Лента рывками подвигает товары. Бесконечные горы туалетной бумаги, коробки с макаронами, упаковки круп, бутылки, сковорода.
Мужчина в солнцезащитных очках на затылке оплачивает покупки и просит пакет. Он отодвигается в сторону, втягивает живот и пропускает девушку к выходу. Но как бы мужчина ни старался, Лилии не проскользнуть мимо пузатого, и они выходят вместе.
Проклятая рамка начинает звенеть. Пронзительно. Настойчиво.
«Пи-пи-пи».
Лилия замирает.
Все вокруг, даже те люди, которые уже стояли в дверях и собирались уйти, оборачиваются и смотрят. Смотрят, где же этот наглый вор, из-за которого сработал сигнал.
«Пи-пи-пи».
Неужели они даже хлеб маркируют? Параноики. Затраты на это не покроют стоимость булочки.
Предатели.
– Ой, извините, – говорит пузатый мужчина, глупо улыбается и кладет на ленту электробритву, которую все это время держал в руках. – Я случайно прихватил.
Лилия чувствует, как мурашки бегут по спине. Значит, это не из-за нее сработал датчик.
Не из-за нее.
Лилия смотрит, как кассир подносит бритву, сканирует штрихкод и кивает пузатому, мол, ничего страшного, бывает. Мужчина что-то говорит, отшучивается за неловкую ситуацию.
Лилия радуется.
Остается лишь выйти в дверь, и все.
Идеальное преступление.
– Что там у вас? – спрашивает хриплый голос охранника.
– Вы, ым, ко мне?
– Покажите, – он тыкает пальцем на живот побледневшей задумавшейся девушки.
Зачем она стояла? Зачем смотрела на толстяка?
– Ым, ничего.
Лилия замечает, как ее руки прижимают продукты.
– Показываем.
– Я же говорю, ым, ничего.
– А ну показывай!
Лилия было рванула к дверям, но мощная рука охранника цепляется за ее плечо и дергает назад. Рывок оказывается таким сильным, что и хлеб, и сыр, и йогурт валятся на пол.
– Попалась, воровка! Полиция!
– Ым, не надо. Прошу.
– Полиция!
– Я это не для себя. Я все верну.
Накаченный цербер с желтой надписью на спине и квадратным бейджиком на груди вцепился и не отпускает.
– Клянусь, я все верну.
– Отпусти девчонку.
Одной рукой Владимир достает, разворачивает и показывает охраннику служебное удостоверение, другой освобождает и отодвигает испуганную девушку себе за спину.
Лилия узнает мужчину. Это он пристал к ним с Майей на улице. Тот самый навязчивый высокий пьяный полицейский.
– Петров Владимир Олегович. – Он старается говорить так, чтобы дышать в сторону.
– И что?
– Она с нами, – Владимир показывает на девушку и на своего напарника у кассы.
Охранник смотрит на очередь, в которой стоит Глеб.
– И что?
– Что-что, вольно. У вас в магазине сегодня проводится операция «Бдительный сотрудник охраны».
– И что?
– И ты, уважаемый, успешно прошел проверку.
– И что?
– Что ты все и что, и что? Благодарим за сотрудничество, говорю. Идеально сработано.
– И?
– Все. Принимай нашу благодарность.
Владимир протягивает руку, чтобы пожать.
– Что ты городишь? Как там тебя? Петров?
– Петров.
– Иди проспись, Петров. Вместе со своей спецоперацией. А ее я передам куда положено.
Охранник тянет Лилию за рукав, но Владимир не позволяет. Перегораживает ему дорогу.
– Она пойдет с нами.
– Она воровка.
– Я, ым, не воровка. Я же объясняю…
– Слышишь девушку, она не преступник.
– Воровка, и я знаю, как…
– Нет, – не дает оговорить Владимир. – Вольно. Она уходит с нами. Она ничего не взяла.
– А это?
Охранник показывает на разбросанные продукты.
– Это… – На мгновение Владимир запинается, но тут же продолжает: – За них уже заплатил мой, наш коллега.
Он кивает в сторону Глеба, который недовольно морщит лоб и платит наличными.
– Петров, не выдумывай. Зачем городить? Начальству доложу. Не надо усложнять.
– Уважаемый, еще раз спасибо за бдительность. Всего вам хорошего.
– Стой.
– Расслабься, говорю. Вольно.
– Петров, как тебя там, Владимир. – Охранник кривит улыбку. – Я-то расслаблюсь. Но ты напросился. Проблемы будут, предупреждаю.
– Всего доброго.
Владимир вместо «всего доброго» хотел сказать какую-нибудь грубость, но не стал.
Глеб помогает собрать с пола покупки, складывает их в отдельный пакет и выводит Лилию на улицу.
Девушка не пытается удрать. Похоже, эту парочку полицейских ей не нужно бояться. Она им не доверяет, но чувствует, что они помогут. Тем более если бы полицейские собирались, уже бы арестовали ее.
– Вов, что это было?
Владимир не реагирует на вопрос друга, обращается к перепуганной девушке:
– Как тебя зовут?
Лилия секунду сомневается. Сказать правду или соврать?
– Можешь нам доверять. Скажи, как тебя зовут?
– Лилия.
– Хорошо, Лилия. Не бойся. Мы поможем.
Владимир смотрит на друга, ждет от него подтверждения своих слов. Глеб кивает.
– Что случилось?
Лилия молчит.
– Ты можешь нам доверять. Рассказывай.
– Вы удрали из дома? – вклинивается в разговор Глеб. – Так?
Лилия кивает.
– И не похоже, что ваш побег был заранее спланирован, – Глеб показывает на тапочки Лилии. – Значит, вам пришлось.
Лилия поглядывает на полицейских.
Владимир отодвигает друга в сторону. Ему не нравится, что Глеб давит на перепуганную девушку.
– Что произошло? – говорит от мягко и протягивает ей пакет с продуктами.
Лилия говорит, что отец потерял над собой контроль. Что дома для них стало небезопасно. Говорит, что им с сестрой пришлось бежать. Говорит, что хоть она сама в состоянии о себе позаботиться, но сестра… Малышку нужно было увести.
– А где сейчас твоя сестра? – перебивает рассказ Глеб.
Черная краска, которой испачканы мои перчатки, если не усложнять, это обыкновенная сажа.
Технический углерод.
Сырье, которое применяют в производстве резины. Сажа костей мертвых животных, перемешанная с хитрой гипоаллергенной основой. Дистиллированная вода, этиловый спирт, синтетический глицерин, пропиленгликоль, синтетические смолы.
Химическая муть, грязь с черным перемолотым порошком, которую загоняют иглой в рану, под кожу.
Ученые признали состав безвредным для человека, но ты никогда не можешь быть в этом уверен на сто процентов. Не можешь знать, пока не проверишь на себе.
Урна переполняется почерневшими липкими смятыми салфетками.
Отпускаю педаль.
Машинка умолкает.
В ушах звенит.
– Молодец, – говорю я. – Стойко переносишь. Гораздо спокойнее некоторых мужчин.
В ушах звенит.
Терпеть не могу это ощущение.
Лучше ногтем по доске или пенопластом по стеклу. Лучше ночной плач сотен детей за стеной, чем это бесящее звуковое послевкусие от жужжания машинки.
Звенит.
Готов поклясться, что я слышу музыку.
Тиннитус. Гадкое слово, которое означает позвякивать или звенеть как колокольчик. Этим словом врачи называют симптом, гул, шипение, свист, треск у пациента в ушах в отсутствие источника звука.
Нам кажется, что тиннитус мы слышим ушами, хотя возникает он в нервных цепочках головного мозга. Мы слышим его внутри, глубоко в своей голове, в душе. Навязчивый, беспокоящий монотонный шелест.
Звенит. Усыпляет. Гипнотизирует.
Кажется, какой-то инструмент настойчиво и жалостливо играет где-то вдалеке. Скрипка. Или виолончель.
Звенит.
Мы начинаем говорить, что попало, лишь бы уничтожить тишину и разбавить давящий звон.
Говорим-говорим.
– Правда, молодец, – говорю, чтобы не молчать. – Ни разу не видел девушку, которая так бы спокойно и так стойко терпела боль.
Причина тиннитуса – ослабление слуха. Так они говорят. Постоянное воздействие шума делает тебя глухим. Электролобзик, бензопила. Все это минута за минутой портит твой слух. Громкая модная музыка в басовитых наушниках, взрыв пиротехники на веселом празднике. Все это отключает, убавляет чувствительность твоего внутреннего приемника.
В моем случае это жужжание тату-машинки.
Я говорю, что первый портрет готов. Говорю ей, какая она молодец, вытерпела. Говорю, борюсь с сонливостью и слушаю, как звучит, преломляется, искажается до неузнаваемости мой собственный голос.
В ушах звенит.
– Щиплет? – спрашиваю.
Девушка мотает головой.
Обманывает.
Если бы я не видел, как подрагивают ее плечи от зудящих прикосновений иголок, решил бы, что чем-то она больна. Что у девушки заниженный порог чувствительности. Заниженный порог боли.
Не признается.
Кожа у нее сейчас не просто щиплет, она горит, жжется, словно на ней тлеют тысячи ярко-красных углей.
В ушах все еще звенит, но звук становится заметно тише. Мелодия растворяется.
– Знаю. Не притворяйся. Это больно. Как будто долго тереть наждачкой на одном месте, – говорю и ловлю в свой адрес благодарную улыбку.
Ей, наверное, приятно, что я о ней забочусь. Думает, наверное, что она особенная. Но забота здесь ни при чем. Я просто говорю.
Болтаю.
Пустые фразы, только чтобы не слушать тишину. Только чтобы занять мозг и не признаваться себе в том, что в данный момент я жду. Подгоняю время и продолжаю спать с открытыми глазами.
– Наш первый портрет удался.
Протираю начисто покрасневшую кожу.
– Вот, холодненькое, – подмигиваю, промачиваю рану свежей салфеткой, пропитанной вазелином, и отодвигаюсь к стене, чтобы рассмотреть творение с расстояния.
Достойная работа.
Хоть и не без изъянов, вполне себе можно было бы демонстрировать на каком-нибудь не слишком крупном тату-фестивале.
Сейчас, конечно, не заметно, но после заживления опытный глаз найдет на рисунке множество полутонов. Мой фирменный стиль, мой уникальный знак, если угодно. Знак качества.
Она смотрит на ногу. Готов поклясться, она не ожидала, что я настолько хороший мастер.
Татуировка вышла отличная.
Серый краситель для теней и полутонов получается при смешивании технических углеродов и диоксида титана, но я предпочитаю пользоваться разбавителем. Много кто пользуется этим трюком, но я здесь главный герой и я научился делать это лучше других. Это, по-моему, и определяет настоящего мастера.