Дверь не заперта.
Глеб еще с лестничной площадки слышит, как телевизор поет детскими песенками из какого-то мультфильма. Значит, не растерялись. Нашли любимый телеканал.
Одинокая квартира. На широкой обувной полке стоят всего одна пара ботинок и тапочки девочек. В коридоре не хватает вещей. Пустые вешалки, как после ограбления или как в дешевых съемных квартирах. После развода Владимир не позаботился, чтобы создать уют. Его все и так устраивает.
Глеб проходит в комнату.
Можно было и не говорить девочкам, чтобы они чувствовали себя как дома, лишь порог переступили тут же освоились.
Майя притащила откуда-то плед и устраивает Котофеича в кресле. Лилия где-то нашла и уже переоделась в халат бывшей жены Владимира и уже ходит в ее тапочках по квартире, рассматривает фотографии.
– Это, ым, его сын? – она показывает снимок.
– Да. Это Костик.
– Хорошенький, ым, мальчишка. Видимо папа, ым, его любит. Смотри, сколько…
Она показывает на стены, увешенные яркими рамками с фотографиями смеющегося мальчика.
– Да, – отвечает Глеб коротко.
Глеб не собирается любезничать с ней.
Он уверен, что Лилия обманщица. Возможно, хитрая преступница. Наглая мошенница. Может, ей пришло в голову и хватило наглости обчистить квартиру полицейского. Вряд ли, конечно. Но Глеб уверен, что девушка ему что-то не договаривает. Подозрительные сестрички. Нужно придумать, как вывести Лилию на чистую воду.
– Сколько, ым, ему сейчас лет? На этих фотографиях он выглядит чуть старше, ым, моей Майки.
– Не знаю.
Полицейский мечтает прекратить это бесполезное общение. А подозрительная девушка не отстает.
– Костик, ым, на вас чем-то похож.
– Не думаю.
Глеб всматривается в фотографию. А ведь Лилия права, определенные сходства есть. Цвет волос, даже подбородок похож.
– А где, ым, он сейчас? Умер?
– Нет. Тьфу на тебя. Жив-здоров. Просто сейчас живет не здесь.
– А где?
– Не важно. С матерью.
– Понятно…
Лилия показывает на высокую женщину в коричневом пальто на фото рядом с мальчиком.
– С ней?
– Да.
– Лилочка. Смотри.
Майя хохочет и показывает на Котофеича в полицейской фуражке.
– Скажи, смешной?
Лилия поправляет игрушке воротничок.
– Ым, да. Прям как дядя Вова.
– Дамочка!
Глеб подзывает Лилию обратно к себе. Он стоит, злится и ловит себя на мысли, что ненавидит детей. Особенно этих. Ненавидит и ни за что на свете не согласился бы работать в детском саду или школе, где полно таких же несносных и наглых.
– Он тебе не дядя Вова. – Глеб говорит коротко и тоном, не терпящим возражений.
Лилия, извиняясь, кивает.
– Знай, завтра утром я все про вас выясню. Первым делом. И тогда… – Он щурится и смотрит девушке в глаза. – Ты же знаешь, что я тебе не верю? Я не такой, как мой доверчивый друг.
Лилия замирает.
Она не знает, что ответить. Виолончель тихонько затягивает свой скрип в ее голове, а сердце ускоряет удары. Она чувствует угрозу, но ей не страшно. Она готова действовать и бороться за себя и свою сестренку.
– И поаккуратнее, в чужой квартире с чужими вещами. – Он слегка дергает девушку за халат.
Лилия жмурится. Ждет. Сейчас он ударит. Сейчас начнет кричать. Она жмурится и рассуждает, что в этой квартире сможет ей помочь справиться с полицейским.
– Что молчишь?
Глеб наблюдает, как лицо Лилии бледнеет.
– Что ты?
Девушка молчит.
Глеб оставляет ее в покое. Идет на кухню и едва слышно добавляет:
– Завтра я решу, что с вами делать.
Ничего решать он не собирается.
Завтра после смены, даже если Владимир будет против, он возьмет за руку и отведет девочек в участок. Передаст их родителям, соцопеке, да кому угодно передаст, пусть дальше сами разбираются.
Глеб звенит посудой, машет руками. Телевизор поет детские песни, а Лилия идет к дивану. Она ничего не слышит.
И она больше ничего не боится. Ни отца, ни полицейских.
Усталость победила.
Лилию не заботят ни обвинения Глеба. Ни угрозы. Пусть этот полицейский сейчас хоть расстреляет ее.
Плевать.
Виолончель убаюкивает.
Струны нашептывают: засыпай. Мелодия льется нежной колыбельной, заглушает бурчание полицейского.
Глаза слипаются.
Спина отказывается держать тело.
Все, о чем девушка может думать, – это сон.
Лилия подзывает Майю, ложится на диван. Она обнимает сестренку, закрывает глаза и мгновенно засыпает.
Во дворе перед подъездом соседка поливает клумбу. Цветы давно завяли, вряд ли несколько бутылок с водой исправят положение, но женщина старается. С третьего этажа трудно разглядеть, но кажется, соседка поглаживает свои растения. Льет из бутылки под корень и что-то приговаривает, а может, напевает. Она выпрямляется, упирает руки в поясницу, отклоняется назад, раскачивается влево-вправо, кряхтит и снова скрючивается над умирающими растениями.
– Дядя Глеб.
За спиной раздается тоненький голосок, и на балкон заходит Майя. Ее растрепанные волосы спадают на лицо, и в свете заходящего солнца девочка выглядит жутко. Черные тени под глазами, красный, неестественный оттенок на щеках на кончике носа и шее.
От неожиданности Глеб вздрагивает.
– Дядя Глеб.
Она стоит в дверях, говорит шепотом, смотрит из-подо лба и прижимает к себе Котофеича.
Занавеска вздымается от сквозняка.
Сейчас бы вдалеке завыли волки, зазвучала таинственная мелодия, скрипнула половица и сверкнула молния для комплекта, думает Глеб, убирает сигарету и отмахивается от дыма.
Он садится на корточки.
– Что малышка?
Ему не хотелось бы разговаривать с ребенком, но воспитание не позволяет просто отвернуться и продолжить курить.
– Не можешь уснуть?
– Не-а. Никак не получается.
Глеб тихонько присвистывает, мол, да, проблема серьезная, нужно как-то искать решение.
– А глазки закрывать и тихонько полежать пробовала?
– Пробовала.
– Не помогает?
– Не-а. Дядя Глеб, у нас только я никогда не сплю. Лилочка, и мама, и даже папа, все любят спать. А я никогда. И сейчас же совсем рано. Смотри, еще даже светло.
Малышка права. Спать в такое время – занятие на любителя.
– Понятно. – Он заглядывает за плечо девочки.
На диване спит Лилия.
– Тогда давай включим мультики?
Глеб показывает большой палец вверх и подмигивает. Он хочет поскорее чем-нибудь занять и избавиться от назойливой девчонки.
– Пока будешь смотреть, Вовка, ну, дядя Вова, вернется из магазина, принесет тебе что-нибудь вкусненькое.
– Нет. Я не хочу вкусненькое. И мультики не хочу.
Девочка проходит на балкон выглядывает через ограждение и смотрит, как соседка отчаянно поливает клумбу.
– А что ты хочешь, малютка? Может попить? Чай с конфетами или с вареньем, как тебе?
– Нет.
– Тоже нет? А что?
Девочка хмурится, смотрит на полицейского своими наивными глазками и не решается сказать.
– А. Кажется, я догадался. Тебе в туалет нужно. На горшок. А у дяди Вовы в квартире горшков нет.
Глеб зачем-то смотрит по сторонам. Может, надеется, что в заставленном досками и старыми коробками углу, в покрывшихся паутиной завалах балкона отыщется что-нибудь подходящее.
– Сейчас придумаем…
– Нет же. Фу. Дядя Глеб.
Майя кривится и смеется.
– Я уже вон какая большая. Взрослая.
Девочка громко хохочет, тут же одергивает себя и переходит на шепот, чтобы не разбудить сестру:
– Я умею сама ходить в туалет.
– Тогда что?
Глеб начинает сердиться.
– Я не знаю… Может, порисуем? Красок у меня нет, но карандаш или ручка, думаю, найдется.
Майя мотает головой.
Глеб ждет.
Особого опыта в общении с детьми у него нет, а все что мог интуитивно придумать, попробовал – не работает.
Может, дать ребенку поиграть на телефоне или что еще в таких случаях делают? Кроме шахмат игр на смартфоне нет, но можно закачать. Во что сейчас дети играют?
– Я… – шепчет Майя.
Девочка сжимает пальчики и трет кулачки.
– Говори, не стесняйся, малышка.
– Ну. Мне же нельзя рассказывать.
– Почему?
– Лилочка сказала, чтобы я никогда с незнакомыми взрослыми не разговаривала.
– Хороший совет. Правильно. Но мы же уже знакомы. Забыла? Можешь по секрету мне все что хочешь говорить. А я никому.
Майя снова мотает головой.
Девочка явно хочет о чем-то рассказать, но боится.
Глеб посматривает на пачку сигарет. Он не накурился. Думает, может, прямо объяснить, что он не собирается ее развлекать и что если ей нечего сказать, шла бы она к сестре. С другой стороны, малышка может рассказать нечто такое, что прольет свет на эту дурацкую подозрительную ситуацию с побегом из дома на Лесной.
– Ну?
– Лилочка рассердится.
– Так мы ей не скажем. Это же по секретику.
Глебу противно от самого себя. И ему противно выпытывать у ребенка. Он проводил допросы. Притворялся. Изображал участие и искреннее беспокойство, когда собирал показания потерпевших.
Но сейчас.
Он уговаривает ребенка сообщить секрет. Пытается перехитрить маленькую девочку и выведать ее детские тайны.
– Посекретничаем?
Девочка не согласна.
– Хорошо.
Глеб облегченно выдыхает.
Так, наверное, даже лучше. К тому же нельзя допрашивать несовершеннолетних без присутствия их законных представителей. Тем более допрашивать, используя хитрость.
– Пойдем. Я научу тебя, как заваривать чай. Хочешь?
Странным образом этот гадкий, практически ненавистный ребенок начинает вызывать у Глеба сочувствие и симпатию.
– Ну, все. Не грусти, малютка.
Глеб отодвигает занавеску, пропускает Майю вперед.
Девочка не идет.
– Пойдем. Чего ты? Пойдем, там чаечек с конфетками…
Она стоит, жмурится. Видимо, пытается решить, открыть дяде Глебу свою страшную тайну или лучше не надо.
– Так, ладно. Останемся на балконе.