Она лежит, смотрит на меня как ни в чем не бывало.
Я молчу.
Я растерян.
Не знаю, как реагировать.
Мне опять хочется курить.
Девушка лежит. Ее бедра кровят. Стоит ли мне вытереть их салфеткой или оставить как есть?
Она точно чокнутая.
Ненормальная.
Сумасшедшая.
– Ым, дай мне листок и ручку. Я, ым, нарисую.
Она просит, и я мгновенно подчиняюсь.
Роюсь в сумке. Где-то должен быть карандаш. Пальцы обшаривают каждый уголок, каждую складку.
– Вот.
Я протягиваю блокнот, а моя вторая рука все еще обыскивает сумку, ищет карандаш.
Девушка кивает на стол.
Там лежат стопка фломастеров и карандаш. Мне хочется выругаться. Перед началом работы я не убрал лишнее, теперь придется выбросить все почти новые принадлежности.
Я подаю девушке карандаш и только сейчас замечаю, что не снял перчатки. Испачканные черным и красным, они все еще на мне.
Смотрю на сумку, которая теперь тоже испорчена, ее тоже придется выбросить вслед за фломастерами.
Лицо.
Наверняка мое лицо измазано. Пока курил, пока чесал лоб. Стягиваю резину с пальцев, смотрю по сторонам. Зеркала нет. Хотя к чему оно мне, и так понятно, что я прав.
Девушка торопливо рисует. Черкает, штрихует, переворачивает листок вверх тормашками. Снова штрихует.
Я испачкался.
Похож на трубочиста.
В голове начинает звенеть виолончель. Да плевать мне на то, как я выгляжу. Вполне мог подцепить что-нибудь.
Холодок пробегает по спине.
Девушка выпрямляется и протягивает мне свой рисунок. Передает мазню и, словно догадавшись, о чем я думаю, добавляет:
– Ым, я не больна.
От ее слов бегут мурашки. Она читает мои мысли?
– Что?
– Ым, рисунок, – она кивает на листок, чтобы я посмотрел. – Решишь, что, ым, сумасшедшая.
В том, что она ненормальная, я определился давно. Независимо от того, что она там изобразила.
Переворачиваю листок.
Рассматриваю.
Зверь, или демон какой-то, стоит, как рок-гитарист одной ногой на колонке и играет на причудливом инструменте.
Ничего особенного.
За свою практику довелось набить нечисти на километры кожи. Черепки, рогатые упыри, зомби с клыками. Даже мумию-насильника с горящими глазами делал.
Все было.
– Нужно уточнить. Мне не ясно из наброска. Не совсем понятно, что нарисовано.
– Я, ым, плохой художник. И к тому же торопилась.
– Ничего-ничего. Мне главное идею понять. Лицо подправим, вернем телу пропорции.
Отодвигаю листок подальше. Продолжаю рассматривать.
– Кто это? Какой-то леший?
Девушка не отвечает.
– А что у него в руках? По-видимому, какой-то музыкальный инструмент.
Опять от клиентки ни звука. Сам я не разберусь в ее каракулях.
– Нет. Не молчи. Нужно все до мелочей обсудить. Мы либо вместе определим, либо за качество…
Не успеваю договорить, как картинка на листе обретает узнаваемые черты. Я могу различить, что девушка изобразила. Неровные линии переплетаются, короткие штрихи словно пазл объединяются в узоры.
Это дьявол.
Не демон, не вампир, ни тем более леший. Я уверен, не знаю почему, но это точно дьявол. Он играет на человеческом теле. Вместо струн у него волосы, вместо виолончели обнаженное тело девушки.
– Я вижу, – говорю и сам удивляюсь своему голосу.
Мои голосовые связки свистят. Взвизгиваю, как маленькая девочка, которая впервые в жизни прокатилась на белоснежном пони.
Клиентка улыбается.
– А это?
Я показываю на виолончель дьявола.
Растрепанная прическа не позволяет рассмотреть лицо, но черты намекают на мою клиентку. Длинные ноги девушки с рисунка подогнуты, но я могу рассмотреть, что на бедре у нее что-то есть… татуировка.
– Это ты?
Девушка не отвечает.
Опять будем играть в молчанку.
Подрисовываю недостающие детали. Исправляю недочеты. Тело виолончели перекручено. На границе с талией подчеркиваю завитки кожи, вывернутой спирали.
Клиентка берет карандаш, дорисовывает полоски вместо ребер, словно на подвесной лестнице. Кажется, я понимаю, обвожу по краям маркером, получается цепь ДНК.
Клиентка подмигивает.
– Он душит ее?
Тыкаю карандашом в эскиз.
– Сдавливает ей горло?
Девушка кивает.
Акцентирую карандашом когти на скрюченных пальцах. Дорисовываю деформацию кожи на виолончели. Дьявол держит девушку одной рукой за шею, другой бренчит по струнам-волосам.
Если не считать, что нарушены пропорции рисунка, стоит признать, что сюжет и динамика уже есть.
– Это части тел? И лопата? – уточняю.
Девушка снова кивает.
Прорисовываю.
Нога копытом опирается на колонку, сшитую из остатков тел. Куски рук, пальцы, фрагменты лиц, хрящи.
Вместо решетки динамика на колонке основание лопаты.
Добавляю на полу разлитые чернила.
– Ым, он смеется.
Поднимаю глаза, девушка показывает, какой я должен нарисовать улыбку дьявола.
– Дьявол смеется оскалом.
– Ым, папиной улыбкой, – говорит она сквозь сжатые зубы.
Дорисовываю.
Показываю результат.
Клиентка довольна.
Она может ничего не говорить, я вижу, что изобразил именно так, как она представляла.
Когда эскиз готов, я достаю новые перчатки. Хотя что уж, весь измазался в крови. Каждый раз во главе моей работы была безопасность личная и здоровье клиента.
И вот.
На тебе.
Кисть забинтована, лицо в крови. Первым делом пойду к врачу. Сдам анализы. Все анализы.
Интересно, можно ли заразиться психической болезнью?
Может, я уже заразился? Звук виолончели нарастает. Демон с картинки начинает играть в моей голове.
Эта девушка… Она как будто управляет… манипулирует мной.
Нет-нет.
Во-первых, это невозможно. Во-вторых, это лишь мое воображение.
– Псих никогда не признает, что он псих.
Говорю вслух и ловлю на себе удивленный взгляд клиентки.
В кабинет заходит мужчина.
– На сегодня лучше прерваться. Продолжим завтра.
Как по команде, девушка встает и выходит за дверь. Я не успеваю возразить.
Я не закончил. Не обклеил пленкой, не рассказал, как нужно заживлять свежую татуировку.
– Всего доброго. Завтра в это же время мы приедем.
– Подождите, – встаю и подхожу к двери.
Мужчина показывает мне оставаться на месте. Он смотрит на замотанную руку, на мое испачканное лицо. Смотрит, не понимает, почему я так выгляжу, но разбираться не намерен.
– Не переживайте, – говорит он. – Насчет денег я позаботился. За сегодня оплачено в кассе. Аванс на завтрашний сеанс обязательно внесу, когда буду выходить из салона.
– Нет. Я не о деньгах.
– Простите. Мы очень торопимся.
Мужчина не собирается со мной объясняться. Достаточно вежливо, но резко дает понять, чтобы я отстал.
– Скажите хотя бы… Мне же интересно.
– В другой раз.
– Девушка. Кто она?
Мужчина не дает мне приблизиться, но останавливается.
– Моя пациентка.
– Она больна? Может, заразна?
– Нет.
Теперь я точно никуда не отпущу его, пока мне все не объяснит.
– Это не ответ.
Мужчина вздыхает.
– Скажем так. У девушки были некоторые душевные расстройства.
– Какие?
– Не важно. Вам достаточно знать, что она поправилась. Много лет девушка наблюдается у меня и своим примерным поведением заслужила поощрение.
– Не понимаю.
– У нее сегодня день рождения. Исполнилось двадцать лет. В качестве подарка она попросила татуировку.
– Да мне плевать, что она попросила. Мне важно знать, чем она больна.
– Нет повода беспокоиться.
Он смотрит мне в глаза. Такой пронзительный взгляд. Мне становится не по себе. Такое ощущение, что он видит меня насквозь.
– Она что-нибудь вам говорила?
– Нет, – отвечаю и борюсь с желанием стыдливо отвести глаза. – Она вообще практически не говорит.
– Тогда до завтра. Всего доброго.
Доктор не станет раскрывать всю правду. Он не расскажет, что эта девушка хладнокровно убила всю свою семью, пока те мирно спали. Не расскажет татуировщику, что она лопатой обезглавила патрульного, пытавшегося ей помочь.
– А что она должна была мне сказать?
– Не важно, – уклончиво отвечает врач и открывает дверь.
– Мне нужно себя с ней вести как-то по-особенному?
– Нет. У девушки было, – он выделяет слово «было», – психическое расстройство. Но не переживайте, она поправилась. Наш визит к вам – это завершающая часть терапии.
Впервые слышу, чтобы психов лечили татуировками.
– Но почему именно я? В городе полно мастеров, которые работают на выезде. Один звонок – и к вам приедут…
– Моя пациентка долго готовилась к этому шагу. Подошла со всей ответственностью к вопросу. Прочла множество статей в поисках достойного специалиста.
Врач снова пытается прекратить разговор, но я не отстаю.
– Если она изучала вопрос, тогда она должна была прочесть обо мне, что портреты не мой профиль. Я умею, но это не самая сильная сторона моей работы.
– На это я ответить не могу. Знаю только, что моя пациентка выбрала именно вас. Причин запрещать ей это я не увидел. Она настаивала, что хочет сделать татуировку у вас.
Он заканчивает фразу с явным раздражением.
– Возможно, девушка что-то прочла о вас в одной из статей.
Мужчина прощается и выходит.
Я остаюсь наедине с усталостью, с грязными перчатками, ноющей от боли рукой и пугающими мыслями.
Майя внутри.
Она без труда проскользнула между железными прутьями решетки, убежала вглубь дома, оставив сестру с полицейским на веранде.
Лилия подрагивает. Она втягивает шею в плечи. Ей неуютно, страшно и стыдно. Она хочет убежать, провалиться, умереть на месте, что угодно, лишь бы не обратно в этот дом. Как поведет себя мама, когда увидит ее, провинившуюся, непослушную, глупую, чокнутую?
Занавеска отодвигается, в окно просовывается голова, глаза Майи смотрят на Владими