– …
Мартин ничего не ответил. Он знал, что мать права. Он был уверен, что профукал свою жизнь, как признался Ксенакису, и теперь должен выживать во враждебном мире. Пока что он не видел иного выхода, кроме как искать защиты в одиночестве. Жанна пришла к выводу, что ситуация намного серьезнее, чем она воображала. И сказала себе, что должна впустить немного жизни в их жизнь.
До сегодняшнего дня она не хотела навязывать сыну нового мужчину. Она думала: «Он только что потерял отца, ему нужно дать время…» Позиция, которую Марк находил абсурдной. Он был по горло сыт теми месяцами, что Жанна провела в Лондоне, когда приходилось воровать то здесь, то там по несколько часов. Хоть он и делал вид, что все понимает, но внутренне был убежден, что слишком опекать ребенка означает оказывать ему дурную услугу. У него самого был сын, Юго, которого сейчас он видел очень редко. Его лишили опеки. Жанне так и не удалось узнать, что же на самом деле произошло. Ей была известна только одна версия: «Моя бывшая – настоящая стерва, она оболгала меня по всем статьям, лишь бы получить деньги. Но этому скоро придет конец. По словам моего адвоката, после следующего заседания я получу сына обратно…» Ей было трудно себе представить, как деликатность мужчины, которого она любила, может сочетаться с такого рода заявлениями. Когда он заговаривал о прошлой жизни, его слова всегда сочились ядом.
Жанна решила впустить Марка в их семейный дом. И сразу же поняла, что напрасно тревожилась. Марк провел первую ночь в квартире, и уже наутро, когда они проснулись, все выглядело, как будто так и надо. Мартину вроде даже понравился этот глоток кислорода. Постоянный тет-а-тет с матерью порой его тяготил. Что до Марка, тот вел себя естественнее, чем при их первой встрече. Не пытался любой ценой подружиться, говоря о том, чего не знает. Короче, тема футбола отпала. Он смотрел на Мартина, со вздохом повторяя: «Как же ты напоминаешь моего сына…» Ему так не хватало Юго, что во всех детях он видел отражение своего ребенка. Ничто так не бросается в глаза, как отсутствие. К счастью, Марку удалось получить опеку над сыном на каждую вторую неделю, и они стали проводить время вчетвером. Заранее никто такого не предполагал, однако пара, чья любовная история протекала в форме пунктира, теперь превратилась в воссоединившуюся семью. Между тем мальчишки прекрасно поладили, так что ничто не предвещало последующих событий.
Через несколько месяцев они совместно решили перебраться в более просторную квартиру. Одну неделю из двух Мартин оставался один, без Юго. Это придавало его жизни двойственную тональность. Когда мать с Марком вечером куда-нибудь уходили, он бродил по своему безмолвному царству, где еще вчера царил развеселый кавардак. Современные дети привыкли к такой биполярности обстановки.
Жанна периодически устраивала с сыном походы в ресторан – только они, и никого больше. Важно было сохранить их моменты вдвоем. Главным образом она использовала их для того, чтобы прощупать настроение Мартина и попытаться понять, как он себя чувствует. Всякий раз, когда она затрагивала тему «Гарри Поттера», Мартин переводил разговор на другую тему. Положительных сдвигов не наблюдалось; он продолжал избегать социальных связей, представлявшихся ему опасными. Однажды вечером Жанна заговорила о своей жизни с родителями, что делала крайне редко. Мартин почти ничего не знал о детстве матери. Только слышал, что она упоминала о бесчувственном и буржуазном мире. Чтобы сбежать из враждебного окружения, она и перебралась в Лондон. Родители даже не приехали на ее свадьбу, считая, что она совершает грандиозную ошибку, связавшись с каким-то полным ничтожеством, хотя Джона и в глаза не видели. Больше она с ними не общалась.
– Тебе от этого грустно? – спросил Мартин.
– Нет, я решила, что это меня больше не задевает. Я думаю, в жизни можно добиться и этого… преодолеть то, что причиняет нам боль.
Так вот оно что. Она заговорила о пережитой горечи, чтобы преподать сыну урок: можно преодолеть то, что причиняет нам боль. Но ситуации были несравнимы. Ладно, Жанна порвала с родителями. Но каково бы ей было видеть повсюду их лица на афишах? Каково бы ей было, если бы каждый раз, включая телевизор, она нарывалась на собственную мать? Смогла бы она вписаться в мир, где ее родители были бы любимой темой разговоров? Представьте на секунду, что пресса будет освещать причину ваших страданий с тем же размахом, что и «Гарри Поттера». Пожалуй, было бы чуть сложнее преодолеть то, что причиняет нам боль.
Через некоторое время после этого разговора Жанна предупредила:
– Я рассказала Марку о кастинге.
– Правда? Но зачем? Ты же знаешь, я не хочу, чтобы кто-то знал…
– Да, прости. Само собой получилось, в разговоре. Я беспокоилась о тебе, Марк спросил, что со мной… Ты для него очень важен. Ты же знаешь, как он тебя любит.
– …
– Во всяком случае, он прекрасно понял, как тебе было трудно.
– …
– Марк действительно хороший человек.
Мартин в этом не сомневался, но впервые подумал, что мать его предала. Конечно, она не хотела ничего плохого, но ее поступок вынуждал его искать новый баланс отношений.
«Гарри Поттер и Орден Феникса», пятый том саги, готовился в ближайшее время завоевать Францию. Если точнее, 3 декабря 2003 года. В этот день или, скорее, накануне фанаты выстроились в многочасовые очереди. Книжные магазины должны были открыться ровно в полночь, чтобы сделать событие исторически значимым. Года за годом феномен «Поттера» приобретал все более чудовищные масштабы. В Великобритании за один-единственный день продали более двух миллионов экземпляров. Никто такого не видел и представить себе не мог. Впервые книга на английском все лето занимала первую строчку рейтинга продаж во Франции; читатели, способные прочесть книгу в оригинале, расхватывали издание. Дж. К. Роулинг стала самым читаемым автором в мире.
Мартин особенно опасался тех моментов, когда ему не удавалось проскочить между капель. После восторженного знакомства с первым томом он больше никогда не прикасался к «Гарри Поттеру». Он прекрасно знал, что все вокруг жадно зачитываются новым опусом. Его неизбежно спросят, как ему понравилось, и он будет вынужден признаться, что не читал, стараясь сделать это непринужденно. Но увиливание не спасет от пытки. Его немедленно постараются убедить, вразумить и внушить чувство вины: «Как? Ты не читал? Быть такого не может! Я тебе дам почитать…» Ему начнут беспрестанно навязывать его худший кошмар. Конечно, были и свои положительные стороны: выход книги причинял меньшую боль, чем премьера фильма; в интенсивности боли существовала своеобразная иерархия.
Однажды, когда его вновь вынуждали прочесть последнего «Гарри Поттера», он чуть было не ляпнул: «Я не могу. Мне это слишком больно». Его неизбежно спросили бы почему. И Мартину пришлось бы начать невероятный рассказ. Сколько раз признание уже висело на кончике языка. Наверняка сначала ему бы не поверили. Но, имея все доказательства, он быстро бы всех убедил. А дальше? Все смеялись бы над его провалом? Точно нет. Он был уверен в обратном: рассказ о злоключении обеспечил бы ему настоящий романтический ореол. Все бы устремились к нему, чтобы засыпать вопросами. Его бы умоляли рассказать, что происходило за кулисами. А если бы он решился упомянуть о встрече с Роном и Гермионой, то стал бы настоящей звездой школы. Тогда почему? Почему он этого не делает? По простой причине: он не хочет, чтобы его связывали с этим провалом. Он не хочет читать в каждом взгляде: «А, это тот, который едва не стал Гарри Поттером».
Уйдя из «L’Événement du jeudi», Жанна поработала внештатно на несколько изданий, пока ей не предложили место в отделе международной политики в «Point»[37]. Иногда она получала аккредитацию, чтобы следовать за президентской делегацией на саммиты в других странах. На протяжении следующих месяцев она несколько раз побывала в США, следя за президентской избирательной кампанией и битвой между Джорджем У. Бушем и его противником, демократом Джоном Керри. С последним ей даже удалось сделать интервью. Ей было комфортно в новой редакции и нравилась напряженная атмосфера на общих совещаниях по понедельникам. На последней летучке Мари-Франсуаза Леклер[38] объявила, что ведет переговоры с издательством «Gallimard» с целью взять эксклюзивное интервью у Дж. К. Роулинг.
– Они пока не дали согласия, – уточнила она, – но если получится, у нас будет эксклюзив…
Все прониклись энтузиазмом в предвкушении возможной сенсации.
Жанна переваривала эту новость все собрание. Она думала: «Дж. К. тут, совсем близко, почти доступна. А вдруг это и принесет покой Мартину?» Выйдя из конференц-зала, она обратилась к Мари-Франсуазе:
– Браво, Роулинг – это гениально…
– Ну, ничего еще не решено.
– Знаешь, я ведь первой во Франции написала о ней…
– Правда? Я не знала.
– Да, эта женщина очень мне нравится. Вот я и хотела тебя попросить…
– О чем?
– Если тебе все-таки удастся заполучить это интервью, я бы очень хотела сделать его сама…
– Ты? Хочешь присвоить мою работу? Разве я претендую на интервью Ангелы Меркель вместо тебя? – заметила та с широкой улыбкой.
В результате Мари-Франсуаза предложила пойти на интервью вместе:
– Тогда ты сможешь спросить, что она думает о ситуации в Ираке…
Мнение Дж. К. Роулинг по любому вопросу представляло интерес. Жанна горячо поблагодарила коллегу за такое великодушие и вернулась к себе в кабинет. Ее захлестнуло возбуждение. Она сможет поговорить со знаменитой писательницей о Мартине; конечно же, та не может его не помнить. Вдруг она согласится с ним встретиться? Да, наверняка. Все превозносят ее человеческие качества и альтруизм. С тех пор как стало известно о ее успехе и доходах, она каждый день получает сотни писем с просьбами о помощи. «Как же это, должно быть, утомительно, – подумала Жанна. – Вот она, оборотная сторона славы. Постоянное бремя чужих несчастий. Помочь матери-одиночке с сыном-инвалидом, найти работу уволенному или крышу бездомному, оплатить операцию на сердце или пересадку почки. Но к счастью, иногда к ней обращались и по менее депрессивным поводам – например, с предложением руки и сердца или просьбой посодействовать публикации. Как у папы римского, поток жалоб и стенаний – ее повседневность. Она обязательно найдет слова, которые помогут Мартину. Но существуют ли они вообще, такие слова? А может, эта встреча подаст ей идею сюжета о неудавшейся версии ее собственной жизни. Если бы никто не захотел напечатать „Гарри Поттера“, что бы стало с самой Джоан?»