– Добрый день.
Обычно в отделении он приветствует людей фразой «Добрый день, коллеги» или «Добрый день, друзья». Но в этом кабинете для Владимира больше нет ни друзей, ни коллег. Нет ни одного человека, которому он готов без отвращения протянуть руку для рукопожатия.
Автобус шипит и останавливается. Двери скрипят, разъезжаются. Голос из динамика объявляет остановку, напоминает, что это конечная.
– Уважаемые пассажиры, автобус дальше не идет. Пожалуйста, не забывайте свои вещи в салоне.
Глеб выходит.
Он покупает в киоске букет. Цены кусаются, но идти с пустыми руками нельзя. Не принято.
Хороший бизнес, стоит признать, эта торговля цветами. Себестоимость букета в десятки раз ниже отпускной цены. Прибыльное дело. Особенно возле больницы. Выгоднее, наверное, только цветочный магазин возле загса или кладбища. Естественно. Каждый хочет выглядеть воспитанным и внимательным. И каждый купит букет или хотя бы один цветочек.
Глеб затаптывает окурок, поправляет прическу и заходит в заведение для душевнобольных.
По пути он подготовил и отрепетировал целую речь, чтобы объяснить, кто он такой, зачем пришел и к кому. Но произнести заготовку ему не дают. В окне регистратуры на него смотрит знакомое лицо Катиной сестры. Она мгновенно узнает Глеба и осуждающе качает головой.
– Чего пришел?
– Доброе утро.
– Ну теперь не совсем уже доброе.
Она никогда не испытывала теплых чувств к Глебу. Всегда считала, что он не подходит ее сестре. Говорила, что он обманет, обидит, использует и бросит Катю. И она никогда не забывала продемонстрировать сестре свое отношение к Глебу. По любому поводу повторяла – вы с ним, с «этим», не пара. Чувствовала, наверное, что-то. И ее чутье не подвело.
В итоге она оказалась права.
– Я…
– Ты в качестве пациента к нам?
Она не дает вставить слово, не дает объяснить. Но Глеб пропускает мимо ушей глупые колкости.
– Мне бы. В общем…
Глеб не хочет грубить, но и особо любезничать настроения нет.
– Я к Кате приехал. И мне нужно…
– Не нужно. Вали откуда приехал.
Девушка отворачивается и делает вид, что сильно занята. Двигает шуфлядку, поправляет журнал.
– Послушай. Мне очень жаль, что мы вот так с твоей сестрой. – Владимир зачем-то начинает оправдываться. – Жаль, что у нас…
Лицо в окошке искривляется. Вот-вот пальцы скрутятся в неприличном жесте и направятся в сторону Глеба.
– В общем, не хочу ворошить прошлое. Я тут не за этим. Позови, пожалуйста, Катю. Я приехал по работе.
Лицо в окошке морщится, словно сейчас девушку стошнит. Она бросает взгляд на букет.
– Уходи.
Вот зря она так.
Терпение у Глеба есть. Есть. Но оно не резиновое. И в лучшем своем настроении он мог бы ей нагрубить. А сегодня, можно сказать, – сама напросилась.
Вдох.
– Глеб? – слышится за спиной знакомый голос.
Он оборачивается.
Катя выходит из-за угла.
Она несет какие-то тапки. Или это конверты. Несет какие-то поделки пациентов. Несет вязанный спицами или крючком результат, нет, продукт контактной терапии.
Глеб это знает.
Считается, что лепка, рисование, оригами и прочие подобные занятия положительно влияют на состояние пациентов. Возможно, оно так и есть, но куда складывать бесконечную коллекцию? Где хранить шедевры? Поделки запрещено выбрасывать.
Выдох.
На секунду Глеб огорчается, что не удалось поскандалить, но тут же переключается и выдает свою вторую заготовленную фразу.
– Привет, Кать.
Его глаза застывают на голове медсестры. И он едва сдерживается, чтобы не засмеяться.
На девушке надет забавный чепчик. Видимо, очередное нововведение в дресс-код больницы.
Раньше, в то время когда они с Катей встречались, медперсонал заставляли носить поверх халата зеленые повязки, чем-то похожие на передник. Те передники веселили Глеба. Веселили, но и вызывали сочувствие. Максимально неудобные, вечно цепляющиеся за все подряд нелепые тряпки. И никого не волновало мнение сотрудников. Внешний вид должен оказывать благоприятное влияние на состояние больных, и всем плевать на состояние медперсонала.
Теперь их модельер, очевидно, шагнул дальше.
– Что ты здесь?
– Это тебе.
Глеб протягивает цветы и улыбается.
Сейчас, даже если он рассмеется над чепчиком, будет выглядеть словно он смеется от смущения.
Лицо Кати багровеет.
Она растеряна, но букет принимает.
– Скажи ему, пусть проваливает, – подсказывает недовольный голос из регистратуры.
Голос сыплет гадости, но Глеб не обращает на него внимание.
– Я к вам по долгу службы, как говорится.
Он смотрит на Катю, рассматривает чепчик, обращается на «вы», а нелепые слова сами вырываются изо рта. В голове успевает проскочить мысль, что эта глупая фраза запоздала на несколько веков.
– Меня интересует один ваш пациент.
Катя делает долгий выдох. Расслабляет руки и вязаные конверты чуть не падают на пол.
Она улыбается.
Непонятно, то ли от облегчения, то ли от досады. Румянец исчезает так же внезапно, как и появился.
Катя показывает идти за ней.
– Пациент, девочка.
Глеб пытается по пути рассказать, зачем пришел, но Катя не отвечает. Похоже, девушка не собирается разговаривать в коридоре. Она долго ждала этого момента, пусть теперь Глеб немного подождет. Она ведет себя как при последней их встрече. Словно в тот день Глеб поставил не жирную точку, а слегка накрошил многоточием.
Они заходят в кабинет.
Небольшая комнатушка, довольно тесная, практически без мебели, но в ней есть окно. На окне стоят пустые глиняные горшочки, вероятно, тоже сделанные пациентами.
Катя набирает воду и ставит букет в банку недалеко от кривых горшочков.
Глеб садится на стул сбоку от стола.
– Возможно, она лечилась здесь у вас?
– Возможно.
Катя отвечает коротко.
Начинается неловкий разговор. Неловкий, как и ожидал Глеб. Да и как вообще можно ловко разговаривать с бывшей, если бросил ее через сообщение на телефоне, потом не отвечал на звонки и надеялся, что больше никогда не встретить. Тем более в таком чепчике.
– Я смотрю, у тебя теперь свой кабинет.
– Угощайся.
Катя пододвигает пакетик с конфетами и берет одну.
– Ой. Дай угадаю. Птичье молоко?
Девушка пожимает плечами.
– Хоть что-то в этом мире остается неизменным.
Он смеется и разворачивает конфету.
– Ну, теперь я слушаю. Что за долг такой службы привел сотрудника полиции к нам? В нашу скромную обитель.
Катя говорит и ведет себя неестественно. Спина ее прямая, плечи расправлены и напряжены. Она словно неопытная актриса, которая отыгрывает роль из второсортного дневного телесериала.
Впрочем, ведет себя под стать Глебу.
– Я уже пытался объяснить. Мне нужно побольше узнать об одной пациентке, девочке. Возможно, ты смогла бы нам помочь?
– Вам? Кому вам?
– Мне и Владимиру.
– Ах, да… Владимиру.
Она делает из пальцев очки и подносит к лицу.
– Кстати, как там твой дружок?
– У него не простой период. Но он справится, я уверен.
Катя ухмыляется.
– Разошлись с Аллой?
– Это не мое дело. Не знаю. Я бы, если честно, не хотел обсуждать чужие проблемы.
– Чужие проблемы? – Она акцентирует на слове «чужие».
– Да.
– Все с вами понятно. Чужие, значит…
Катя шепелявит, двигает языком, пытается отклеить от дальнего зуба прилипший кусочек конфеты.
– Тайны-тайны. Эх, Глеб. Сейчас у тебя много тайн от меня. – Она умолкает на секунду. – Как, впрочем, и раньше.
Глеб хотел было что-то возразить, но Катя продолжила:
– Таинственный. Что ж, ладно. Я слушаю. Раз уж ты решился и пришел, значит, дело на самом деле серьезное.
– Мне нужна информация…
– Ну, это я уже поняла. А ты, наверное, понимаешь, что помимо твоих собственных существуют еще врачебные тайны. Так что ты должен знать, что здесь вряд ли смогут тебе чем-то помочь.
– Понимаешь, если бы не крайняя необходимость…
Она садится и отодвигает конфеты.
– Понимаю, если бы не безвыходная ситуация, ты бы ни за что не пришел ко мне. – Она быстро поправляется. – Не пришел бы сюда.
Глеб мнет в руках обертку.
Он знает все способы, как разговорить Катю, но ни один из них ему не нравится.
– Так, ладно.
Глеб не отрывает взгляд от обертки.
– Говори.
– Что ладно? Что говорить?
Катя делает вид, что не понимает.
– О чем ты?
– Что хочешь взамен? Спрашивай. Может, хочешь извинений? Мне правда нужна помощь с той девочкой.
Катя крутит пальцем у виска.
– Ты совсем? Может, тебе правда показаться одному из наших врачей?
– Ну хватит! Давай напрямую! – Глеб повышает голос. – Ты же знаешь меня, а я прекрасно знаю тебя. Скажи сразу… Ты поможешь?
– Да как? Я же говорю, врачебная тайна! – Катя тоже переходит на крик. – Это не мои выдумки. И чего ты разорался?
– Понятно.
Глеб резко встает, возвращает развернутую конфету на стол.
– До свидания.
Он говорит и собирается уходить.
Он это делает специально. Он знает, как нужно себя вести и что говорить, чтобы повлиять на Катю.
– Зря вообще я сюда пришел, – говорит он обиженно. – Всего вам хорошего, Екатерина. Извините, что отвлек от работы.
Глеб направляется к выходу. Идет с виду решительно, а сам ждет, что Катя его остановит.
Дверь.
Рука уже тянется открыть.
Девушка молчит. Неужели ошибся? Не угадал? Глеб был уверен, что Катя не даст уйти. Этот блеф всегда срабатывал. Все время. Неужели на этот раз он ошибся?
Ботинок перешагивает порог кабинета.
Пока не поздно, может, остановиться? Вернуться и еще раз попытаться ее разговорить.
Нет.
Лучше уйти. И дело здесь не в гордости, с этим чувством полицейский давно распрощался. Проблема в том, что даже если он развернется, ничего не изменится. Время прошло. Катя изменилась. Несмотря на то что выглядит она по-прежнему и любит все те же конфеты, под старой оберткой скрывается новая женщина.