мнение об обществе “Граммофон”. Как же легко было расхохотаться средь этой величавой серьезности. Никто не шевелился и не произносил ни звука. Когда мистер Ройкрофт перешел к оркестровой пьесе, Нора заметила, что Бетти Роджерс, которая много лет преподавала в протестантской школе, принялась дирижировать сначала одной, а потом и обеими руками. Нора подумала, что хорошо бы уйти, но вместо этого закрыла глаза. Однако в голове роились мысли о работе, о событиях прошлого, треволнения о будущем. В перерыве она осознала, что вообще не слушала музыку.
В баре Филлис сказала:
— Обещаю, вторая часть будет лучше, а эта старая Бетти Роджерс только и знает, что манерничать перед мистером Ройкрофтом. Переключилась бы лучше на каноника Кехо, хотя это тоже не вариант. Но он, по крайней мере, любит сопрано.
— А Бетти — сопрано?
— Нет, она вообще не умеет петь.
— И всегда дирижирует?
— Когда думает, что Мейтленд Ройкрофт смотрит.
Вторая половина концерта была посвящена виолончельной музыке, и все вещи были неторопливы, печальны и красивы. Раньше Нора не слышала ни одной, хотя композиторов знала. Несколько раз она открывала глаза и обнаруживала, что все внимательно слушают. Она оглядела собравшихся мужчин — самого мистера Ройкрофта, каноника Кехо, доктора Редфорда, Томаса П. Нолана, и все они показались ей грустными и удивительно беззащитными.
Бетти Роджерс заговорила первой, когда музыка стихла.
— Казальс[49] был, конечно, лучшим — правда, мистер Ройкрофт?
— В отношении Баха — возможно, — ответил тот.
— А муж считает, что Казальс слишком резок, — я права, дорогой? — осведомилась миссис Редфорд.
— Дело, может быть, в записи, но в сонатах Бетховена он пренебрегает красотой и стремится к чему-то другому.
— Что скажет наша новенькая? — спросил каноник Кехо.
— Мне все понравилось, — ответила Нора. — От начала и до конца.
Ведомые каноником Кехо, они неспешно вышли в холл.
— Видите ли, Бетховена в исполнении Казальса записывали с живого концерта, и запись, по-моему, не очень удачная, — громко заметил доктор Редфорд.
— Зато есть эффект присутствия, — возразил мистер Ройкрофт. — Думаю, это все компенсирует.
— Полностью с вами согласен, — сказал Томас П. Нолан. — Правда, будто присутствуешь при исполнении?
В поисках одобрения он оглядел всех.
Только тут Нора увидела Джима, который выпивал с человеком из “Фианна Файл”. Не скрывая веселья, они прислушивались к разговору о виолончелистах. Тут Джим заметил Нору, и выражение его лица переменилось. Она не знала, как быть. Очевидно, что она была на собрании общества “Граммофон” — организации, которую Морис и Джим выбрали в качестве объекта насмешек. Она повернулась к Филлис и спросила, понравился ли ей вечер.
— Я предпочитаю пение, — ответила Филлис, — но это исключительно личные предпочтения, а на следующей неделе будет каноник Кехо и мы наслушаемся вдоволь.
Нора держалась поближе к Филлис, надеясь избежать Джима, который всецело сосредоточился на собеседнике.
— Но у нас демократия, — сказала Филлис. — Все делается по очереди. И все же странно, какая музыка нравится некоторым.
Когда Нора поведала о собрании “Граммофона” Лори О’Киф, та с улыбкой покачала головой:
— Мне кто-то рассказывал, что там есть женщина, которая размахивает руками — якобы дирижирует.
— Можно закрыть глаза, — сказала Нора.
— Я бы ей шею свернула. Воображать себя дирижером, не зная дела!
— По крайней мере, музыка была хорошая, — ответила Нора.
В очередной визит Джима и Маргарет Нора ждала, что они спросят, чем она занималась в обществе “Граммофон”; она не знала, поделился ли Донал об этом с Маргарет — сын выкладывал тетушке все новости, способные ее заинтересовать. Но Джим и Маргарет не сказали ни слова. Они говорили о городе, мальчиках, спрашивали, как поживает в Дублине Айна, а когда вошла Фиона, обсудили преимущества школ больших по сравнению со школами поменьше, плюсы бесплатного обучения. Несколько раз, поймав на себе взгляд Джима, Нора заподозрила, что он думает о том, как застукал ее в холле гостиницы. Но Джим промолчал.
В следующий четверг она встретилась с Филлис, чтобы выпить в баре до заседания “Граммофона”.
— Не знаю, что и сказать о канонике, — призналась Филлис. — Он говорит о сопрано, как будто знает всех их лично.
В зале уже собралось большинство членов. Каноник раздал список отобранных им записей.
— Мы начнем с двух Марий — Марии Канильи, которую я считаю лучшей исполнительницей Верди, и Марии Каллас, которая еще лучше, если можно быть лучше лучшей. А после этого будут Джоан с Элизабет и Роза с Ритой[50]. Нам предстоит пиршество.
Однажды, зайдя в магазин электротоваров Клоука на Рафтер-стрит за новым утюгом, Нора заметила стереопроигрыватель, цена на который была снижена.
— В нем что, какие-то неполадки? — спросила она у продавщицы.
— Нет, — ответила та, — с ним все в порядке, но поступила новая модель. Но на эту никто не жаловался. Это демонстрационный аппарат, так что я запросто включу, можете послушать.
Нора посмотрела на улицу, нет ли кого из знакомых, и сказала, что да, она не против.
— Я все приготовлю, а вы пока посмотрите пластинки и выберите что-нибудь, — предложила продавщица. — Динамики надо развести подальше или поставить на равном расстоянии от вертушки.
Нора просмотрела пластинки, прикидывая, что лучше передает звук — пение или оркестровая музыка. В конце концов она выбрала сборник “Ваша любимая музыка” и протянула его продавщице.
— Поставить что-нибудь конкретное?
— Нет, если можно, лучше прослушаю подряд.
Нора встала в тени, чтобы ее не было видно с улицы. Звучал фрагмент из концерта для фортепиано Грига, и ей, хотя звук не прибавили, казалось, что пианист находится в магазине. Она отчетливо различала каждую ноту, но мало того — ощущала энергию, словно музыкант находился прямо здесь.
Ей снова повысили пенсию, тоже задним числом. Предыдущие пенсионные чеки она тоже еще не потратила. Но если она купит эту штуковину, то Джим с Маргарет, Уна и даже Фиона сочтут, что она сорит деньгами. Нора прикинула, нельзя ли поставить проигрыватель в спальне, подальше от глаз домочадцев, но тогда от него будет мало толку.
Первая дорожка завершилась, и Нора хотела сказать продавщице, что должна подумать. Но тут начался следующий музыкальный отрывок — “Гимн Луне” из “Русалки” Дворжака. Когда-то давно она слышала “Юморески” Дворжака в сольной версии для виолончели. Сейчас звучало сопрано. Каноник Кехо узнал бы солистку, но ей имя певицы ни о чем не говорило. Голос исправно повышался с музыкой, пока не перекрывал ее. Нору наполнила грусть от того, что она прожила целую жизнь, а этого не слыхала. Но она все еще не решалась купить проигрыватель. Будет слишком много возни, подумалось ей, — сначала переносить его в машину, а потом ставить в дальней комнате низкий столик, настраивать. Она не знала, к кому обратиться за помощью, чтобы не показаться расточительной. Когда запись кончилась, она кивком уведомила продавщицу, что этого достаточно.
— Мне нужно подумать, — сказала она и улыбнулась.
Однажды вечером, несколько недель спустя, она приехала на собрание “Граммофона” рано и оказалась в зале наедине с доктором Редфордом и его женой. Давным-давно доктор одолжил Морису книгу — она понятия не имела какую, но Морис ее куда-то засунул. Они обыскали весь дом, но тщетно. Спросив о книге несколько раз, доктор Редфорд приехал к ним спозаранку в субботу и заявил, что ему нужно свериться с книгой, он что-то пишет. Морис еще был в пижаме, а Нора — в халате. Доктор Редфорд грозно маячил в прихожей. Он сказал, что не уйдет, пока книга не найдется. Нора вспомнила его надменный и пренебрежительный тон, когда она предложила ему чаю. Морис в передней комнате перерывал книжные полки, он пригласил доктора Редфорда присоединиться. Затем Морис принялся за большой шкаф в дальней комнате, где хранил свои бумаги. Когда доктору Редфорду стало ясно, что книги не найти, он удалился. Морис проводил его до порога, закрыл за ним дверь и целый день пребывал в задумчивости.
— Много у вас работы? — спросила Нора доктора Редфорда.
— Ох, да приемная с утра заполняется и после весь день забита, — ответила миссис Редфорд.
Норе было любопытно, спросит ли доктор Редфорд о книге — вдруг нашлась. Не мог же он забыть тот давний субботний эпизод.
Когда собрание завершилось, миссис Редфорд отвела Нору в сторонку поговорить с глазу на глаз.
— Мы заметили, как вам нравится музыка, — сказала она. — И вы ни звука не издаете, пока играет пластинка. Мы будем рады, если вы как-нибудь заглянете в Риверсайд-хаус. По вечерам мы часто слушаем музыку.
— Не уверена, что смогу, — ответила Нора. — Я стараюсь не оставлять мальчиков одних.
— Ну, тогда дайте нам знать.
Миссис Редфорд позвонила Норе на работу, спросила, не сможет ли та выбраться на следующей неделе. Ее устроит любой вечер. Нора крайне удивилась, поймав себя на том, что договаривается на понедельник к восьми. В четверг же на собрании “Граммофона” чета Редфорд села рядом с Норой, и в паузах между записями миссис Редфорд толкала ее в бок и делилась мнением о музыке. На выходе с ней заговорил доктор Редфорд:
— Давайте решим, что будем слушать в понедельник из вашего любимого, — а может быть, мы поставим вам и что-нибудь новое.
Нора рассказала об этом Филлис, и та посоветовала все отменить.
— Это жуткие зануды. Он верный сын Тринитиколледжа и Ирландской церкви. Странно, что у него вообще есть пациенты.
— Зачем они меня пригласили?
— Им нравится пускать пыль в глаза.
— Но мне-то зачем пускать?