Я подмигиваю и откладываю машинку в сторону.
– Майя, а еще мне не понятно… – продолжаю спрашивать, раз уж клиентка идет на контакт. – Знаю, что татуировки – это подарок на день рождения. Мне рассказал твой врач. Он говорил, что ты очень хотела.
– Да.
– Почему ты выбрала меня?
Она отворачивается. Судя по движению плеч, она смеется.
– Не ответишь?
– Я, ым, позже расскажу.
– Ладно.
Беру новую салфетку.
Мы едва начали, но уже сделали перерыв. Ну и пусть. Я чуть ускорюсь и потом все наверстаю. К тому же она наконец-то что-то мне отвечает.
– Майя, а ты не переживаешь, что теперь эти рисунки будут с тобой всю жизнь?
– Ым, нет. А почему ты спрашиваешь? Разве это, ым, не твое ремесло? Зачем отговаривать людей?
– Я не отговариваю. Просто… Обычно такого объема работу заказывают, как тут выразиться…
– Странные люди?
Я хотел сказать особенные. С особым складом ума. Но странные тоже подходит.
– Я бы сказал неординарные.
– Пусть будет так. Считай меня, ым, неординарной.
Мило беседуем. Хорошо, что моя молчунья оказалась приятным собеседником. Когда я представлял, что стоит ей заговорить, как я тут же потеряю всяческий интерес, был не прав. Она мне, кажется, нравится. Нравятся ее странности.
– Мне хочется, ым, чтобы эти лица всегда были со мной. Каждый день. Каждую, ым, секунду. А жалеть… тем более о татуировках… Я, ым, никогда ни о чем не жалею.
– Везет. Хотел бы я так…
– Хотя нет. Единственное, ым, о чем все-таки переживаю, – добавляет девушка, опирается на локти и смотрит на меня. – Жаль, что мне пришлось убить сестру.
Мурашки пробегают по всему телу. Я не ослышался? Она только что призналась, что убила сестру? Сказала вот так спокойно, глядя мне в глаза.
– Но, ым, это единичный случай. С татуировками иначе.
– Прости, что?
Я переспрашиваю. Может, это у нее такие шутки. Или я что-то не так понял или недослышал.
Доктор мне говорил, что девушка здорова.
– Да, ым, ты все правильно понял. И ты, Костя, первый, кому я это рассказала.
– Не смешно шутишь.
Она не отвечает.
Или она не шутит?
Врач оставил ее, сказал, что финальная терапия. А теперь? Выясняется, что она убийца, и я с ней наедине…
Нет.
Майя специально так говорит. Проверяет меня. Хочет напугать. Ждет, как я отреагирую.
Врач сказал, что она здорова и вот-вот выйдет из больницы.
На всякий случай отодвигаюсь подальше.
Не знаю, что сказать. Молчание затягивается. Сейчас Майя решит, что ее план сработал, что я испугался.
И будет права.
– Вообще не смешно.
На всякий случай отхожу к двери.
– Костя, ты, ым, не прав. Ты же, ым, не знаешь, что на самом деле произошло. А берешься судить.
Я не уточняю, что она имеет в виду. Не собираюсь подыгрывать в этой не смешной дурацкой шутке.
– Я любила свою сестру. Больше всех. Но зря, ым, Лилочка меня подвела.
Майя говорит, достает что-то из сумочки и приближается ко мне.
Ее обнаженное тело плавно движется. Ее улыбка одурачивает. Я на самом деле не знаю, что происходит. Она шутит? Издевается? Сейчас она подойдет вплотную и рассмеется мне в глаза? Скажет, посмотри в зеркало на свое бледное лицо. Или мне есть о чем беспокоиться? Хотя чего мне бояться? Я в пять раз сильнее ее, если что-то пойдет не так, без труда поборю.
– Ым, знаешь, она называла меня Майка.
– Кто?
– Моя Лилочка. Сестра.
Она все ближе. А я стою. Неподвижно. Словно кролик перед удавом. Стою, смотрю и не хочу показать, что я испугался.
Я улыбаюсь, а девушка трогает, гладит меня за плечо. Она подмигивает и тянется ко мне губами.
Я улыбаюсь и чувствую боль от укола.
– Прости, Костик, ничего личного.
Она говорит, целует меня в щеку, а я смотрю на шприц, торчащий из моей ноги, и не могу пошевелиться.
– Что?
Я не могу закричать. У меня пропадает голос.
Майя обвивает меня за шею, а я хриплю.
– Лилочка, ым, меня подвела. Я делала, как она сказала. Я не боялась. Но, ым, это не сработало.
Майя помогает мне не упасть. Укладывает меня на пол. Она садится сверху, а я могу лишь смотреть на обнаженное тело и обливаться потом.
– Это она виновата. От нее мне передалось, ым, ее проклятое «ым». Она сволочь. – Майя говорит сквозь зубы и бьет меня кулаками в грудь. – Обещала и… заразила меня.
Я не понимаю, что происходит.
Какого черта?
Пытаюсь что-нибудь сказать. Пытаюсь оттолкнуть от себя сумасшедшую, но тело не слушается. Из последних сил мне удается приподняться. Колени обмякают. Голова повисает. Я, словно кукла, валюсь на бок.
– Заразила меня своим, ым, дефектом, – продолжает рассказ Майя.
Она не обращает внимание на мои попытки подняться.
– Но я не хотела. Не собиралась. Понимаешь?
Она говорит, а ее голос разносится эхом и тает.
– Мне пришлось, ым, наказать мою Лилочку.
Слова едва различимым шепотом долетают до меня откуда-то издалека, откуда-то из темноты.
– А еще мне жаль, Костик, что ты не сможешь закончить мою татуировку. Мне бы хотелось, чтобы ты увидел их всех вместе. И папу, и дядю Вову, и…
Она что-то еще говорит, но я не могу расслышать. Все плывет перед глазами. Словно сквозь туман наблюдаю, как Майя поднимается. Как очертания демона на ее спине превращаются в лицо моего отца. Я теряю сознание.
Я лежу в темноте.
Мне страшно.
Где я?
Как такое могло произойти? Это же мой сценарий. Я автор своей жизни. И только мне решать, как будет развиваться сюжет. Или нет?
Я лежу.
Не могу пошевелиться. Кажется, я даже не дышу. Но не паникую. Напротив, в мыслях полная ясность. Меня не заботит, кого выбрали президентом соседней страны, кого разоблачило очередное журналистское расследование. Мне плевать, кто из звезд и как кривляется перед вспышками фотокамер.
Добро. Ложь. Для меня его больше не существует. Все, чему меня учили в детстве, оказалось ложью. Добро – это слабость. Добро. Красивое слово, оправдывающее и прикрывающее собственную неспособность, беспомощность. И в моем сценарии чересчур много этого слова.
Я лежу.
Мне страшно.
Не хочу умирать. Я хочу сам распоряжаться своим сюжетом. И я не готов проститься…
Чем сейчас занята Майя?
Эта сумасшедшая рушит все мои планы. Откуда она знает моего отца? Что ей нужно от меня? Мне не понять ее мотивов, но я точно знаю, что она собирается сделать со мной что-то плохое.
Мне страшно.
Зло. Его тоже не существует. Глупая страшилка. И оно с разных сторон выглядит по-разному. Даже Майя, несмотря на всю мою ненависть к ней, не настоящее зло. Зло в глазах одного человека вполне может оказаться добром для другого.
Я лежу.
Пытаюсь открыть глаза. Они слипаются, но я успеваю заметить, как слева от меня роется в сумке Майя.
Нет сил.
Сила.
Существует только сила. Вот где правда. Справедливости, любви, ненависти не существует. Только химия и сила. Сила всегда побеждает. А как в итоге ты назовешь эту силу, сути не изменит. Отношение – лишь краска, оттенок, в который человек облачает силу и приправляет неконтролируемой химией. Для удобства или для корысти.
Стараюсь прийти в себя. Закрываю и вновь открываю глаза. Это все, на что я сейчас способен.
Вижу, как Майя выглядывает в окно. Она нависает над подоконником и что-то высматривает внизу.
Добро побеждает зло.
Чушь.
Сила. И точка.
В этом мире нельзя отыскать справедливость.
Нужно поговорить с Майей.
Я должен срочно что-то предпринять. Приказываю телу подняться. Встать! Представляю, как мои руки цепляются за стену, мне трудно, но я поднимаюсь. Сначала на колени, затем встаю в полный рост. Представляю, как замахиваюсь и оглушаю эту чокнутую стулом. Но вместо выполнений приказов мое тело выпускает слюну изо-рта и продолжает моргать.
Бесполезно.
Догадываюсь. Нет. Уже знаю, куда сворачивает мой сюжет.
Может, я смогу ее уговорить? Отговорить.
Неужели в моем сценарии главный герой умирает? Погибает от рук маньячки? И что? Ему не спастись?
Я чувствую.
Приближается.
Кровь. Смерть.
Глеб просыпается от собственного крика.
Простыня пропиталась потом.
– Опять кошмары?
Он не отвечает. Тяжело дышит и смотрит по сторонам. На тумбочке нет сигарет. Как назло.
– Сварить тебе кофе?
– Нет.
Глеб натягивает штаны. Он сейчас же отправится в магазин. Купит целый блок и зажигалку.
– Что тебе приснилось?
– Ничего.
– Глеб. Ну перестань. Опять тот сон? Встреча с врачом не помогла?
Он набрасывает куртку на голое тело и в тапочках выходит из дома.
– Нет.
– Может, нужно еще раз сходить?
– Нет.
– Но почему?
– Не могу. Я и в прошлый раз не дошел.
Глеб останавливается в дверях. Смотрит на жену. Он чувствует себя виноватым.
– Не могу откровенничать с чужим человеком, – добавляет он и возвращается в дом.
Эмоции отступают. Глеб снимает куртку и садится на пол в прихожей.
– Поговори со мной.
Алла подходит и садится рядом.
– Выговорись. Мне больно видеть, как ты страдаешь. Поговори, я выслушаю.
Глеб обнимает жену.
Алла права, так жить невозможно. И если уж он не собирается говорить с психологом, может, стоит наконец открыться человеку, который искренне заботится, который столько лет рядом.
– Хорошо. Я расскажу.
– Пойдем.
Алла помогает мужу подняться и ведет на кухню. Она усаживает мужа за стол и наливает кофе.
– Я никому не говорил.
Женщина в ответ кивает.
– Речь пойдет о том вечере, когда Вову… когда его не стало.
Он подвигает чашку, насыпает сахар и рассказывает, как в тот день торопился встретиться с другом и предупредить его об опасности. Как несся через весь город и непрерывно звонил.
– У меня было плохое предчувствие. Я знал… Звонил, не прекращая набирал, но Крот, как назло, не брал.