– Кто-то из твоих был в парке? – тихо спросила Табаско.
Нона сглотнула.
– Думаю, одна была.
– Хорошо.
– Ты… кто-то из остальных…
Нона не знала, как спросить: «Ты из Крови Эдема?», но Табаско просто коснулась пальцем губ, приказывая ей замолчать, а потом подняла три пальца и указала на себя. Нона порадовалась, что давно уже считает не на пальцах.
– Ты, – прошептала она, – Чести. И еще кто-то.
Табаско кивнула.
– Утророжденный, – догадалась Нона.
– Ты имеешь в виду Утророжденного?
– Я так и сказала.
– Да. Один из его отцов.
– Кровь Эд…
Табаско прижала палец прямо к губам Ноны. Нона, увидев тревогу на ее лице, попыталась замолчать еще до этого и в результате чуть не укусила Табаско. Табаско жарко прошептала:
– Нет. Ни за что.
– Почему?
– Предатели, – яростно сказала Табаско, – капиталисты. Любители зомби.
Нону немного позабавила идея назвать Страсти и Ценой страданий капиталистами и любителями зомби. Ей очень не нравилось, что Корону можно назвать капиталисткой, любительницей зомби или тем более предательницей.
– Ну не все. Некоторые хорошие.
– Ты…
– Нет, – быстро сказала она, – они иногда… общаются с нами. С моей семьей.
– Ну да. Нам они продают оружие, – только и сказала Табаско.
Лежа вот так вот, сблизив лица, Нона испытывала приятное ощущение, что они с Табаско пересекли еще одну границу. Как тогда, когда ей предложили присоединиться к банде или когда она сказала Табаско, что любит этот город. Было до боли сладко лежать и шептаться – даже если они говорили полуправду или правду-но-немедленно-заткнись, и так тихо, чтобы Кевин и учителя не услышали. Это было так приятно, что Нона протянула руку и не задумываясь коснулась руки Табаско, забыв о приказе Камиллы никого не трогать. Табаско не возражала. Она накрыла своей рукой пальцы Ноны, и Нона пришла в восторг.
– Ты хорошая, – сказала Табаско, – я бы хотела, чтобы ты была моей сестрой.
Чаша радости Ноны переполнилась.
– Если хочешь, я буду тебе сестрой.
– У меня никогда не было сестер, только братья.
– Младше или старше?
– Старше.
– Они были хорошими?
– Ага.
– А как они умерли? – спросила Нона.
Табаско задумалась.
– Не знаю, – сказала она наконец, – они устанавливали турели. Один из миньонов прорвался с мечом. Они без ума от мечей. Дичь. Я тоже тренируюсь. Не испугаюсь, как братья. Но мы не смогли подобраться ближе. Я подумала, что это могут быть пугала. – Увидев, что Нона не понимает, она пояснила: – Куклы. Приманки. Они похожи на обычные сидящие или лежащие тела. Но когда ты подходишь слишком близко, они взрываются. Кости и все такое.
Нона пошевелила одной ногой, потом другой. Пальцы ног ужасно затекли, но ей нравилось ощущение, когда они оживали, внезапное чувство облегчения.
– А потом что случилось?
– С нашей базой? Мы сдались. Белый флаг. Впустили их. Мой двоюродный брат погрузил все удобрения, которые у нас были, в грузовик. Загнал его в их отряд. Они не понимают технологии. Не верь тому, что они говорят. Двигатели и все такое. Убил целую кучу, когда они взорвались. Миньоны, волшебники – все. – После паузы она добавила: – Сам тоже взорвался.
– Хорошо бы никто не умирал, – сказала Нона.
На этот раз не поняла Табаско.
– Но это нормально. Я выстрелю в первого некроманта, которого увижу.
У Ноны задрожали ноги, до кончиков пальцев. Табаско погладила ее по руке и деловито сказала:
– Ты простудилась под кондиционером.
– Нет, – ответила Нона и впервые призналась в этом кому-либо или, по крайней мере, кому-либо, кроме себя самой. В ней распахнулся глубокий колодец нужды и ужаса, и, не успев вынырнуть из него и даже не желая этого, она это сделала.
Она поведала Табаско Тайну.
Табаско задумалась. Посмотрела на Нону и снова задумалась:
– В городе есть клиника. Ангел там работает. Не всегда. Несколько вечеров.
Нона тихонько хлопнула в ладоши от восторга. Пирра всегда говорила, что это ее самая отвратительная привычка.
– Вот откуда ты знаешь, что она врач, – сказала она, – вот почему она помогла Чести.
– Ага. Я однажды ходила к ней, – ответила Табаско неохотно, как будто ей совсем не хотелось этим делиться. Потом она разогнулась и сказала: – В меня стреляли.
Это многое объясняло.
– В тебе застряла пуля?
– Нет. Промахнулись. Сломала ключицу, когда увернулась.
Не успела Нона сказать что-нибудь еще, как Табаско продолжила:
– Твоя проблема. Поговори с ней.
– Не поможет.
Табаско задумчиво шмыгнула носом.
– Есть рынок органов. Бывают и дешевые.
– Нет-нет. Не волнуйся, пожалуйста, Табаско. И не говори остальным мою Тайну, – встревоженно добавила Нона. – Ты буквально единственная в курсе. Если… если что-то случится, пусть это останется между нами, обещай. Обещай прямо сейчас.
– Окей. Обещаю.
– Окей.
Она была очень тронута, когда Табаско встала, вылезла из куртки и заставила ее накрыться поверх тонкого скользкого одеяла. Нона отказалась:
– Отдай Кевину. – И Табаско накрыла Кевина вместо нее.
Кевин не пошевелился, и на мгновение Нона испугалась, что Кевин умер, съев начинку пяти сэндвичей. Но Кевин засопел по-щенячьи и свернулся под одеялом и курткой, так что все оказалось в порядке. Нона ощутила умиротворение, когда Табаско вернулась и легла рядом. Она опустила веки и с досадой обнаружила, что они не поднимаются. Она героически держала глаза открытыми, даже помогая себе пальцами, пока Табаско не остановила ее.
– Спи, если хочешь. Я тут.
– Ты же никому не скажешь, Табаско?
– Нет. Я здесь, Нона. Я за тобой пригляжу.
– Я тебя люблю, Табаско.
Вымотанная Нона почувствовала, как Табаско касается ее ладони, очень легко и осторожно. Последним, что она услышала, засыпая, были слова Табаско:
– Не разводи сопли.
Но, кажется, она совсем не имела этого в виду.
Иоанн 8:1
Пепел никогда не вызывал у них тошноту долго, но иногда они отключались вместе. Всего на несколько секунд, не о чем говорить, но ему это не нравилось. Ему вообще не нравилось терять контроль. Он не любил терять сознание. Во сне она знала, что его не уговорить заснуть, если только она не стоит в дверях или, в крайнем случае, не гладит его пальцем между бровей, спускаясь к носу. Во сне она не боялась спать, но не знала, как это сделать. Ее тело оставалось для нее загадкой. Она не понимала, что оно значит и имеет в виду. Она могла внезапно рухнуть и заснуть, где упала, вырубившись от изнеможения, и проснуться там, где он ее положил, какую бы импровизированную постель ему ни пришлось выбрать, от старого матраса в пятнах до гамака, мягкого, как кожа младенца.
Им пришлось спуститься с холма с той стороны, где вода не поднималась, и вернуться по дороге к обветшалому бетонному зданию, которое он нашел. Весь день они перетаскивали вещи. Мясо. Ведра с водой. Мокрые одеяла, которые они повесили сушиться, чтобы было где спать. Понадобилось несколько ходок.
Они не удосужились разжечь огонь. Им было не очень холодно. Но было темно, потому что пепел продолжал падать, и он расставил на подоконниках ряд фонариков так, чтобы тонкие желтые лучи разлились по всей комнате. Они странно подсветили его лицо. Смуглая кожа стала синеватой, а белое кольцо вокруг черной радужки сделалось атласно-золотым.
Когда они устроились, он сказал:
– Мы заранее привлекли к себе внимание, потому что люди думали, что мы пытаемся получить работу в СМИ, делая крутые дипфейки. Они думали, что мы играем, или загадываем загадку, или, возможно, занимаемся брендингом. Брендинг в тот момент? В эпоху позднейшего капитализма? Куда вообще может завести потребление? Впрочем, их можно было понять. Реальным оно не выглядело.
Он сказал: «В результате никто не явился и не забрал нас в Зону 51. Да нас вообще почти никто даже не заметил. Мы были всего лишь одним гласом вопиющего в пустыне, и все вопияли куда громче. По крайней мере, у нас выходило оригинально. У нас была кучка любителей теорий заговоров, несколько скептиков и местные, которые считали, что мы шутим. М говорила, чтобы мы пригласили их посмотреть. Так мы и сделали. Записывали их. Сказали, что они могут делать любые тесты. Показали им все, сняли на камеру. Удалось справиться с пятью. Пятеро плюс мы, Улисс, Титания и все остальные трупы, которые я поднял. Мертвых было больше, чем живых».
Он сказал: «После этого двое зрителей ушли. Один ничего не сказал. Один испугался и сказал, что звонит копам. Только один поверил. Оказалось, что он из плоскоземельцев, которым не помешала даже станция на Марсе. Хороший парень. Выпили с ним пива перед уходом».
Он сказал: «Потом мы взлетели. Тема за темой на форуме за форумом. Люди желали доказательств. Люди спрашивали, что, черт возьми, это значит. Люди говорили о телескопе «ЛЮЦИФЕР» и утверждали, что мы пришельцы. Люди называли меня Антихристом, и это было дико. Люди писали длинные посты о разгадке моего фокуса. Фальшивка ли я? Настоящий ли я? Если я настоящий, что все это значит? Внезапно у наших дверей появились сотни людей. Они приходили караванами, спали в машинах или ставили палатки. Многие прилетели из-за границы».
Он сказал: «Некоторые хотели увидеть чудо. Кто-то хотел моей помощи. Типа “Ты волшебный властелин смерти, сделай что-то с моим телом”. Можно ли вылечить фибромиалгию? Как ни странно, я мог. Это меня удивило. Я мог удалить опухоль. Я мог вылечить дистрофию желтого пятна. С большими проблемами было проще, если речь не шла об ампутации или чем-то таком. Вырастить новую конечность у меня не получилось. Но я часами играл в Иисуса каждый день. Это было приятно. Самое приятное время в моей жизни».
Он сказал: «Но когда начинается вот это все “Иди, дитя мое, твоя коленная чашечка снова цела”, просителей становится очень много. Мне приходилось отказывать, потому что мне самому нужно было есть и спать, хотя мне не хотелось. М привела свою лучшую подругу, монахиню, и я приготовился услышать от нее про Антихриста, но она просто сказала что-то вроде: “Прекрати! Почитай Библию! В этом и была проблема Христа”.