Нора Вебстер — страница 46 из 55

Они зашли в кофейню “Уайт”, но по-прежнему не разговаривали. Донал заявил, что ничего не хочет. Нора медленно пила кофе, не зная, что делать. Если заговорит как ни в чем не бывало, то оскорбит его чувства. Если проявит сострадание, только усугубит дело — все равно придется возвращаться в школу. Молчать было проще, по крайней мере — пока.

Она снова спросила, не хочется ли ему чего, а он помотал головой, но пошел за ней во фруктовую лавку на Мэйн-стрит и согласился на апельсины и яблоки, а когда она расплатилась, сказал, что ему нужны концентрированный апельсиновый сок и запасная зубная паста. Было еще только три часа. Ее подмывало предложить ему вернуться в школу, забрать одежду и книги, никому ничего не объяснять, просто уехать домой и забыть о колледже Святого Петра.

Она спросила, не проголодался ли он, и Донал кивнул:

— Я н-не могу там есть.

Пока они шли к отелю “Талбот”, она передумала: не станет подсовывать ему легкий выход из положения, потому что возвращение домой и в прежнюю школу окажется поражением, и ничем другим. Даже предложить испытательный срок — еще неделю, или месяц, или до Рождества, — и то будет слишком. Они поедят в отеле сэндвичей, и если он хочет молчать, то пусть молчит, но теперь ее цель — вернуть его в колледж Святого Петра до пяти часов. Возможно, в дальнейшем, если ситуация не улучшится, она снова подумает, не забрать ли его домой, но не следует внушать ему мысль, что такое возможно. Он скорее привыкнет к новой обстановке, если поймет, что обратного пути нет. Нора почти рассердилась на сына за молчание — за то, что не рассказывает о своей новой жизни, о трудностях и проблемах.

Они ждали, когда принесут заказ, и Норе отчаянно хотелось нарушить тишину, но она сдержалась. Наконец сэндвичи прибыли, и они съели их все в том же молчании. Донал едва кивнул в ответ на вопрос, хочет ли он еще. Она видела, что ему плохо от осознания, что его прежняя домашняя жизнь разрушена и ее не вернуть, но в его поведении сквозила грубость, даже агрессия. Возможно, он изо всех сил старался не расплакаться и не попроситься домой. Возможно, понимал, что ей нечем ответить на потоки жалоб или рассказ о его чувствах.

Внезапно Нора кое-что придумала.

— А знаешь, я буду приезжать каждую субботу. И даже если нас не отпустят в город, мы с тобой просто посидим в машине или в вестибюле. И я буду привозить на всю неделю все, что тебе нужно. В воскресенье посещения тоже разрешены, и Маргарет рвется навещать тебя. Так что субботы и воскресенья. И я уверена, что иногда тебя будут отпускать домой. Так, неделя за неделей, ты и не заметишь, как наступят рождественские каникулы, а тогда будешь каждый день ходить к Маргарет в темную комнату.

Донал посмотрел на нее серьезно и кивнул. Несколько секунд будто обдумывал ее слова. И кивнул снова. До Норы дошло: мальчик попросту выжидал, пытался выяснить, что у нее на уме, а теперь убедился, что она приехала не затем, чтобы предложить ему — поехали, дескать, домой. Теперь все ясно — он останется в колледже Святого Петра. Донал остро глянул на нее, словно убеждаясь, что она не даст ему поблажки и не добавит, что все предложенное — это только один вариант, а можно обсудить и другие. Нора постаралась говорить сочувственно, но в то же время твердо, чтобы у него не осталось сомнений: ему придется вернуться в колледж и не унывать.

Она пошла в туалет, а когда возвратилась, обнаружила едва заметную перемену. Донал выглядел не таким убитым и мрачным.

— Знаешь, о чем хочу попросить тебя? Пиши мне, скажем, раз в неделю, а то и фотографии присылай. И если я могу чем-то помочь — скажи. И если дела пойдут лучше — тоже дай знать, чтобы я не так волновалась. Договорились?

Признание в том, что она тревожится, будто еще сильнее насторожило Донала. И Нора вдруг подумала, что за последние годы он размышлял о ней больше, чем она о нем. Так ли это? Она осознала, что ее переживания задевали сына, осознала и другое: его чувства сейчас куда важнее любых ее треволнений. И важнее всего — пообещать ему и заставить поверить, что она выполнит обещанное.

В машине Нора заговорила снова:

— Каждую субботу, без исключений. И пиши, что тебе привезти из еды. Или что-то другое.

Он кивнул и отвернулся. Нора видела, что он едва сдерживает слезы, и решила, что ему будет проще, если она замолчит, заведет двигатель и поедет в колледж. Если он захочет остановиться, то она остановится. Четверть часа у них в запасе есть. Но он так и молчал, пока она не припарковалась у школы.

Глава семнадцатая

Конор спросил, можно ли взять на Рождество фотоаппарат, и Нора поняла, что он рылся в журналах Донала. Она побеседовала с Конором, разъяснила, как важно положить журналы в точности туда, откуда он их взял. Конор изменился после отъезда Донала. Ложился, когда говорили, приносил из сарая уголь, не дожидаясь, когда попросят. Если приходили Джим и Маргарет, он сидел в дальней комнате и слушал, о чем беседуют в соседней комнате взрослые, но, в отличие от Донала, к ним не заходил никогда. Он часто навещал Уну, которая готовила ему банановые сэндвичи.

Учился он лучше прочих, но собой не был доволен. По вечерам Конор просил Фиону позаниматься с ним ирландской грамматикой, и дочь после рассказывала Норе, что они попросту повторяют то, что он и так прекрасно знает. Конор слышал все и не забывал ничего, и Норе приходилось следить за языком. Он беспокоился по любому поводу. Если машина не заводилась сразу, он волновался, не придется ли покупать новую. Когда отправлялись на вокзал встречать Айну, Конор мерил шагами перрон, опасаясь, что поезд не придет или придет, но Айна на него опоздала. Он знал расписание лекций Айны и ее мнение о профессорах — точно так же, как выведал у Фионы, куда она ходит с Полом Уитни. О Гибни он тоже знал все, как и об их работниках, особенно о Мике Синнотте, который подошел к нему на матче по хёрлингу и спросил, не юный ли он Вебстер, а после сказал, что его мать — великая женщина. Нора подшучивала над сыном, говоря, что дела семейные заботят его сильнее, чем ее саму, и он знает про окружающих больше, чем, опять же, сами они о себе знают.

Что касалось Донала, то Нора, бывая в колледже Святого Петра, молча радовалась, насколько лучше он выглядит. О школьных делах, учителях и священниках он рассказывал куда больше, чем прежде о Христианских Братьях. Испытывая колоссальное облегчение от того, что Донал освоился в школе, она даже не огорчилась, узнав, что с Маргарет он делился новостями еще щедрее. Она завела за правило понимающе кивать, когда Маргарет упоминала те или иные подробности жизни Донала, не известные Норе. Она не знала, поступал ли так Донал нарочно или это Маргарет по воскресеньям выпытывала каждую мелочь, вызнавала его мнение обо всем подряд.

На рождественских каникулах Нора поняла, что не знает, как контролировать отношения между Доналом и Конором. Конора тянуло к фотоаппарату, отвадить его было невозможно, но Донал отказывался делиться познаниями, а то и вовсе игнорировал брата. Конор нуждался в похвалах окружающих сильнее, чем Донал, которого зачастую заботило лишь собственное мнение. Он отказывался поощрять Конора хоть как-то, и тот всячески изворачивался. Однажды в субботу Нора взяла Конора с собой в колледж Святого Петра.

— Донал, а я хочу на Рождество фотоаппарат, — заявил Конор.

— Какой? — Донал сидел на переднем пассажирском сиденье, развернувшись к брату.

— Не знаю.

— Я продам тебе свой. Я п-подумывал его сменить.

— А в нем что-то сломалось?

— Нет, он в п-порядке, — ответил Донал. — Н-но я хочу другой, п-получше.

Нора подумала, что надо вмешаться и сказать либо Доналу, что и Конор хочет камеру новой марки, либо Конору, что Доналу нужна другая, так как он все глубже знакомится с фотоделом, но нынешняя отлично подойдет для начинающего.

— За почем? — спросил Конор.

— Т-тебе за д-два фунта.

— Мам?

— Я думаю, что на самом деле он хочет продать за фунт десять, но если в первый год что-нибудь сломается, то деньги вернет.

— Н-ничего не сломается, — сказал Донал.

— А если куплю, покажешь, как печатать фотографии? — спросил Конор.

— Я п-покажу, как их делать, в темной к-комнате у тети М-маргарет. Я т-там уйме вещей н-научился.

— Когда покажешь?

— Когда п-приеду на Рождество.

Нора знала, что теперь Конор будет дни напролет переваривать эту беседу.

* * *

Наступили рождественские каникулы, и Фиона уехала в Дублин погостить у Айны в ее съемной квартире на Рэглан-стрит. Донал каждый день водил Конора к Маргарет. Поэтому Нора, готовя дом к Рождеству, большую часть времени оставалась одна. Можно было спокойно слушать пластинки и никому не мешать. Трио “Эрцгерцог” она по-прежнему хранила как нечто особенное и ставила не каждый день, но, когда ее донимали на службе, она вспоминала эту музыку и обещала себе включить ее сразу, едва переступит порог. Она слушала ее вдумчиво и, в отличие от других пластинок, никогда не заводила в качестве фона, пока бывала занята в кухне.

Она не говорила никому — потому что это было слишком странно — о значении, которое приобрела для нее эта музыка. По сути, это была воображаемая жизнь, протекающая в каком-то ином месте. Каждый день Нора погружалась в фантазии: в детстве осваивала виолончель, разглядывала свой портрет, на котором она, как та молодая женщина на конверте, искрила энергией и талантом, была хозяйкой своего мира, а стоящие рядом мужчины зависели от нее, подстраиваясь под ее более глубокую, более мрачную игру. Она чуть не морщилась от мысли о трудовых утрах у Гибни с тамошними цифрами, квитанциями и счетами, от мысли о том, как изо дня в день она идет через весь город, как потом возвращается, и до чего убоги ее чаяния, и как они далеки от студий звукозаписи, концертных площадок, известности, одухотворенной властности игры этой молодой женщины. И спрашивала себя, у нее ли одной нет ничего, кроме скуки жизни реальной и блеска жизни воображаемой.