Она посмотрела на него. Он посмотрел на нее.
Он добавил:
– Не Кен. У мамы он тоже был, но он был мудак. Я отдал его на съедение бабушкиному псу.
Он сказал: «Из своей крови, костей и рвоты я создал для тебя красивый лабиринт. Я боялся, что ты найдешь способ сбежать прежде, чем я закончу. Я сделал тебя похожей на сказочную фею. Я сделал тебя похожей на ангела эпохи Возрождения… Я сделал тебя Адамом и Евой. Галатеей. Барби. Чудовищем Франкенштейна с длинными светлыми волосами».
Он сказал: «Когда мир рухнул, я изменил нас обоих. Я спрятал себя в тебе. Я спрятал тебя в себе. И когда мы стали одним… когда шаман вызвал солнце… я сделался богом».
Он сказал: «Этого было недостаточно».
Он сказал: «Корабли. Там все еще оставались люди, и я протянул нашу руку в космос. Я старался».
Он сказал: «Сначала я прокусил солнце. Это человеческая природа. С этого все начинается. Выключаешь солнце и готовишь на газу, простите за каламбур. Я уничтожил Венеру, Меркурий, Марс. Дело в том, что пара буксиров уже прошли через пояс Койпера. В спешке я раздавил Юпитер и Сатурн. Я дотянулся… они не смогли смотреть на меня. Мне оставалось только надеяться, что они увидели мои дела и сдохли от ужаса.
Мы с тобой были как Очень Голодная Гусеница из книжки. Мы съели Уран… Нептун… Плутон… нашли все спутники и корабли, дотянулись до них, сжевали всех людей и двинулись дальше. Я не умел смотреть, понимаешь ли, умел только трогать. Когда я понял, что флот развивает сверхсветовую скорость, было уже слишком поздно. Я смог только взять один из кораблей. Мы с тобой держали его на ладони. Я был там. Среди напуганных людей. Чертовых крыс, бегущих с корабля».
Он замолчал.
Она спросила:
– Тогда?
Он сказал: «Потом они ушли. Навсегда затерялись во времени. Это научило меня не колебаться».
Она скрестила руки на груди. Ей не было холодно, но она чувствовала, что должна мерзнуть. Стоя на улице в тени, среди пыли и грязи, у зловонной бетонной стены, она хотела мерзнуть.
Он сказал легко:
– Вот и все. Вот такая история. Вот что я сделал.
– Ох, – сказала она.
Потом он сказал:
– Помнишь, что ты сказала мне, когда я сделал это? Когда мы стояли здесь вместе?
Она посмотрела на него и сказала:
– Да.
Он сказал:
– Ты сказала: «Я выбрала тебя, и вот как ты мне платишь?»
Она сказала:
– Что еще я сказала?
Он сказал:
– Ты сказала: «Что ты со мной сделал? Я отвратительна».
Она сказала:
– Что еще я сказала?
Он сказал:
– «Куда ты дел людей? Где они?»
Она сказала:
– Я все еще люблю тебя.
Он сказал:
– И это ты тоже говорила.
28
Нона проснулась на холодном, пахнущем грязными сапогами полу грузовика, почти в полной темноте. Сиденья будто бы сомкнулись над ее руками и ногами, и она на мгновение запаниковала, задергалась, пока кто-то не сказал очень мягко:
– Успокойся.
Задние двери грузовика были широко открыты, прохладный сырой воздух вонял бензином и холодной дорогой. Издалека доносились знакомые резкие звуки выстрелов, иногда крики, изредка – скрип металла и стоны, эхом отдававшиеся от стены, как будто грузовик стоял в туннеле. Она поняла, что, видимо, грузовик просто стоял в туннеле. Сев и посмотрев назад, она увидела глухую черноту, которую время от времени чуть рассеивали пятна бледно-розового жиденького света, который дают солнечные батареи и который не приносит облегчения для глаз. Кое-где на дороге были установлены огромные прожекторы, напоминавшие окна в иной мир – большие светящиеся прямоугольники с кабелями, которые лежали на крашеном бетоне толстыми клубками, кучами и завитками. Некоторые из них тянулись обратно в грузовик. Тут же обнаружилась принцесса Кириона Гайя, растянувшаяся на сиденьях. Она спокойно лежала, глядя из тени золотыми глазами мертвого животного.
Нона посмотрела на нее, она посмотрела на Нону. Они смотрели друг на друга очень долго. Платок на шее Кирионы снова затянули, а куртку застегнули, закрывая раны. Принцесса-труп смотрела на нее, и лицо у нее было ледяное, ничего не выражающее, будто железное.
– Где она? – спросила Кириона.
Нона не знала, что сказать. Принцесса нажала:
– Не молчи. Куда она делась? Где она?
– Я не знаю, о ком ты, – жалобно прошептала Нона.
– Послушай, мне насрать, даже если она в аду, я не буду на тебя злиться, – пояснила Кириона. – Она может быть на дне моря или на другом конце космоса. Мне просто нужно знать – где.
Когда Нона не ответила, принцесса-труп сказала:
– Ладно, другой вопрос. Ты ее любишь?
– Иди прогуляйся, Нав, – сказал новый голос снаружи грузовика.
Это была Пирра. Она казалась похудевшей и очень измотанной, на руках виднелись длинные заживающие ссадины, как будто она упала после последней встречи с Ноной. Шея тоже была исцарапана. Ржавая щетина проступала на щеках, подбородке и верхней губе. Жесткое знакомое лицо выглядело невероятно усталым.
– Я тут вроде как мертвой притворяюсь, – возразила Кириона.
– Хорошо, тогда мы прогуляемся. Никуда не ходи и прекрати вести себя как сука, – согласилась Пирра.
– Это наследственное, – сказала принцесса.
Пирра забралась в кузов, отчего он затрясся, и отодвинула кабели от Ноны.
Нона сказала, пытаясь найти нужные слова:
– Пальцы… штуки…
– Вестники загнали нас сюда, – пояснила Пирра. – Их не так много, но даже горстки хватит.
– Да, редкие твари, – сказала Кириона. – Я сражалась с ними врукопашную в Митреуме.
– Да уж. Выходишь с ними врукопашную, и бой заканчивается. Надо их на подлете сбивать. Пара автомобилей Крови Эдема лупит в них наугад на съезде, в паре километров отсюда. Нет, детка, не двигайся.
Нона попыталась влезть в объятия Пирры и обнаружила, что собственные ноги кажутся ей высеченными из мрамора. Она никогда раньше не чувствовала такого: ноги словно онемели, и их кололи маленькие иголочки. Порой банда отсиживала друг другу руки и ноги, и она всегда предлагала свою кандидатуру, но, к ее сожалению, это на нее ни разу так и не подействовало.
Пирра взяла ее на руки и очень осторожно вынесла из грузовика. Снаружи было темно и гулко, только кое-где на пахнущей бензином дороге светились лампы.
Неподалеку от грузовика стояла бетонная плита высотой по пояс. Пирра усадила ее у плиты, прислонила к ней спиной и села рядом сама.
– Я не могу идти, – удивленно сказала Нона.
– Ты помнишь, что произошло после того, как ты потеряла сознание на крыше?
– Нет.
– Может, оно и к лучшему, – задумчиво сказала Пирра и тихо добавила: – А…
– Не надо, – неожиданно для себя оборвала ее Нона, – нет. Не называй меня так и другими такими именами. Не заставляй меня вспоминать. Я не хочу. Тебе это не понравится. Нет. Не заставляй.
– Не волнуйся, малышка. Остынь.
Нона вообще не чувствовала себя остывшей, ей было ужасно жарко. На затылке что-то чесалось влажно и тепло, и она подняла туда дрожащую руку, но Пирра перехватила ее запястье.
– Не смажь. Это… поможет тебе как можно дольше удержаться в теле.
Рука на запястье Ноны была крепкой, нежной и совершенно нормальной – сколько раз Пирра вот так брала ее за руку, чтобы перейти дорогу, помогала ей встать, кружила ее под песни по радио. Но в глубине мозга Ноны, из какой-то дыры, закрытой ложной стенкой, кто-то грубо произнес:
– Не прикасайся ко мне.
Пирра опустила запястье, а голос Ноны все говорил и говорил:
– Ты думаешь, это весело, Пирра Две? Мило? Семья. Кровь. Вместе. Поцелуй, поцелуй. Детская игра. Ты говоришь хорошие слова, и все делают вид, что это те слова, которые ты говоришь. Вот дом. Мы живем в нем. Черви скользят друг по другу. Тебе нравится притворяться? Нравится быть матерью и отцом разом? Ты должна была поддаться твоим желаниям и съесть нас. Сожрать. Это было бы более естественно. Я бы смогла тебя уважать.
Голос затих, и Нона в порыве ужаса, ненависти, отвращения и смущения попыталась свернуться калачиком, но у нее не получилось. Она чувствовала себя так, как будто ее прервали в туалете посреди процесса.
Раскаленный добела стыд родился где-то в глубине души и выплеснулся наружу, к ней вернулся собственный голос.
– Нет, нет, нет. Не делай этого со мной, Пирра. Пирра, просто позволь мне умереть. Это приятнее. Я не могу этого вынести.
Нона немного поплакала. Слезы текли из глаз и капали на колени. Лицо казалось очень горячим, а шея болела и зудела. Через некоторое время слезы утихли, и Пирра спросила:
– Лучше?
– Да, – сказала Нона и почувствовала, что ее голос дрожит, но добавила более уверенно: – Дай, пожалуйста, платок.
– Подожди Кэм и Секстуса. Тебе не понравится любой платок, который побывал у меня в кармане.
– Они нашли Шестой дом?
– Да, благодаря тебе. И мегагрузовики оказалось несложно остановить. Когда Ктесифон подорвал первый, остальные сразу сдались. Это… смягчающие обстоятельства.
Это немного приободрило Нону.
– Это же хорошо?
Судя по лицу Пирры, таким уж хорошим она это не считала.
– Нона, – осторожно сказала она, – а что, если я скажу тебе, что это конец пути, как по мне? Я не уверена, что кто-то из нас выберется отсюда.
Это очень воодушевило Нону, но она заколебалась, прежде чем сказать это вслух. Это показалось ей невероятным счастьем. Она, Пирра, Кэм и Паламед были все вместе, и никому не приходилось беспокоиться ни о завтрашнем дне, ни о послезавтрашнем, что она могла просто выбросить все из головы – яростно выбросить из головы вообще все – и больше ничего не пытаться делать. Но ее облегчение было трудно выразить так, чтобы оно не прозвучало совершенно ужасно. Поэтому она просто сказала:
– Я буду вести себя хорошо.
– Пойдем посмотрим на остальных, – предложила Пирра. – Не возражаешь, если я снова тебя понесу?
Сапоги Пирры хрустели по блестящей черной поверхности, пока она несла Нону. В темноте высился мегагрузовик, облепленный светящимися полосами. Он был больше любого другого грузовика в жизни Ноны. Он казался высоким, как дом. Если бы кто-то подъехал на нем к школе, можно было бы выйти из окна класса и встать ему на крышу. Его собственная крыша терялась в черноте, а в ширину он был таков, что Пирра обходила его секунд двадцать. Огромная дверь была распахнута, к ней приставили пандус