– Все, кто по эту сторону от меня, идите на проспект. Все, кто по эту сторону от меня, назад к автостраде. Давайте уже!
По крайней мере, выстрелов не было. Кое-где начинались драки, но большая часть плеч, видных Ноне, тяжело согнулась. Она посмотрела на Табаско и нервно дернула локтем. Табаско, похоже, не собиралась двигаться. Нона прошептала:
– Что дальше?
Табаско посмотрел на Нону. Ее зрачки стали маленькими и темными.
– Они не люди, Нона, – сказала она. – Они не люди.
– Ну, они странные…
– Потому что они ненастоящие, – сказала Табаско.
Ее губы стали влажными. Нона вдруг поняла, что Табаско ужасно боится, что страх, который она так долго отвергала, заполнил ее целиком. Нона подумала о своих припадках и, воодушевленная мужеством, которое позволило ей прийти сюда, потянулась, чтобы схватить Табаско за свободное запястье.
– Послушай меня, – скомандовала она, – я помощница вашей учительницы. Дыши. Когда я сжимаю руку, вдыхай, когда отпускаю, выдыхай. Вдох через нос, выдох через рот. Не так быстро. Гипервентиляция нам не нужна. – Она почувствовала, что говорит так же, как Камилла.
Табаско послушалась. Она сделала пять вдохов – пять выдохов, а ужасная сирена все ревела, и толпа дергалась и бегала под ними. Лицо ее все еще выглядело странным и застывшим, как будто ее могло стошнить. Нона поняла, что, хотя Табаско ее лидер, ей придется помочь. В конце концов, это ей почти девятнадцать. Она поползла вниз по столбу, как гусеница. Долгая карьера червя-инвалида подсказала ей необходимые движения. Коснувшись ногами земли, чувствуя постоянные толчки чужих плеч и локтей, она крикнула:
– Спускайся, давай.
Табаско слезла. Нона взяла ее за руку, и они нырнули в толпу. Она смотрела поверх голов и отчаянно думала, что знает, где толпа плотнее всего. В этот момент она была очень рада, что знает законы движения. Она затащила себя и Табаско в людское течение и принялась выбираться туда, откуда они пришли, потом вдруг передумала, присоединилась к идущим на восток и громко сказала:
– Мою сестру сейчас стошнит!
Это дало им немного пространства – достаточно, чтобы пройти. Толпа растянулась до дальней улицы. Нона почувствовала запах дыма – старые очистные сооружения все еще тлели. Они едва успели встроиться в людскую артерию, текущую вверх по улице, когда в толпе позади раздался выстрел. Все закричали и задергались, а потом побежали.
Услышав пулю, Табаско словно бы ожила – она потащила Нону в крошечный переулок, подальше от давки.
– Бежим! – сказала она.
Нона, радуясь ее возвращению, с благодарностью отдала инициативу. Им пришлось карабкаться по горе протекающих мешков для мусора, а Нона ужасно порезалась о зазубренную старую банку. Она зашипела от боли и тут же сунула руку в карман, чтобы скрыть это. Шум стал ужасным: сирена, крики, грохот грузовиков. Они лезли через заборы, режа руки проводами, скользили и падали, забегали в полуразрушенные здания. Казалось, шум постоянно оставался у них за спиной, и уйти от него было некуда.
– Нона! – крикнул кто-то. – Нона! Табаско! Девочки!
Голос слышался из грузовика с решеткой. Грузовик стоял на тротуаре, и ему отчаянно сигналили. На пассажирском сиденье сидела Ангел. Она опустила окно и изогнулась, чтобы открыть заднюю дверь.
– Залезайте! – заорала она.
Табаско и Нону не пришлось просить дважды. Они бросились к грузовику, забрались на жесткое, в дырах заднее сиденье и закрыли за собой дверь, тяжело дыша. Под ногами у них лежала Лапша, которая из-за шума и суеты выглядела зловеще.
Ангел велела кому-то:
– Поезжай.
Их отделяла от пассажирского сиденья тонкая черная сетка, но Ангел ее отвела, чтобы посмотреть на них.
– Вы не ранены? – резко спросила она.
– Нона порезалась, – сказала Табаско, сама грязная и окровавленная.
– Нет, не порезалась, – быстро сказала Нона. – Мне показалось.
– Ты вся в крови.
– Все хорошо. Хорошо.
Ангел, убедившись, что ни у одной из девушек не течет кровь, велела:
– Пристегнитесь. Вы обе заслуживаете, чтобы вас избили до синяков. Кевин был в истерике.
– Откуда вы узнали, где мы? – спросила Нона, сражаясь с ремнем безопасности.
– Я же не дура. Я последние полчаса катаюсь вокруг школы и жду, пока вы покажетесь.
Нону поразило и то, что они с Табаско добрались до самой школы, и то, что они не забежали дальше. Они бежали целую вечность.
– А где остальные? – спросила Табаско.
– В безопасности. Как только я узнала, что вы двое сбежали, я решила вытащить остальных на случай, если у них возникнет та же идея. Давай налево, – сказала Ангел невидимому водителю. – Ради бога, не езди по трассе, там все водят как психи. Не заправляйся там, где гражданские. И не тарань никого задним ходом.
– Кто вообще за рулем? – спросил водитель. У него был низкий грубый голос и удивительно хороший выговор на языке Домов.
– Ты, так что следи, чтобы на этой машине можно было доехать до цели. – Ангел повернулась к девочкам, придав лицу выражение сурового учительского неодобрения. Нона съежилась.
– Табаско, я отвезу тебя в приют.
– Никакого приюта. Я буду жить с Чести, – отстраненно сказала Табаско.
– Ну да, конечно. Я сама подвезла Чести. Ты знаешь, где он живет, и ты обязательно вернешься во все это.
– Никакого приюта. Они автократы.
– Хорошо. Можешь остаться в знакомом мне месте. Вообще, это моя нора, но я не планирую ее использовать.
– Не планируешь? – спросил водитель.
– Если я не поеду с тобой, ты будешь торчать у моей двери всю ночь.
– Не делай вид, что это моя идея.
Табаско замолчала. Нона увидела, что ее лицо сделалось равнодушным, а это означало, что у нее не было аргументов. Ангел повернулась к Ноне и коротко спросила:
– Нона, где ты живешь?
Нона объяснила. Водитель попытался вытянуть шею, чтобы посмотреть на нее, но помешали решетка и толстый шарф у него на голове. А вот Ангел, которая могла обернуться, немедленно обернулась и сказала растерянно:
– Я думала, что Джоли меня разыгрывает. Здание? В смысле, прямо внутри?
– Да, – сказала Нона, собираясь уточнить, где именно, но вспомнила предостережения Паламеда и Камиллы и вовремя замолчала. – Я правда там живу.
Ангел выпрямилась и сказала:
– Едем сначала туда.
– Спасибо, – кротко поблагодарила Нона. Теперь, когда адреналин схлынул, ей больше не хотелось возражать. Ей было страшно, и она вся дрожала.
– Табаско, насколько сильно она пострадала? Нона, у тебя есть прививка от столбняка?
Нона не придумала ничего разумнее, чем засунуть руки под куртку и сказать:
– Со мной все в порядке! Совсем не больно!
– Херня, – возразила Ангел, – ты вся в крови. Табаско, под тобой аптечка…
– Не, правда. Это не моя кровь. Чья-то чужая. Или томатный соус. Не знаю. Это может быть что угодно. Не беспокойтесь, пожалуйста.
Не лучшее ее выступление, как сказала бы Пирра. Но, возможно, Ангела убедили нарастающие истерические нотки в ее голосе, так что она ограничилась следующим:
– Посмотрю на тебя завтра. Если почувствуешь слабость или поднимется температура, скажи кому-нибудь, ладно?
– Да, да, обещаю.
– Поверить не могу, – пробурчал водитель.
– Да? Это был твой приятный тон для комментариев?
– Если бы люди знали, чем ты занимаешься, Эйм…
– Они бы понадеялись, что приносят хотя бы вполовину меньше пользы, – разозлилась Ангел.
– Притворяешься, что умеешь перевязывать двуногих? Рассказываешь сопливым детям о частицах?
– Ни у кого из нас нет соплей, – сказала Нона, обидевшись. Потом подумала и поправилась: – В любом случае это не вина Кевина.
Водитель ничего не сказал. Заговорила Табаско:
– Мы любим ее.
Водитель ответил не Табаско, а Ангелу:
– Теперь понимаю. Шанс побыть ею, да? Хоть немного независимой жизни?
– Для меня огромная привилегия – быть ею. Просто езжай, – сказала Ангел резко, – я тебе не плачу за твои мнения.
– Ты мне вообще не платишь. Я тут за свои грехи.
Поездка была бы чрезвычайно захватывающей, если бы морская болезнь Ноны не мешалась с тоской по дому. Сегодня с ней случилось около двадцати шести необычайных плохих вещей, и она предполагала, что осилит еще шесть необычайных плохих вещей, прежде чем впадет в истерику. Это должно означать, что она выросла. Водитель жал на педаль и ездил везде, где не должны ездить машины. К счастью, многие другие машины тоже так делали. Много раз чувствовались глухие удары, когда машина вырывалась на тротуар, или резко сворачивала, или грохотала по дороге, покрытие которой вообще не предназначалось для автомобилей. Хуже всего было, когда они проехали по улице, перекрытой из-за трещин и выбоин, снеся пластиковый барьер с изображением машины, падающей в огромную яму. Нона не могла не визжать каждый раз, когда они подъезжали к огромным черным, лишенным света колодцам. Лапша тихонько подвывала, будто сочувствуя, даже когда Ангел сказала без особого тепла:
– Заткнись, собака. Бывало и хуже.
Нону смутило, что от собаки ждут большего мужества, чем от нее. Табаско откинулась на спинку, и Нона, не веря своим глазами, поняла, что она уснула. Нона закрыла глаза и поставила ноги рядом с Лапшой.
Внезапно выехали на их улицу. Здание нависало высоко над машиной, и слезы навернулись на глаза Ноны. Она наконец-то была дома после такого долгого и ужасного дня. Им пришлось подождать, пока откроются ворота, ведущие в гараж. Нона даже не стала думать, почему грузовик Ангела вообще туда пустили: возможно, тот, кто охранял ворота, увидел решетку и не решился остановить их. В подвале, где стояли другие легковые и грузовые автомобили и мотоциклы, был выключен свет и было удивительно темно, если не считать огромных фар грузовика.
Рядом с грузовиками и другими машинами стояли люди в капюшонах, с оружием наготове или просто тихо разговаривающие. Увидев грузовик, они повернулись к нему и тут же снова отвели глаза. Водитель выключил фары. В машине стало так темно, что Нона еле видела себя.