Нона подняла глаза. Камилла стояла в дверях. Нона почувствовала, что щеки и лоб стали очень горячими, и она знала, что отчаянно покраснела, но лицо Камиллы сохраняло ровное выражение. Диктофон снова громко затрещал, и Нона яростно нажимала на кнопки, пока он не заткнулся. Тишина залила комнату, как холодная вода.
– Сколько мне тогда было? – выпалила она, не зная, что еще сказать.
– Два месяца. Иди умываться. Завтрак почти готов.
Два месяца, отстраненно подумала Нона. Младенчество, когда она ничего не могла делать и еле говорила. Это было так давно. Ей хотелось сказать, что она ничего не слышала, хотя она явно все слышала, но Камилла уже исчезла. В порыве отчаяния она стала крутить плеер, пытаясь найти местную радиостанцию, смутно надеясь, что будет еще одно выступление или хотя бы музыка. Пирра умудрялась находить станции, где еще играли музыку. Она учила Нону танцевать.
И кому Пирра теперь будет шутить шутки ниже пояса? Нона не знала. Внезапно ей стало грустно, и она ощутила ответственность за то, что рядом не было никого, чтобы послушать шутки Пирры.
В этом святом, возвышенном и весьма смятенном состоянии ума Нона оглядела себя и обнаружила, что она очень грязная. В порыве мужества она обтиралась мокрой губкой, пока не избавилась от грязи, запекшейся крови и пыли. Из-за ледяной воды ее кожа покраснела и покрылась пятнами. Она крикнула:
– Камилла, можно одолжить твою рубашку?
И с радостью услышала: «Конечно».
Она выбрала ту, что была немного великовата, зато приятно пахла Камиллой. Посмотрела в треснутое зеркало и решила, что прическа тоже сойдет. Косы немного растрепались, но все же выглядели прилично. Вооружившись таким образом, она вышла к завтраку.
– Садись, – сказала Камилла.
Нона села перед целым стаканом воды и миской с творогом с воткнутой внутрь ложкой. Жара уже становилась невыносимой. Крошечный холодильник жужжал так, будто был на последнем издыхании. Нона, очень желая быть хорошей, выпила всю воду и съела половину миски, подпитываемая самодовольством мученика, который так храбро себя ведет. Однако к тому времени, как она съела половину, ей стало совсем плохо, так что она положила ложку и сказала:
– Все.
И немного ужаснулась, потому что Камилла еле посмотрела на миску и кивнула.
Она хотела сказать: «Камилла, мне очень жаль, что я послушала твою секретную запись», но Кэм сидела перед ней и машинально совала в рот творог попеременно из двух мисок. Это было не похоже на человека, который будет ненавидеть Нону вечно, пусть даже в движениях ее рук и плеч было что-то странное и неловкое.
– Кэм, – сказала она, собирая остатки храбрости, – мы собираемся ждать Пирру дома?
– Нет, – сказала Камилла, – ее нет уже почти двадцать четыре часа. Я торчала тут все это время. Мне нужно посмотреть трансляцию и выяснить, где Пирра. Мы отправляемся на поиски.
– Ой! К ней на работу, на стройку? – Нона немного повеселела. – Думаешь, она просто задержалась и спала у кого-то на диване?
Камилла пресекла ее.
– Нет. Страж говорит, что сроки не бьются. Пирра вышла до часа, когда она должна была забрать тебя. Либо с ней что-то случилось, либо она куда-то свалила намеренно. Если намеренно, то ей пришлось решать очень быстро.
– Откуда ты знаешь?
– Оружие осталось здесь.
Даже Нона поняла, что это значит, что Пирра не собиралась уходить далеко. Пирра любила свое оружие. Затем Кэм сказала неожиданное:
– Мы отправляемся на космодром.
Нона испугалась.
– Кэм, на космодроме бардак, все так говорят, а ты сама говорила никогда туда не ходить, нас подстрелят раз двадцать.
Камилла сунула в рот последнюю ложку.
– Да, – согласилась она, – ты тоже идешь.
– Правда? Правда? Но я же никогда… Спасибо! Меня не застрелят! Кэм! Пожалуйста-пожалуйста, давай сначала зайдем в школу, я скажу, что пойду. Табаско и остальные остались совсем одни.
Увидев лицо Камиллы, она взмолилась:
– Я не уверена, что Ангел, ну, моя учительница, в безопасности, она вчера отвезла меня домой, она спасла мне жизнь, и я не могу уйти, не предупредив ее. Честное слово.
Она не ожидала, что Камилла будет колебаться. Она ожидала твердого нет. Но Камилла сказала:
– Хорошо. Страж хотел поблагодарить ее. Но, Нона…
Нона ждала.
– После этого ты, наверное, больше не пойдешь в школу и не увидишь друзей. Ты же понимаешь?
Нона расстроилась, но ожидала этого.
– Я знаю. Но я их люблю.
– Мы знаем, – сказала Камилла.
После этого Камилла пошла одеваться и прибираться в соседней комнате. Нона, сделав довольно много хорошего, решила сделать то, что ей никогда бы не позволили сделать в обычной жизни: она подошла к окну, тихо сдвинула жалюзи и уставилась прямо на большую синюю сферу, висящую в небе. Ей так редко приходилось смотреть на нее отсюда. Сфера висела над утренним горизонтом и вдруг издала низкий стон, призывный клич на грани слышимости. Еле заметный шепот без слов.
– Ты можешь мне помочь? – прошептала Нона. – Можешь что-нибудь сделать? Знаешь, где Пирра?
Но сфера только грустно мычала, как корова.
– Все в порядке, – прошептала Нона, – прости за вопрос. Только не делай ничего странного, ладно? У меня сейчас достаточно проблем.
Жалюзи опустились как раз к возвращению Камиллы, которая помогла Ноне влезть в куртку, натянуть рукава, шапку и маску и зашнуровать ботинки. Камилла надела темные очки, и они вышли в Здание, как самым обычным утром.
В Здании кипела жизнь, как будто никто не ложился спать. Из-за дверей доносились голоса, кто-то двигал тяжелые коробки – никакого детского плача, только разговоры, тихие и торопливые. Почему-то Камилла на этот раз воспользовалась лифтом. Когда Нона спросила почему, Камилла ответила:
– Экономь силы. Ты устала.
Лифт ехал на первый этаж так, как будто тоже испугался. На первом этаже обнаружилась людская цепь, передающая запечатанные коробки из какой-то кладовки на улицу. Еще один человек укладывал их в кузов грузовика. Никто не обратил на Нону с Камиллой ни малейшего внимания.
Дорога в школу без Пирры показалась долгой и одинокой, несмотря на огромное количество народу. В воздухе будто потрескивало электричество, весь город был словно напряжен и ждал громкого шума, словно смотрел, как собака играет с воздушным шариком, который вот-вот лопнет.
Очень много было ополченцев. Они все были одеты так же, как и вчера: полная броня, полнолицевые маски. Они ходили по двое и по трое, никогда поодиночке и никогда пешком, если можно было проехать на мотоцикле. Она услышала, как один из них сказал громко:
– Я просто делаю свою работу. Просто делаю свою работу.
Камилла обходила их по широкой дуге. Ноне стало жаль город: он не был ни в чем виноват. Он оставался таким же высоким, нелепым и неуклюжим, как всегда. Они шли долгим кружным путем, избегая споров, сразу же уходя от громких голосов и характерных движений плечами. К тому времени, как они дошли до школы, солнце почти взошло.
Положив руки на стекло и посмотрев между ними в фойе, Нона заметила движение. Она постучала, и ей открыл Чести, который торчал там с Кевином и Красавчиком Руби; она обрадовалась и захлопала в ладоши.
– Ты здесь! Ты пришел! Я думала, ты не придешь, – восторженно сказала Нона, обнимая Чести за плечи. – Чести, ты же говорил, что больше не придешь, что пойдешь работать.
– Мне же нужно кормиться, – сказал Чести, – я взрослый мужчина.
При виде Камиллы он покраснел и сказал:
– Нона, хватит, прекращай меня любить.
Но она уже обнимала Красавчика Руби, который поступил еще лучше:
– Ну и штучка, Нона, ты что, правда сбежала…
За его старания Чести и Нона ткнули его под ребра, так что он закончил во весь голос:
– В туалет!
И они все перешли на шепот.
– Она не знает! Не говори ей, – прошипела Нона.
– Молодец, парень, отлично сработано, – сказал Чести.
– Нечего надо мной издеваться, – буркнул Руби, – я просто хотел узнать, как дела у Ноны. Ее, между прочим, могли сгрести с дороги лопаткой. Я там был, и они просто жнут людей. Я типа видел чью-то руку.
– Фу, – сказал Кевин.
– Я ничего не видела, – прошептала Нона. Кевин был прямо тут, и ей хотелось его обнять, но в толпе это было невозможно, поэтому она наклонилась, и он спокойно взял ее за руку, а другой рукой дергал молнию на куртке вверх и вниз. Его рука оказалась такой липкой, как она и думала.
– Мы с Табаско убежали, нас не раздавили.
– Почему Табаско взяла не меня? – спросил обиженный Чести. – Я ее лейтенант, а ты даже по лестнице спуститься нормально не можешь.
Красавчик Руби заговорил торопливо:
– Ангел отвезла нас по домам. Она страшно разозлилась, когда Лапша пришла с запиской. Очень круто. Я думал, вы попадетесь. А где босс?
– Спала у Ангела, наверное.
Оба мальчика закричали, уже не заботясь о производимом шуме. Камилла, которая прислонилась к выщербленному столбу, никак не отреагировала. Было ужасно легко забыть, что Камилла рядом, если она сама этого хотела.
– Ангел сказала, что Табаско не должна оставаться одна, и она подвезла нас обеих на грузовике, у нее был водитель и все такое.
Услышав это, оба застонали от зависти.
– Наверное, у нее есть собственные экраны, – сказал Чести.
– Держу пари, что она живет в одном из тех далеких кварталов с воротами, – решил Руби, – нечестно. Твои должны были обеспечить укрытие.
– Ей не нужно укрытие, она уже почти взрослая, – возразил Чести.
– Но она такая стерва, что они могли забыть, – продолжил Руби, – этот ее сутенер меня пугает.
Нона возмущенно посмотрела поверх головы Руби, но Камилла смотрела сквозь щели в заколоченном окне с другой стороны стойки, очень далеко. Она заколебалась и сказала:
– Никому не говорите, но моя… Пирра не приходила домой со вчерашнего дня. Только никому.
Красавчик Руби мгновенно и очень доброжелательно сказала:
– Не скажу. Не волнуйся, Нона, сутенерство – это непростая работа, и тебе придется пройти через это. – Она повернулась к нему, и что-то в ее глазах и лице заставило его замолчать и закричать: – Шутка! Это была шутка. Боже мой, не злись на меня, прекрати.