Что ж. Выходит, на самом деле зря приехал.
Глеб закрывает за собой дверь.
– Куда собрался?
Катя останавливает, тянет на себя дверь и слегка отталкивает Глеба в сторону.
– Так просто? Развернешься и уйдешь? Опять?
Катя разворачивает, ведет и усаживает полицейского на место.
– Сидеть!
Она хихикает и садится за стол.
– Ты говоришь, что хочешь передо мной извиниться?
Глеб не отвечает. Он доволен. Но все еще продолжает притворяться огорченным.
– Что молчишь? Валяй. Извиняйся. Думаю, это будет уместно. Извиняйся, а я послушаю.
Глеб не отвечает. Он торжествует. Он сидит с каменным лицом, а в душе улыбается.
План сработал.
Теперь Катя точно поможет.
Стоило дать ей понять, что разговор окончен, как она тут же переключилась из режима нападения в режим любопытства.
– Да, Кать. Хочу, – начинает он со всей серьезностью. – Извини меня.
Глеб никогда не отличался красноречием. Для него проще сделать, чем сказать. Но он планировал извиниться. Готовил подобную речь на один из таких случаев. Готовил. Представлял. Учил и репетировал. Но в нужный момент слова смешались.
Слова упорно сопротивляются выстраиваться в предложения, и изо рта вырывается поток бессвязных банальностей.
– Ты замечательная девушка. Извини. Еще извини за то, что обидел, и за то, что потом не позвонил…
– И что не писал.
Катя подсказывает, помогает ему подобрать слова и двигает руками, мол, продолжай, у тебя получается.
– И что не писал, – повторяет Глеб.
– Что четыре года морочил мне голову.
– Что морочил и что потом делал вид, что мы не знакомы. Извини. Мне стыдно.
Он умолкает. Думает. И добавляет:
– Искренне прошу, извини.
Катя смотрит в окно. Затем на потолок, на Глеба. Смотрит ему в глаза и мотает головой.
– Нет. Не то. Недостаточно.
Она стучит ногтем по столу.
– Мне твоих извинений мало.
– Что тогда?
– Откуда я знаю.
– Заплатить?
Глеб знает, что деньгами Катю не купить. Подарками или букетами ее тоже не возьмешь. Спрашивает только для того, чтобы показать раздражение.
– Да. А вот заплати.
Глеб не ожидал такого ответа. Он думал, что услышит в ответ фразу и разряда «Ты идиот?» или что-нибудь подобное… И если Катя хотела удивить, у нее получилось.
Удивила, но Глеб решает скрыть растерянность и серьезным тоном дельца продолжает:
– Хорошо. Сколько?
Катя качает головой.
– Нет такой суммы, которая могла бы тебе помочь.
– Тогда как?
Сейчас Катя выдвинет свои условия.
Глеб об этом знает. Причем он знает и то, что он с куда большим удовольствием заплатил бы ей миллион миллиардов, лишь бы не выполнять требования мстительной женщины.
– Тебе, говоришь, правда нужна помощь?
Она хитро улыбается.
– Правда.
– Тогда мне взамен от тебя тоже нужна «правда».
Катя опирается локтями о стол и наклоняется к Глебу.
– Что замолчал? – Она шепчет. – Согласен?
Глеб морщится. Он не любит загадки. И сейчас он не понимает, к чему девушка клонит. Не понимает, но кивает.
– Согласен.
– Хорошо.
Катя возвращает пакет с конфетами на середину стола, садится поудобнее и готовится к расспросу.
– Информация о пациентке взамен на правдивые ответы?
Катя забрасывает ногу за ногу. Она продолжает стучать ногтем по столу и смотреть в окно.
– Да.
– Хорошо, я согласен. Спрашивай.
– Расскажи мне всю правду.
Соцопека.
Страшное, по сути, слово. Отдел, который изо дня в день сталкивается с человеческой безответственностью и жестокостью.
Владимир останавливается на пороге.
На стене в кабинете, справа от входа, висит большой календарь с фотографией львицы и львенка. Старый, четырехлетней давности, выцветший календарь. Висит он там на самом видном месте. Висит с одной лишь целью, напоминать всем, что люди хуже животных. Ни один зверь не оставит на произвол судьбы свое потомство.
Инспекторы каждую смену проходят мимо львицы. Принимают проклятия в свой адрес, слушают крики и плач голодных, измученных детей.
«Я хочу к маме. Не забирайте меня».
Инспекторы смотрят на нарисованного львенка и понимают, что никто другой не выполнит их работу.
Соцопека.
Вынужденная государственная мера, в большинстве случаев справедливая и необходимая. Но система небезупречна.
Бывают досадные промахи.
– Добрый день.
Владимир стоит в дверях.
Он поздоровался. Здесь, кажется, не рады незваному гостю.
Начальница не реагирует, что-то рассматривает на экране своего допотопного громоздкого монитора.
Пауза затягивается.
Владимир молчит, сотрудники переглядываются и повторяют за своей начальницей, делают вид, что не замечают постороннего в своем кабинете.
Когда-то приветливые лица, с которыми Владимир мог и поговорить при случае, сейчас ненавистны.
Васильевна продолжает смотреть на монитор. Она что-то бубнит себе под нос, зачитывает, печатает, черкает ручкой в блокноте и параллельно раздает распоряжения своему помощнику, недоумку Артуру. Гай Васильевна Цезарь.
Наверняка они притворяются, что заняты чем-то важным.
– Добрый день, – повторяет Владимир и проходит к столу начальницы.
– Владимир, здравствуйте.
Васильевна на мгновение отрывается от своих дел.
– Вот это заполни.
Она дает задание Артуру, говорит, чтобы тот пока сам разобрался, что через минуту она вернется к своему важному делу.
Ее надменный тон, ее властный взгляд. Ее пренебрежение. Все как представлял Владимир.
– Уверена, Владимир отвлечет нас не надолго.
– Васильевна, я не из-за Костика… к вам.
В прошлый свой визит он поскандалил, и теперь Васильевна наверняка ждет продолжения. Напрасно. Сегодня Владимир здесь не ради себя и не ради своего сына. Он пришел узнать о девочках.
И он обратился бы к женщине поуважительнее, по полному имени, но Владимир его не знает.
Все обращаются к инспектору Васильевна. Так повелось. И признаться, когда смотришь на нее, складывается впечатление, что неспроста, что Васильевной ее называют с рождения.
– Я здесь не по личному вопросу.
– Естественно, не по личному. – Васильевна ухмыляется. – Все личные вопросы в неслужебное время.
Владимир опирается на спинку стула. Присесть ему никто не предложил, да если бы и предложили, он бы отказался.
Васильевна молчит.
Женщина притаилась. Выжидает. Только когда убеждается, что гость пришел с миром, она нажимает на кнопку, отключает питание и отворачивается от монитора.
– Что у тебя?
– Мне нужно узнать по Лесной.
Владимир решает не выдумывать и спрашивает напрямую. Быстрее поговорит, быстрее сможет уйти.
Васильевна приспускает очки на нос и пристально смотрит.
– А что по Лесной? Там у нас все в порядке.
– Никто не числится как неблагополучный?
– А с чего такой интерес?
Васильевна щурится, отчего ее лицо становится еще сильнее похоже на поросячье рыло.
– Особого интереса нет. Просто уточняю.
– Владимир, у вас есть что-то, что следует сообщить мне?
Как так у нее получается? Вместо ответа на один мой простой, конкретный вопрос она успевает задать три свои.
– Сообщить? Нет. Просто это мой район. – Владимир незаметно для себя начинает оправдываться.
– И?
– Я там патрулирую и хотел бы получше узнать, что да как.
Васильевна, кажется, не верит. И она ничем не поможет.
– Владимир. Одобряю ваше рвение. Лучший способ выйти из… вашей с нами ситуации – это погрузиться в работу.
Она опять все сводит к проблеме Аллы и Кости. Возможно, она что-то понимает, а возможно, делает вид.
– Да. Спасибо за совет.
Владимир едва удерживается, чтобы не нахамить после фразы о «вашей с нами ситуации».
– На здоровье, – говорит женщина, которая привыкла, что последнее слово всегда остается за ней.
Зря Владимир обратился к ним.
Знал же, что общение с соцопекой – пустая трата времени. С этими людьми он не сможет найти общий язык.
Зря.
– Так что по Лесной? Есть данные? Может, стоит обратить особое внимание на кого-то?
– Работать, работать и еще раз работать, – безучастно говорит Васильевна и погружается в изучение документов.
Она даже не слушает, о чем ее спрашивают.
Зря.
Владимир чувствует, как закипает кровь.
С каким удовольствием он бы сейчас вмазал этой старухе-хряку с размаху по голове. Топором. Но только чтобы она не сразу умерла. Пусть посмотрит своими глазенками, пусть увидит его улыбку. И он не Раскольников, он сумеет насладиться ее страданиями. «Работать, Владимир», – говорит голова с торчащим из нее здоровенным острым колуном. Голова моргает и ничего не понимает. Просто мотается на толстой шее влево-вправо и разбрызгивает красные струйки на стены. Топорный флюгер.
– Работать, – повторяет Васильевна, обращается сама к себе.
– Да. Так и поступлю.
– По Лесной спокойно, – вклинивается в разговор Артур. – В последний раз обращались пару недель назад. Но там такое… Там кота сбила машина. Или собаку. Ничего особенного.
Владимир смотрит на помощника, не скрывая удивления. Вот от кого от кого, а от идиота Артура помощи не ждал.
– И все?
– Ну да. Сбили животное. А так вроде тихо.
– Спасибо, – говорит Владимир, а сам отмечает, значит, о пропаже девочек никто не заявлял.
Это может значить, что отец девочек запретил обращаться в полицию. Возможно, он сейчас где-то мучает их мать. Это может значить, что настало время вмешаться. Если женщина, не дай бог, пострадает, теперь это будет и вина Владимира.
– Спасибо, – повторяет Владимир.
Но вполне могло быть, что девочка наврала.
– Да не за что, друг.
– Артур, а может, слышал? На днях никто не обращался с заявлениями о пропавших детях?
Вопрос Владимира не смущает идиота Артура.
– Хо-хо. Это регулярно, – говорит он, подвигает папку с документами и разглядывает надпись.