Доктор выспался ближе к вечеру, но ещё сильно засветло. Сел, потёр глаза, посмотрел вокруг.
– Ну когда домой-то уже, а? Сколько можно уже тут сидеть? Что вы за люди? Сидели бы и сидели сиднем и ничего не делали бы, нет бы на диване перед теликом полежать или с книжкой. Пришли ваши грибы, нет? Товарищ командир, я категорически предлагаю!
– Бухтит уже, тащ командир, – заметил старпом, – проспался.
– Но ещё какие-то нежные нотки слышны в голосе, да? Значит пьян. Ну всё – выдвигаемся!
По дороге все собирали грибы, а доктор нашёл у себя бутылку пива, но никому не дал – потому, как только литр и самому мало. Набрали и доктору ведро грибов, молча поставили ему в прихожей, когда домой его заносили, – он от усталости и не заметил.
– Вахлаки! – ругался доктор в понедельник на весь центральный пост, – Ну вот кто так поступает! Что за подставы такие? Я семь лет жену убеждал, что грибов не собираю потому, как не умею, а теперь что? Семь лет трудов насмарку! Какой ты у меня, говорит, Вовчик молодец и умничка! Научился, наконец! Уж на следующие выходные мы с тобой! Уж будь уверен! Дорогая, возражаю, но это не мои грибы, я их вообще первый раз вижу и мне их подбросили! Да, смеётся, ври мне, мне ври, скажи ещё, что это тебе, язве прободной, люди насобирали, вместо того, чтоб себе брать! Да, милая, так и было! Я же доктор! Я же уважение и почёт, понимаешь? Да, да, понимаю, пошли в военторг за сапогами тебе сходим…и как дальше жить прикажете?
– Доктор, ты кончил? – уточнил командир.
– Нет, только завёлся!
– Ну тогда ответь на мой вопрос про готовность медицинской службы корабля к сдаче задачи номер один.
– Медицинская служба готова, но послушайте…
– Обязательно, доктор! Обязательно послушаем, а сейчас иди в амбулаторию.
– Но там же никого нет!
– Вот именно поэтому ты там и будешь рассказывать, а нам не мешай – у нас тут работа, понимаешь? И мы сейчас будем её напряжённо работать.
Каждый наш доктор, мне сейчас подумалось, тащил за собой в экипаж свою карму и не всегда по своей специальности: кому зубы рвать приходилось пачками, кому гипнозом бородавки выводить, кому операции проводить. А Вова принёс с собой переломы и рассечения плоти – в основном в море накладывал шины, лепил гипс и зашивал.
– Как тебе, – спрашивал Вова, – лоб зашить: крестиком или гладью? Я, знаешь, могу и кораблик тут изобразить, так руку уже набил.
И хотя был он по специальности терапевт, но руки и ноги срастались ровненько, а швы следов за собой практически не оставляли – ну и кому какое дело было до его хмурости? Тем более, что быстро его все раскусили – хмурился он, на самом деле, от доброты и желания казаться солиднее. Ну и пусть себе – жалко, что ли? Лишь бы человек был хороший, вот что главное, а хмурый он или весёлый, ругается матом или шепчет вензелями изящной словесности, – то дело десятое.
Осень и Серёга
Осень разболелась вдрызг. Куталась в плотные туманы, чихала дождевой моросью, вздыхала холодными ветрами и всё никак не могла решить – умереть ей уже окончательно или оправиться и покрасоваться ещё. От этой её нерешительности решительно устали все вокруг. И море уже не успокаивалось и ворочало своими чёрными боками с утра до ночи и потом дальше – до утра (будто укладываясь на зиму в спячку, хотя мы-то знаем, что нет, но как бы да). И земля расхлябилась и чавкала под ногами жирными комьями грязи, и всё, абсолютно всё вокруг было мокрым: опавшие листья, голые палки кустов, мох, камни в сопках, люди, понуро снующие туда-сюда, фрагменты асфальта на дорогах, бетон казарм и штаба дивизии, да что там бетон, – даже железные пирсы и резиновые бока лодок выглядели так, словно отсырели насквозь и навсегда.
Мы с ракетчиком Серёгой висели вечером на ограждении командирского мостика носами вниз и курили «в кулаки»: мне хотелось спать, а Серёге – сдать устройство ГТЗА. «В кулаки» – это такой специальный профессиональный приём, когда ты привыкаешь к тому, что с неба почти всегда что-то сыпется: то снег, то дождь, то мокрый ветер. Мокрый ветер почти всегда. Дождик шелестел по спинам и капюшонам альпаков, я смотрел на капли, текущие в головокружительный и почти не видный в темноте низ, а Серёга что-то ожесточённо рассказывал, рисуя пальцем схемы на мокрой резине. Серёга, конечно, путался в деталях и некоторых связях. Начал он бодренько, но быстро заблудился и ушёл куда-то в доисторические пустоши, периодически возвращая себя к теме волшебным приёмом построения логических цепей «ну и вот». Хотя, в целом, уже то, что ракетчик знает, что винты стоят не за восьмым отсеком, а за шестнадцатым, я считал безусловным своим педагогическим подвигом. Я, конечно, догадывался, что вопросом про фенестрон уложу Серёгу на обе лопатки, но делать этого не планировал – с Серёгой мы уже успели подружиться, а дружба, ребята, она важнее всяких там хитрых устройств.
– Знаешь, Серёга, что мне кажется подозрительным?
– Что?
– То, что ты, по ходу, сдашь зачёты по устройству корабля раньше, чем механические лейтенанты.
– Ну дык. Я же умный!
– Это-то понятно, но боюсь, что Антоныч не оценит нашего с тобой учебного рвения.
А вообще вся эта история с Антоныча и началась. Группу лейтенантов, прибывших для службы в экипаж, распределили по наставникам для приёма у них вагона и маленькой тележки зачётов: по специальности, по устройству корабля, по устройству своего отсека и по допуску к несению дежурно-вахтенной службы. По устройству корабля всех лейтенантов старпом приписал к механику. Не хуй мне делать на старости лет, сказал механик и перепоручил всех лейтенантов командиру дивизиона живучести. Не хуй мне делать на старости лет – подумал, но не сказал вслух командир дивизиона живучести и перепоручил лейтенантов командирам групп.
– Вот ты, Эдуард, чем, например, сейчас занимаешься?
– Я?
– Ты.
– Ну как. Матчасть, учёба, личностный рост – всё вот это вот.
– То есть, как всегда, ничем?
– Ноги этого несправедливого мифа растут из вашей трюмной зависти. Если я всё вовремя чиню и у меня всё работает, то это отнюдь не означает, что я ничего не делаю и…
– Слушай, давай потом я твой плач киповский выслушаю, а сейчас вот тебе мой командирский указ: берёшь себе в подопечные новёхонького, с пылу с жару, ракетного лейтенанта и учишь его матчасти до полного изнеможения чувств! Лейтенант просто подарок судьбы: из Питера, кончил в училище имени Попова, папа капраз в штабе ВМФ, семья такая интеллигентная, что мама не горюй! От сердца тебе его отрываю, по блату, можно сказать, и от огромной моей к тебе любви и уважения. Цени. Ценишь?
Ну что тут скажешь? Надо идти распечатывать зачётный лист по устройству и знакомиться: не могу же я учить абсолютно незнакомого мне человека. Один на семьдесят человек компьютер был, естественно, занят, в этот раз первым дивизионом.
– Эй, кто там у руля! – крикнул я через спины и звуки выстрелов в сторону монитора. – Распечатайте мне зачётный лист по устройству корабля, и тогда я от вас отстану!
Лист (три листа А4 с двух сторон) распечатали и, подписав его, я отправился искать нового ракетоса. Искать не в том смысле, что я не знал, где он находится, а в том, что свежий офицер на корабле всегда чувствует себя немного потерянным и ждёт, когда его кто-нибудь найдёт. Ну и я не знал, где он находится, это тоже, да.
Серёга сидел в каюте, смотрел на флажок группы «Король и шут» и делал вид, что держится бодрячком.
– Ну что ты, – говорю, – осваиваешься помаленьку? Как тут тебе у нас по первым впечатлениям? Как вообще жизнь? Служить собираешься или как? Не обижает ли кто? Ладно, вот тебе зачётный лист, я теперь твой временный босс по устройству корабля, живу в Гарлеме, рядом с дустом.
И довольный своей чуткостью и душевностью вышел.
– Нормально, – донеслось мне вслед, – осваиваюсь помаленьку…
А, чорт, точно, надо же было ответы на вопросы послушать!
Не сразу, но к зачётному листу Серёга приступил – оно и понятно, что не сразу, там же русских слов процентов тридцать, а остальное – аббревиатуры, которые выпускнику пассажирского училища и в кошмарном сне не снились. Опять же, лист по специальности ещё – тут же надо лавировать, лавировать и вылавировать, чтоб и на ёлку влезть и конечностей не оцарапать.
Парнем Серёга был сообразительным. Не в том смысле, что сейчас он тупорез, а в том, что тогда так оказалось. За дело он взялся бодро, но, само собой, в вопросах устройства механической матчасти пускал пузыри, что довольно естественно для лейтенанта из боевой части номер два. Механики-то тоже, знаете, в их ракетном лесу без фонарика быстро теряли ориентацию. Не имея намерений Серёгу тормозить в его становлении, выработал я такой алгоритм: Серёга изучал вопрос самостоятельно, рассказывал мне общие понятия, а потом я вёл его по отсекам, тыкал пальцем в устройства и посвящал в детали. Механика из него таким способом сделать было невозможно, но и цели-то такой не ставилось. Во всяком случае, намеренно…
– Ну как, шарю я?
Вернул меня в реальность от созерцания капель Серёга.
– Ну… почти. Сейчас тринадцатый и пятнадцатый отсеки пролезем и можешь проситься в турбинисты!
– Чур меня, чур! Слушай, а что на ужин у тебя сегодня?
– Сегодня? Сегодня у меня на ужин чай и воспоминания о вчерашнем ужине.
– Прикольно! А мы с Олегом такую штуку на ужин прикупили – с ума сойдёшь от крутизны! Пойдёшь к нам?
– В ваш секретный пост, куда мне категорически нельзя заходить?
– Ага, где ты прошлый раз тумблерами игрался, а мы потом полночи их обратно восстанавливали!
– Пойду, конечно! А тумблерами дадите пощёлкать?
– Спрашиваешь!
– Так! – строго сказал Олег, который был на год старше Серёги, в абсолютно секретном ракетном посту. – И тумблерами мне тут не щёлкать!
– Да ладно, чо ты орёшь-то на старшего по званию?
– А то и ору, что тут тебе не «Молибден»! Тут тебе, знаешь (на этом ракетная фантазия кончилась) …о-го-го!