– Ну как же! О том, кто вы есть!
– А если щенок родится в конюшне, то он лошадь, по-вашему выходит? Важно же, что он пёс, правильно?
– Верно! Видите, вы и сами всё понимаете!
– Нет.
– Ну как же нет, если да. Вы же русский человек, и неважно, где вы родились.
– Блядь, ну да. Отец у меня хохол, мама – бульбашка, так какой я, если не русский? А нет, погодите, мама-то у меня из Бобруйска, отчасти я, может быть, даже и еврей, то есть точно русский тогда выходит!
Помолчали… Слышно было, как зам думает.
– Ну, в конце концов! Вы же гражданин Российской федерации!
– Нет.
– Как нет?
– Никак нет. Возмутительный факт, правда? И присяга у меня Советскому Союзу, предвосхищая ваш следующий вопрос. Да что у вас с глазами? У нас пол-экипажа таких. Мы вон даже с Овечкиным давеча в ЛДПР вступить пытались, чтоб с флота нас не выгнали, и то не удалось. Но это из-за Овечкина, я думаю, невезучий он. Помолчали…
Было слышно, как зам паникует.
– Александр Борисович! Мне сейчас в штаб срочно нужно. Простите, но я вынужден прервать нашу беседу!
– Нет, давайте на паузу поставим. Я вас ждать буду. Вы со штаба вернётесь, а я – тут как тут!
В тот день зам из штаба так и не вернулся: завалили, видимо, работой. Ближе к закату (условному, конечно, а не к трём ночи) из штаба притопал командир.
– Позови-ка мне, Эдуард, этого вашего светоча мысли, этот пытливый ум маслопупой боевой части.
– Кого это, тащ командир? Так-то и я под описание подхожу.
– Поумничай, и ты пизды получишь.
– А, так вам Борисыча позвать?
– Почему повязка дежурного грязная?
– Да я звоню же уже, тащ командир, звоню! Бори-сыч! Тебя командир в центральный! Срочно, Борисыч, беги прямо, дружище, а то меня с дежурства по кораблю сейчас снимут!
– Борисыч. Сядь-ка вот сюда, дружок. Как дела у тебя?
– Да как. Ну нормально, в общем.
– Жена?
– Ага.
– Сын?
– Вполне.
– Собака?
– Да.
– Так какого хуя?
– Какого хуя что?
– Вообще.
– Ай ну, потому что.
– Ну это понятно. Слушай, что хотел-то. Зама тут нашего в штабе встретил. Крайнего. Жаловаться на тебя изволили. Мол, издеваешься над ним.
– Я?
– Да не пучь глаза, херувим. Ты. По какой теме хоть праздник?
– Да по темам его занятий, что он командирам групп выдал на новый период обучения.
– А ты тут причём?
– Ну я же командир группы!
– Так группы-то у тебя нет.
– А зам откуда это знает?
– Справедливо. И что там в темах этих?
– Слушайте, да всё как и было, только слово КПСС вычеркнуто. Ну это ладно, прошу его объяснить мне, что такое патриотизм.
– А он?
– Про любовь к родине мне втирает.
– К чьей родине? К твоей или его?
– Ну так вот это я и пытаюсь выяснить!
– Про готовность живот свой положить на поле боя не пел тебе ещё?
– Нет, сбежал в штаб, видно, на консультацию.
– Ну ты это, держи меня в курсе событий, только смотри там, палку не перегни, а то сбежит и пришлют какого-нибудь долбоёба.
– В смысле? Ещё одного?
– Нет, в смысле, другого, непривычного. Всё, вольно, разойдись.
На следующий день зама на корабле не было, и на следующий за следующим тоже не было, но Борисыча так просто было не взять. Человек, за плечами которого не одна автономка, умеет ждать.
– Това-а-а-арищ капитан второго ранга! – раскинув руки, отлично симулировал радость Борисыч у каюты зама. – Заждался вас уже, все глаза просмотрел в горизонт!
– Да? Надо же. А что, у вас дело ко мне?
– Ну как же не дело, что вы меня прямо равнодушием своим так раните! Мы же с вами ещё беседу нашу не закончили на тему патриотизма.
– Припоминаю, как же! Ну мне сейчас некогда, давайте позже…
– Да я не помешаю, я с краюшку, – Борисыч нежно, но настойчиво просунулся за замом в каюту. – Я не задержу надолго, ну что вы – опытный, так сказать, специалист по борьбе с личным составом – на такой пустяшный вопрос мне разъяснений не дадите?
– Нет, я-то могу!
– Ну так давайте, а то у меня тоже, знаете, дела есть: стержни с ураном сами себя спиртом не протрут!
Борисыч стержни-то эти и не протирал ни разу: для этого была группа спецтрюмных, а вся матчасть Бори-сыча состояла из журнала (за который, впрочем, отвечал командир дивизиона движения) и шариковой ручки.
– Хорошо. Да. Ладно, пусть – покончим с этим!
– Вы как будто меня на дуэль сейчас вызвали. Аж мурашки по шкуре.
– На чём мы там остановились?
– На том же, на чём и начали – что же такое этот самый ваш патриотизм?
– Ну это же просто, ну!
– Наверняка.
– Вы же классику читаете, да?
– Да, но давайте не будем, а то я, знаете, боюсь, что классики-то как раз категорически против этого вот самого патриотизма.
– Ну как же, а вот «Как закалялась сталь»?
– Нет, ну давайте уж про классику, раз начали, в мировом, так сказать, масштабе. Чехова, например.
– Да что Чехова – он же гуманист!
– Ну да… какой тут патриотизм при гуманизме? В жопу гуманизм! Давайте что-нибудь про войну, убийство и кровищу!
– Давайте. Что там у нас? А-а-а-а, так, ну вот «Войну и мир» возьмём…
– Зачем?
– Ну там же как родину защищать надо от врагов? Как родина важнее всего, её интересы!
– Где? Там, помнится мне, что ямочка на подбородке французика помешала герою его зарубить в бою. Ямочка на подбородке, согласно Толстому, бьёт родину в миг. Давайте, может, Булгакова?
– Да! Конечно! Давайте Булгакова!
– Что мы из него дадим?
– Ну вот что?
– Ну вот «Белую гвардию» давайте. Ну не морщитесь, я понимаю, но тем не менее.
– Хорошо, вот «Белую гвардию» вы читали?
– А как же, а вы?
– А что я?
– А вы читали?
– Конечно!
– Странно тогда, что вы согласились взять её для примера – там же, на поле боя Бог говорит, что для него все павшие равны и нет для него правых и виноватых…
– Слушайте, перестаньте надо мной издеваться! Вы всё прекрасно понимаете, бля! Патриотизм, бля, это труд упорный на благо, бля, родины! Родина сказала, бля, вперёд, и мы – вперёд! Мы, на хуй, в землю зубами, окопы рыть, ногтями, бля, сука, в бой и все как один умрём за это! Мы, бля, надо – в поля, надо – на сенокос, надо – руками кишки заправлять будем, надо угля – бросаем, бля, всё и даём угля! Надо, сука, голодать, так мы сухарь в зубы – и на врага!!! И чтоб ни пяди, на, родной земли, до последнего патрона! А потом, бля, в штыки! Ленточки в зубы, бля, и вперёд! Когтями в землю! Сука! Космос, сука? Даёшь, блядь! Океаны покорить – подать сюда океаны! Готовы, на хуй! Льды? Хули нам льды, бля! Мы же готовы! Мы же патриоты! Мы, если надо – терпим, бля!
Зубы, бля, стиснем и сквозь метель, пурге назло, в снегу по горло! Да хоть в говне, бля! Да мы, за наше Отечество! Всех! В труху! На благо трудового народа, бля! За родину! Будьте готовы! А мы что? Мы, бля, всегда готовы – нам только направление показать, и мы там! Лишь бы не было войны! Берёзки чтоб наши в полях и стога сена, на хуй! Луга заливные! Кони, сука, скачут в рассвет пастись, а мы спиной ко всему этому – нам не до красот! Мы – на рубежах! Что бабы, наши, сука, дети! Дети! Бля, что непонятного?
– А после вот всей этой прелести, которую вы вот сейчас описали, кто останется-то?
– Где?
– В родине. Вот все патриоты сгинут в шахтах, в боях, хуй с ним, в космосе, а в родине-то кто тогда останется? Приспособленцы и замполиты, получается? Да и какой у нас сейчас враг? Нет врага-то.
– Как нет, а Америка!
– Так друзья наши до гроба, презик наш так говорит.
– Сегодня – друзья, а завтра – нож в спину вставят!
– Кому?
– Нам!
– На хуя?
– Да мне откуда знать!!! Александр Борисович! Да вы надо мной издеваетесь ведь!
– Да отчего же издеваюсь? Я же просто понять хочу.
– Что? Что вы хотите понять?
– Что такое патриотизм в нашем конкретном случае.
– А-а-а-а-а-а!!!
И зам, схватив в охапку шинель с шапкой, выбежал вон с корабля.
Вечерело. А ночью с неожиданной проверкой нагрянул командир и прям с ходу накрыл нас с Борисычем курящими на мостике (запрещено в базе), с чашками кофе (разрешено) и после сауны (запрещено в базе после одного случая, когда в другой дивизии сауну спалили). Верхний вахтенный, сука, проспал.
– Ага. Попались голубки!
– Здравия желаем, тащ командир! Так точно! Попались – нелепо отрицать!
– Ну всё, оторвусь сейчас на вас по полной!
– Так точно! А можно докурим хоть, а, тащ командир? Ну, чтоб так сказать, перед справедливой карой и не за две тяжки хоть!
– Ну докуривайте, ладно. Что тут у вас – кофе? У кого чашка чище? Дай хлебнуть. Борисыч, что там зам весь трясётся, когда про тебя рассказывает?
– Не могу знать, тащ командир! Считаю, что из-за своей низкой профессиональной пригодности!
– Умный ты сильно, да?
– Ну не то, чтоб прямо, но и не дурак же, согласитесь?
– А вот и проверим. Послезавтра собрание по поводу начала нового периода обучения – сделаешь офицерам доклад на тему патриотизма. И я заодно послушаю – мне тоже интересно. Ну, докурили? Пошли журналы проверять и вахту.
На собрании офицеров в белых рубашках было двое: зам и Борисыч, но Борисыч был красивше, потому что подстригся, надел новенькие погоны и даже причесал усы. Заслушали доклады, доложили планы, взяли обязательства, торжественно пообещали, попрели (в смысле, провели прения).
– А теперь, – объявил командир, – заслушаем доклад Александра Борисыча на тему «Патриотизм», да на этом и закончим. Александр Борисыч, к барьеру!
– Товарищ командир! Товарищи офицеры! – начал Борисыч. – Позвольте мне в стихах?
– Просим! Просим! – захлопали все в ладоши.
Борисыч откашлялся. Достал из нагрудного кармана листок (тот самый – мелко исписанный с другой, ранее чистой, стороны), долго его расправлял и покашливал, прочищая горло.
– Итак. Стихи.