Раздумывать было нечего — надо бежать. Видно, такая полоса началась у Ивана в жизни: знай удирай от всяких напастей.
Но как только начал он короткими шажками пятиться обратно в лес, к нему направился, властной рукой требуя задержаться, рослый человек или бес, на котором были только гладкие черные штаны в обтяжку да округлые башмаки, похожие на конские копыта. Вся грудь и даже плечи заросли у него густым черным волосом, а по голове пролегла спереди до макушки широкая, как пустошь, лысина. Однако по обе стороны ее буйно кудрявились черные заросли, в которых вполне могли прятаться бесовские рожки.
— Ты Иван-дурак, что ли? — спросил волосатый, приближаясь.
— А кто ж еще? — отвечал Иван. Тут и спрашивать-то было не о чем, если сам не полный дурень.
— Тогда почему без дела стоишь?
— На вас вот любуюсь и думаю, как бы прогнать отсюдова, кого на помощь позвать.
— Чего-чего? — удивился волосатый.
— А вот того-того. Весь мой лужок вытоптали.
— Ладно, не будем углубляться. Есть тут где-нибудь родник или чистый ручей?
— Есть, да не про вашу честь, — продолжал Иван противиться бесу. — Они у нас все освященные.
— Вот и притащи нам чистенькой родниковой, а я тебе за это рупь дам.
— Серебряный или золотой? — Иван начал вроде как торговаться, а может, и куражиться.
— Конвертируемый! — провозгласил волосатый торжественно.
— Не слыхал про такие.
— Ну так знай, темнота деревенская: это рупь — вездеход, с ним тебя везде примут — у нас, и за границей, и даже в самой Америке.
— Заграницы и Америки ваши мне ни к чему, а дома мне никакой не нужен, у меня все свое есть.
— Святая простота! — изумился и умилился волосатый. — И где ты только сохранился такой?
— А сам-то ты кто? — спросил Иван.
— Ну, скажем так: Спонсор!
Опять загадали Ивану загадку и, похоже, подтвердили то самое, о чем он подумал в самую первую минуту: нелюдь тут собралась! И чтобы уж совсем и окончательно убедиться, решил Иван все проверить своими глазами. Начал обходить волосатого Спонсора с тылу, где у него должен обнаружиться хвост. А волосатый тут же и разгадал Иванову хитрость — все лицом к контролеру поворачивается. Так и крутились, пока Тот не спросил его:
— Ты что потерял, Иван?
— Ведерко ищу, — схитрил дурак.
— Так бы и сказал сразу! Это мы в момент организуем.
Тут уж Спонсору пришлось повернуться к Ивану спиной, чтобы ведерко «организовать» в своем таборе. Но как ни старался Иван разглядеть что-либо под его штанами, никакого хвоста под ними не угадывалось. Не то бесы стали другими, не то люди.
Повелел Иван еще и кружку принести, продолжая заодно свои проверки, потом пошел к родничку, который каким-то давнишним предком был обложен камнями и вот жил до нынешних дней, струил из земли чистейшую воду. Этой чистейшей серебряной и принес Иван на полянку. Полуголый народ стал подходить к ведерку, как на церковное причастие, и кто бы ни начинал пить — не мог оторваться.
— Что это ты такое принес нам? — спрашивали Ивана. — Это вкуснее любого импортного вина, которое за валюту покупается.
— Это вино моей земли, — отвечал Иван, приосанясь и прямо на глазах умнея.
— И ты каждый день можешь пить его?
— Да хоть бы и пять раз на день.
— Спонсор! Спонсор! — закричали полуголые. — Надо купить у него этот источник… Сколько ты хотел бы получить, Иван?
Иван рассмеялся и долго не мог остановиться.
— Откуда вы такие взялись? Из геены огненной или из шара летающего?
— Мы из большого города, — отвечали ему.
— И у вас там воды нету?
— Ее много, только у нее пэдэка очень высокая. Предельно допустимая концентрация то есть.
— Ну и словечки у вас, мать честная! Давайте ведерко, я вам еще принесу. Бесплатно.
А когда принес, Спонсор для него новую работенку придумал: пошукай, говорит, дровишек для костра.
Иван удивился:
— Чего их шукать-то? Сушняк, вон, повсюду валяется. Сделай шаг — и бери.
— Вот ты и сделай шаг, Ваня, — ласково предложил Спонсор. — А я тебе еще один инвалютный рупь прибавлю.
— Ну и лоботрясы вы, как я погляжу! — покачал Иван головой. Но все-таки в лес направился, набрал там сушняку и приволок на поляну чуть ли не целый воз.
— Только глядите мне тут! — наказал Спонсору. — Лес не подожгите.
— Мы его лучше со временем вырубим, — отвечает тот весело. — Хорошие доллары получим. А ты, Ваня, сообразил бы для нас свежих грибков-ягодок. Я тебе за это и красненькую не пожалею.
— Это которую ж из них? — начал Иван повнимательнее оглядывать девиц полуголых, что снова толклись на поляне, как мошки-толкунцы перед хорошей погодой.
— Красненькая — это червонец, милый мой дуралей! Десять рублев, — пояснил Спонсор.
Ивану же стало противно слушать про рубли да червонцы и еще сообразил он, что хотят его тут в работника превратить, то есть затевают вернуть старинную кабалу. Но не на такого напали!
— Надо вам, так сами и собирайте!
Он уже повернулся к лесу, чтобы домой идти, как вдруг предстала перед ним дева. Русалка не русалка, чертовка не чертовка, но такая вся, как если бы русалку и чертовку и ангелицу небесную в одном теле совместить и выставить. Иван почувствовал, как его начинает пробирать непонятная скрытая дрожь и вроде бы жарко становится, а сам глазами обалдевшими все по голым ее плечам да по груди невозбранно шастает. И хорошо ему, и непонятно, и домой уже не тянет.
— А если я с тобой по грибы, по ягоды пойду — согласишься? — спрашивает дева и улыбается так, что сразу видно: ответ знает.
Иван тоже знает его, и рот у него приоткрывается, чтобы сказать что-нибудь, но язык словно прирос к небу, и голоса тоже нету. Прямо беда с этими женщинами: какая ни встретится — тут же колдовство начинается.
— Ну так что, Ваня, пойдешь со мной? — повторяет дева вопрос.
— Эх, мать честная! — прорезался наконец у Ивана голос. — Где наша не пропадала! Пошли-потопали!
— Далеко ль идти нам? — спрашивает дева.
— Да вот тут, за кустики.
— За кустики — это правильное направление…
Иван уже осмелел и крепко ухватил деву за руку, а потом и на руки ее легко вскинул, сам себя не узнавая. Ломит прямо через кустарник — только ветки трещат. Промахал и сквозь малинник, сплошь усыпанный спелыми ягодами.
— Куда это ты прешь, Ваня? — спрашивает дева. — Вон они, ягоды
— На травушку-муравушку, — отвечает Иван.
— А ты, я вижу, не такой уж дурак, — смеется дева заманчиво.
— Да уж какой есть…
То ли он сам в одночасье поумнел, то ли дева добавила ему сообразительности, но вышло так, что оба они напрочь забыли про грибы и про ягоды и занялись совсем другим, еще более сладким делом, которое дуракам разве что в предутренних снах видится. И так это было завлекательно, так обоим понравилось, что и сами себя они вроде как забыли, не говоря уже о тех людях и о самом Спонсоре, что на полянке толклись. Для Ивана не осталось в жизни ничего стоющего, кроме этого чуда в образе женщины, она же все никак не могла поверить, что оказалась у Ивана первой, и это было для нее вроде как лестно. Все у них пошло на полную откровенность, и все Иван про себя рассказал, ничего не утаил, даже и про русалок и про Серебряную женщину. Подружка его, хотя и уклонялась вначале, не хотела про себя рассказывать, потом все же решилась:
— Ну, если тебе так хочется, скажу: я — обыкновенная интердевочка.
Иван оглядел ее с ног до головы, ничего не оставляя незамеченным, и сделал вывод вполне логичный, как сказала бы Серебряная женщина:
— Какая же ты девочка? Вон какая вся взрослая!
Дева расхохоталась.
— Ты не слыхал, что такое интердевочка? Ну а что такое валютная проститутка — сечешь?
— Откуда мне знать про вас?
— Во чумак! А что такое потаскушка, давалка… ну просто блядь, говоря по-русски?
— Не смей так говорить про себя! — прикрикнул тогда Иван. — Ты — царевна!
Заморгала дева своими ненормально длинными ресницами, глаза ее чистой влагой наполнились.
— Ваня, — просит умоляюще. — Скажи еще раз.
— Я ничего по два раза не повторяю.
Дева протерла глаза кулачком и спрашивает:
— А как насчет того, чем мы тут на траве занимались?
— Ето-то, понятно, можно…
Словом, когда кинулась Иванова царевна вместе с ним на полянку вытоптанную, там уже никого не застали. Валялись на траве только пустые бутылки, банки, обертки да всякий другой послечеловеческий мусор.
— Забыли меня… бросили, — захныкала бедная девушка.
— Да не жалей ты о них! — стал утешать ее Иван. — Пойдем ко мне — и живи сколько хочешь.
— В деревню, что ли?
— А куда ж еще?
— Дурачок! Я же с иностранцами, за деньги работаю.
Иван достал из своих синих в полоску посконных штанов два заработанных у Спонсора рубля.
— Вот они! Курвертимые!
Дева то плачет, то хохочет, то головой мотает от горя и безутешности. И начинает уже поёживаться, поскольку в лесу к вечеру прохладно становится, и в такой, как у нее, одежонке явно неуютно бывает.
— Деваться некуда, — согласилась, — пойдем к тебе. Найдешь ты для меня какую-нибудь запасную рубаху?
— Да хоть десять! Бабкин сундук еще с прошлой жизни стоит и ни разу не открывался. Там все есть. Даже приданое найдется.
— Если так долго стоит, там уже все сгнило.
— Бабкино не гниет, оно все льняное, хорошее. А если что, так соткем и сошьем новое.
— Ты и это умеешь?
— А кто же за меня все делает?
Пришли в деревню. Избы выстроились в рядок, но все слепые, с заколоченными окнами, а в печных трубах галки поселились. Завидев так много людей — вдвое больше, чем всегда! — они стали взлетать, загалдели, закричали и половину неба сплошным черным крылом закрыли.
— Кыш, проклятые! — схватил Иван камень с дороги и запустил в стаю.
Черное крыло удалилось за деревню с шумом и гамом.
А впереди Иванова изба празднично засветилась своими чистыми окнами, уже начинавшими розоветь от закатного солнышка. Резное крылечко еще издали позвало хозяина и гостью, на крыше золотой петушок повертел головой и проскрипел что-то радостное. И сразу дымок из трубы пошел — это Иванова печка сама собой затопилась, чтобы для хозяина ужин поспел.