– Это, – сказала Нона, – контур. Не сработает. Не задавай вопросов.
– Это все, что стоит между нами и неминуемой смертью, – ответил Пол.
Глаза Ноны заблестели. Тело дрожало. Она снова чувствовала тело как нечто находящееся рядом, над ней, но не являющееся ею. Она ощущала, что существует вне его. Это тело охватил мягкий экстаз. Оно напоминало мягкую голубую медузу в гавани, со всеми ее укусами и угрозами, а Нона, мысли Ноны стали рукой, сомкнувшейся вокруг медузы, которая слепо подрагивала между пальцами. И чем больше она ощущала себя пальцами, тем сильнее они смыкались.
Где-то в этом мерцающем пространстве, между пальцами и ладонью, она услышала голос Пирры:
– Детка, останься с нами.
И Нона осталась.
– Не говори того, что является вопросом, но не звучит как вопрос, – сказала она в конце концов, не думая, а просто отпуская свой голос на свободу, – убери это. Нам это не нужно. Если ты задашь вопросы, я захочу ответить на них. Убери, говорю.
– Ладно, – согласился Пол.
– Погоди-погоди, – сказала Пирра, но Пол уже повиновался.
Нона ощутила хлопок. Серое лопнуло и отлепилось от лобового стекла, вспыхнул бледный свет, и все стало видно.
Перед ними была вода, мегагрузовик ехал по ее поверхности. Над водой царило бесконечное ничто – нечто, что пыталось быть похожим на ночное небо или пурпурную грозу с мерцающими огнями звезд и молний, и оно тянулось над водой бесконечно. Мегагрузовик взбивал колесами грязные клочья пены, и они закрывали воду, пустоту и все остальное, пока Нона не схватилась за штурвал и не закрутила его. Приятно было позволить рукам действовать: они знали, как делать то, что не умела делать она сама. Поднялось огромное облако пены, мегагрузовик накренился, все похватались за что попало, незакрепленные вещи полетели во все стороны.
Из-за двери доносились приглушенные крики. Пол, легко двигающийся в теле Кэм, наклонился через плечо Ноны, и дворники оглушительно заскрипели, вытирая стекло.
– Это невозможно, – сказала Пирра, – нас освежуют заживо.
– Да, – согласился Пол.
Нона попыталась объяснить:
– Вода не хочет к нам прикасаться, вот и все.
Корона настойчиво говорила:
– Юдифь, вернись, останься.
Нона смутно услышала щелчок пряжки, а потом на нее упали тени. Люди встали у нее за спиной. Много людей. Нона не была уверена, что ей это нравится. Пирра втянула воздух сквозь зубы и сказала:
– Что это за херня?
– А я говорила, – сказала Кириона Гайя.
Когда мегагрузовик развернулся, серые волны обернулись чем-то совершенно иным. Из Реки вырывалась нечто – вся эта вода была Рекой, – из Реки рос высокий холодный цилиндр, несомненно каменный. Воды расступились вокруг него, волны бились в него, будто пытаясь уничтожить, но он был плотным, неумолимым и реальным, а вода и небеса стали тусклыми и ненастоящими. Нона подумала, что это похоже на картинку из книжки, и зацепилась за эту мысль, эту мысль из середины мозга. Были другие мысли, выше и ниже, но она знала, что, посмотрев на любую из них, она проиграет.
Голос капитана скрипел, как старые зубы.
– Он оставил их слишком надолго – ты оставил их слишком надолго.
– Ты тут, – сказала Нона, обнаружив, что говорить ей трудно, что ее голос тягуче звучит в ее собственных ушах, – вода и правда нас не тронет. Я боялась за корму.
Пол и Пирра отшатнулись при звуках этого голоса, отлетели по разным стенкам кабины, как будто их ударили, на педали не осталось ничьей ноги, и Ноне пришлось съехать вниз, так что она еле-еле видела сквозь лобовое стекло, что мегагрузовик еще движется.
– Автоускорение включено, – сказал механический голос, раздался приятный звон, и Нона уселась обратно.
Башня была невероятно велика. Когда мегагрузовик приблизился, она начала осознавать, насколько велика башня, такая же высокая и широкая, как любой кран или здание в городе, даже выше их родного Здания.
Нижняя часть башни была мокрой и черной от воды, а выше виднелся сухой серый камень. Из кабины она очень четко видела, докуда доставала вода. Почему-то эта башня так перепугала верхние и нижние мысли Ноны, что у нее в груди заколотилось сердце и ужасная боль отдалась в руку. Боль была кстати, потому что Нона не могла думать ни о чем, кроме боли, а чем меньше она думала, тем меньше у нее было проблем.
– Дыра, – сказала капитан, – яма в дороге, яма, яма, яма.
Корона что-то говорила и скреблась в спинку сиденья Ноны. Пирра и Пол лежали на полу. Нона знала, что скользить по поверхности воды не очень хорошо, поэтому она нашла огромную волну и направила мегагрузовик прямо в нее.
Река поглотила их. Она казалась ужасно тяжелой. Колеса вращались впустую, корпус стонал от давления, скрипел, как разбитое сердце Ноны, – и они камнем пошли на дно. В кабине потемнело, дворники согнулись и отстали от стекла, а потом течение сорвало их и унесло, а на краю лобового стекла появилась белая трещина звездочкой.
Нона снова соскользнула вниз, нащупывая ногой педаль газа, но она не могла оторвать руки от штурвала. Она устала. Ей больше не хотелось вести машину. При виде башни у нее кончились все мысли снизу и сверху, а теперь и в середине.
Она посмотрела в сторону и увидела Пола, который корчился на полу и вытряхивал кровь из правого уха Камиллы. Лицо у него было спокойное и ровное, только глаза немного косили. Пол взялся рукой за грязную педаль газа и посмотрел на нее. Спросил не умоляюще, но выжидательно:
– Ты можешь доставить нас в Девятый дом?
Где-то сзади послышался ужасный визг металла. Лобовое стекло все время темнело – вода казалась мутной и грязной, воздух сделался странно холодным, люди орали. Она слышала на заднем плане Пирру, а Корона возилась с капитаном.
– Да, – сказала Нона, – но…
– Но?
Как она могла сказать, что так устала, что в ее груди происходило что-то настолько ужасное, что если бы она закрыла глаза и расслабилась, то умерла бы прямо сейчас, наверное? Как она могла объяснить, что хочет остаться Ноной, с чувствами и мыслями Ноны, которым, может быть, сравнялось всего около шести месяцев и не так уж они были хороши, но зато принадлежали ей? Что она могла поделать с тем эгоистичным соображением, что теперь, когда Камилла и Паламед ушли – пусть даже оставив Пола, что, вероятно, было очень мило с их стороны… теперь, когда Пирра сломалась, тяжело было хотеть жить и желать жизни всем остальным, даже милой Короне? Капитан ушла, возможно, навсегда, а принцесса-труп давно умерла и привыкла к этому, так что ее вообще не стоило принимать во внимание.
Нона сглотнула. Она почти позволила своим векам сомкнуться, что означало бы конец.
– Но, возможно, нам не стоит этого делать, – ответила она, почти закрыв глаза и глядя сквозь крохотную щель между веками, как по экрану мелькают торопливые закорючки, как расширяется белая трещина, как речная вода льется туда, куда хочет, пусть даже этого не хочет сама Река.
– Если мы останемся здесь, это будет что-то вроде… плохого сна, да ведь? И, возможно, мы проснемся где-нибудь еще. Я знаю, что этого не будет, – пояснила она, – но мы не обязаны этого знать. Может быть, здесь это будет хотя бы быстро.
Пол посмотрел на нее, и его темные зрачки немного расширились.
– Нона, – сказал он, – там сзади Лапша.
Средние мысли вернулись. Нона раскрыла глаза.
– Господи, – запаниковала она, – я совсем забыла про Лапшу.
Лобовое стекло треснуло до середины. Пол налег на педаль всем весом. Нона направила грузовик домой.
31
Вода исчезла. Громко завизжали шины – Пол еле успел отпустить педаль газа, – зашуршал гравий. Колеса, которые выехали из ничего на каменистое поле, разбрасывали камень во все стороны. Лобовое стекло треснуло насквозь, грузовик подпрыгнул – один раз, – и на экран потоком хлынул красный текст. Но свет, проникавший в окна, больше не был серым и казался довольно тусклым. Неяркий желтоватый электрический свет, совсем не разгонявший тьму. Мегагрузовик загудел сам собой, и Нона услышала только этот звук, его эхо, и пронзительный вопль. Затем она осознала кое-что еще; что-то дергало ее верхние, средние и нижние мысли разом. Она чего-то хотела. Она не понимала толком чего, но по настойчивости это желание сравнимо было с желанием посетить туалет.
– Фары, – сказал кто-то, – включите.
Пол, шатаясь, поднялся и направился к задней части кабины, открыл дверь.
– Мы выровнялись, – сказала Пирра, – мы на ровном месте.
Труп принцессы тоже поднялся.
Она наклонилась над водительским сиденьем и всмотрелась вперед сквозь электрический свет. Потом вдруг поймала себя на том, что пытается что-то сказать. Пошла за Полом.
– Где мы? – спросила Пирра. – Опять в туннеле?
Нона почувствовала, как сильные, гибкие руки Пирры обвиваются вокруг нее, поднимают с водительского места, почувствовала, что вся мокрая от пота и что это ее смущает, что тепло рук Пирры кажется очень далеким. Руки Пирры были далеки. Она едва могла вспомнить, как шла, сдвигалась на сиденье, вела машину. Она была благодарна за то, что ее несут. Она почувствовала, что ее подняли, услышала многочисленные голоса:
– …забыли проверить двигатель. Столкновение, топливные элементы…
– Правильно? Вывих, а не перелом.
– Танергия, – сказал кто-то еще, – я сразу ее почувствовала. Как теплый душ.
– И давно ты была в теплом…
Раздался пронзительный лай. Лапша. Нона чувствовала себя очень слабой и была рада услышать Лапшу. С громким скрежетом отворилась раздвижная дверь.
– Раз, два – подъем!
Загрохотал металл. Нона изо всех сил попыталась выпрямиться и открыть глаза, и она увидела черноту за дверью, и услышала шипение, когда вода начала закипать на бортах, и ощутила порыв ледяного воздуха – черного, холодного, пахнущего пылью, самого черного и холодного на ее памяти.
Принцесса спустилась на платформу. Встала на гравии, подсвеченная фарами, и сказала:
– Милый дом.
Пирра с грохотом протопала на платформу. Нона подняла глаза: они стояли на дне огромной скальной шахты, где-то наверху виднелся крошечный квадратик света. Пар рвался из грузовика наверх. За мутной белой субстанцией открывался темно-синий ночной простор – это был космос. Она знала, что ей должно быть холодно, ее тело ощущало холод, но это было скорее воспоминание об ощущении, чем само ощущение.