неприятной особой. Хотя миссис Рот редко беспокоила Сета по ночам, о сценах, какие она закатывала дневным портье, ходили легенды. Даже старший консьерж боялся ее.
– Прошу вас, мэм. Вы не должны здесь оставаться.
Сет осознал свою ошибку, как только раскрыл рот.
Лицо старухи побагровело от ярости. Она развернулась к нему, нацелив Сету в лицо палец, согнутый, словно крюк, так что костяшка второго сустава оказалась у него прямо перед глазами.
– Да как вы смеете!
Обычно как следует начесанные и идеально уложенные жиденькие волосы теперь стояли дыбом. Несколько прядей свисали на уши, а сквозь те, что еще оставались на голове, виднелся бледный череп, усеянный печеночными пятнышками. Шея у старухи была цыплячья, и кожа над ключицами болталась, словно растянутая шкура. Она напоминала птицу. Птицу с длинным клювом и бешеными глазами, у которой из пупырчатого тельца торчит всего несколько перьев.
– Говорю вам, он вернулся! Я его слышала. Я слышала, как он хохочет!
Кто-нибудь другой на его месте, наверное, попытался бы подавить смех или нервную улыбку, столкнувшись с сумасшедшей девяностолетней старухой в ночной рубахе, но на ее решительном лице и в безумных ревматических глазах отражалось нечто такое, чего Сет испугался. К тому же он и сам кое-что улавливал из-за закрытой двери.
Сет решился на отчаянный шаг. Он приблизился к миссис Рот, сочувственно качая головой.
– Я знаю. Я уже несколько раз слышал в квартире шум. Но кто там может быть?
– Что? Не валяйте дурака! Говорите громче!
Сет кивнул на дверь:
– Там, в квартире. По ночам. Я докладывал начальству – о шуме, о грохоте. В коридоре. Мебель опрокидывалась. И что-то еще.
Остренькое личико миссис Рот залила болезненная бледность. Мелкая дрожь в ее хрупких обезьяньих конечностях превратилась в настоящие конвульсии. Сет подумал, что она может упасть, и подошел еще ближе, чтобы поддержать ее под локоть.
Старуха вцепилась в него, ища опору, и опустила голову.
– Нет, – прошептала она и добавила, на этот раз уже себе самой: – Нет, но…
Она посмотрела на Сета, словно оправившийся от испуга ребенок.
– Отведите меня домой. Хочу к Айми. Позовите Айми. Где моя Айми? Хочу Айми!
Чувствуя себя крайне неловко, поскольку стал свидетелем ее слабости, Сет медленно подвел миссис Рот к лифту и нажал на кнопку вызова в полированной латунной пластине. Он вдруг понял, что его рубашка снова промокла насквозь.
Стонущие тросы, казалось, поднимали массивную, но элегантную кабину целую вечность. И все это время едва живой Сет пытался успокоить миссис Рот, толкуя ей об Айми и постели, пока старуха не рявкнула:
– Заткнитесь, просто заткнитесь, и все!
Она махнула рукой перед его лицом.
Когда Сет открыл наружные дверцы и завел миссис Рот внутрь кабины, женщина крепко зажмурила глаза. В этот момент она показалась еще более ветхой и сгорбленной, словно кто-то заставил ее вспомнить особенно болезненное переживание. Подкосившее ее, лишившее немногих остатков того духа, что еще жил в этом хрупком теле.
Дверь квартиры на девятом этаже так и осталась открытой, но Сет позвонил, чтобы поднять с постели Айми, которая проворно выскочила из маленькой комнаты в конце длинного коридора. Придерживая на груди голубой халат, словно оберегая свою невинность от портье, она выхватила у Сета миссис Рот и бросила на него возмущенный, сердитый взгляд, прежде чем захлопнуть дверь. Она не слушала тихих объяснений консьержа. Миссис Рот принялась плакать и шмыгать носом, как только увидела Айми.
– Сука, – бросил Сет закрытой двери.
Он съехал на лифте в комнату для персонала на цокольном этаже и там тяжело задумался. О ком говорила миссис Рот, стоя под дверью шестнадцатой квартиры?
Глава пятая
– Мама, она вообще ничего не выбрасывала. Всю свою жизнь. Я не шучу. Видела бы ты ее одежду. У нее в комнате сотни платьев, костюмов, пальто и всего-всего. Начиная с сороковых годов. И все это сохранилось. Прямо какой-то музей истории моды. Мы получили в наследство музей. Коллекцию Лилиан. И некоторые платья такие красивые!
Эйприл вышагивала взад-вперед по спальне двоюродной бабушки, прижимая к уху сотовый телефон. Она знала, что мать никогда не оценит того, что обнаружилось в лондонской квартире. Во всяком случае, пока сама не увидит. А она не увидит, потому что патологически боится перелетов. Эйприл же просто не в силах подобрать слова, чтобы описать свои находки и передать атмосферу квартиры: увядшую роскошь, пронизывающее все вокруг ощущение потери; хаотическую линию обороны, которую пожилая женщина выстроила, защищаясь от внешнего мира; потревоженную сокровенную жизнь, все еще отчетливо различимую в пустых комнатах, с ее ритуалами и привычками, которые существовали долгое время, но теперь лишились смысла.
Два помещения, маленькие спальни в конце заваленного хламом коридора, были под завязку набиты мусором. В обеих комнатах Эйприл обнаружила по односпальной кровати под старинными пуховыми одеялами и толстым слоем пыли. Вокруг кроватей громоздились картонные коробки и старые чемоданы, набитые какими-то антикварными вещичками. Оставалось загадкой, что со всем этим делать. Чтобы провести полную ревизию, потребуются недели, даже месяцы.
Хотя бы пол в спальне Лилиан между двумя большими гардеробами и комодом не был захламлен. Здесь также имелась широкая кровать и красивое бюро с тремя запертыми ящиками, ключи от которых найти не удалось, – Эйприл подозревала, что именно здесь хранятся личные бумаги бабушки. А такого количества флаконов от духов, согнанных в целое стадо на крышке комода, она не видела никогда в жизни. Косметические компании давно уже не производят подобных флаконов, не делают для кремов и теней фарфоровых баночек, содержимое которых теперь окаменело и растрескалось, словно иссохшая почва неведомой планеты.
– Мама, я хочу забрать одежду с собой. Мне кажется, ее платья будут мне как раз. Разве это не здорово? Я примерила две шубы и три шляпки, они как будто на меня сшиты.
– Детка, где ты будешь все это хранить? В нашем-то домишке? Ты же знаешь, у нас нет места. И подумай о цене, милая. У нас просто нет денег на перевозку, да и ты теперь говоришь о том, чтобы бросить работу. Я за тебя беспокоюсь.
– Не стоит. Мама, скоро мы не будем считать копейки.
– Еще как будем, если ты продолжишь в том же духе. Надо мыслить реалистично, милая. Возможно, квартиру не удастся продать сразу.
– Я оплачу перевозку из своих сбережений. Вещи Лилиан, которые мне понравились, я сразу же отправлю морем, а ты пока сложишь все в подвале.
– Милая, это будет стоить целое состояние. Ты не сможешь привезти все сюда, тебе придется продать одежду в Англии.
– Нет. Я не буду торопиться. Я могу пожить здесь, пока квартира не будет продана, и спокойно все разобрать. Вот мебель придется продать. Я совершенно ничего не понимаю в антиквариате, поэтому надо будет вызвать оценщика, который определит истинную стоимость. Однако по-настоящему личные вещи я хочу оставить себе. Мама, они такие красивые. Это всего лишь одежда, фотографии и кое-какие безделушки.
– Ой, детка, я даже не знаю. Ты ведь собиралась уехать на пару недель, чтобы освободить и продать квартиру, и вот теперь рассуждаешь, словно полоумная.
– Мама, мама, это же наша история! Мы не можем просто выбросить все на помойку. Я имею в виду фотографии Лилиан и Реджинальда, они прямо надрывают сердце. Они оба были такие красивые. Как кинозвезды. Ты просто не поверишь своим глазам, когда их увидишь. Здесь, на этих стенах, висят портреты женщины из нашей семьи. Женщины с таким потрясающим вкусом и чувством стиля! Она уже стала моим кумиром. Ты ведь знаешь, как я отношусь к подобным вещам.
Однако голос матери звучал устало, не стоило так ее волновать. Мало того что единственная дочка уехала за море, так еще и собирается притащить в их стерильный домик в Нью-Джерси что-то неведомое и чуждое – есть от чего всерьез забеспокоиться. Эйприл надо было выкладывать новости постепенно, однако она не могла сдержать воодушевления.